Полина Дашкова - Чувство реальности. Том 2
— Кому же мне доверять, как не руководителю службы безопасности? — криво усмехнулся Рязанцев.
— Это верно, — кивнул доктор, — но все-таки я на вашем месте не стал бы подпускать чужих так близко к своим семейным проблемам.
— Именно его? Или вообще никого?
— Ну, никого — это было бы идеально, — улыбнулся доктор. — Ладно, давайте я расскажу, почему решил побеспокоить вас.
Рязанцев выслушал, не перебивая, не задавая вопросов. Голова его была низко опущена, и только пальцы все время двигались, щелкали застежкой браслета от часов.
— То есть получается, что мне в прямой эфир и моей жене в больницу звонил один и тот же человек? — уточнил он равнодушным, тусклым голосом и потянулся за сигаретами.
— Получается еще неприятней, — печально улыбнулся Сацевич, — этот человек имел возможность передать ей телефон. Если вы помните, мы с самого начала решили, что телефоном ей лучше не пользоваться. Кто из ваших домашних знает, где находится Галина Дмитриевна?
— Только сыновья, Егорыч и Вика, — быстро произнес Рязанцев, болезненно зажмурился и принялся массировать виски.
— Голова болит? — сочувственно спросил доктор.
— Все кувырком, все не так, — простонал Рязанцев сквозь зубы. — Господи, ведь она была единственным человеком, которому я верил безгранично.
— Галина Дмитриевна? — осторожно уточнил доктор.
Рязанцев взглянул на него тоскливо, затравленно и ничего не ответил.
— Могу представить, что для вас остаться без пресс-секретаря — это настоящая катастрофа, — вздохнул доктор после долгой неловкой паузы. — Неужели некому заменить ее, хотя бы временно? У депутатов, насколько мне известно, куча всяких секретарей, помощников.
— Ай, ерунда, одна видимость. Толпа бездельников и дармоедов. Так на чем мы остановились?
— Вы назвали четырех человек, которым известно, где ваша жена. Один из них уже не в счет. Сыновья ваши, Дмитрий и Николай, учатся в Англии. Кто же остается?
— Вы хотите сказать, что Егорыч мог затеять какую-то свою игру против меня? — произнес Рязанцев с вымученной скептической усмешкой.
— Ничего такого я вам не говорил. Вы сами это произнесли, — мягко заметил Сацевич.
— Зачем ему? Он получает большие деньги, у него все есть.
— Знаете, такая плотная близость к власти рождает серьезные амбиции. Он рядом с вами, но всегда в тени. Вы не допускаете, что ему может это быть обидно? Впрочем, это меня не касается. Если ваш телохранитель слушает нас сейчас, то я уже нажил себе смертельного врага. Но, поскольку терять мне теперь нечего, я позволю себе дать вам один совет. В этом телефоне, — он вытащил из портфеля маленький черный аппарат фирмы “Панасоник”, — есть карточка. Наверняка существует техническая возможность расшифровать ее. Когда покупают номер, обязательно надо предъявить паспорт. Конечно, паспорта бывают и поддельными, но все-таки это серьезная зацепка, согласитесь. Так вот, мне кажется, будет лучше, если этим займется не ваша служба безопасности, а кто-то другой. Ну, я не знаю, можно обратиться в частное детективное агентство, можно хорошо заплатить какому-нибудь сотруднику милиции, из тех, что расследуют убийство вашего пресс-секретаря, и попросить о конфиденциальной помощи. Знаете, среди них тоже иногда попадаются порядочные люди. Простите, вы меня слушаете?
— А? Да, конечно, — Рязанцев все это время вертел в руках аппарат, нажимал кнопку меню. — Пожалуйста, наберите номер, — он назвал семь цифр, и доктор тут же набрал их на своем аппарате. Раздался тихий звонок. Несколько секунд оба, как завороженные, молча слушали нежное мелодичное треньканье; наконец Рязанцев нажал отбой.
Дверь внезапно открылась, заглянула спортивная толстуха и спросила:
— Еще кофе?
— Нет, — помотал головой Рязанцев.
— Женя, ты не завтракал, а куришь, — заметила она с упреком, — давай я тебе хотя бы сметанки с ягодами принесу. И кофейку, а, Женечка?
— Света, уйди, пожалуйста, — поморщился Рязанцев.
Женщина, обиженно поджав губы, удалилась.
— Кто она? Родственница? — шепотом спросил доктор, кивнув на дверь.
— Почти. Не важно, — Рязанцев раздраженно махнул рукой и, помолчав, медленно произнес:
— Это мой мобильник. Я потерял его месяца три назад, оставил где-то в Думе, то ли в буфете, то ли в зале заседаний.
Повисла тишина. Доктор молча, задумчиво постукивал пальцами по краю стола. Рязанцев как будто вообще заснул, прикрыл глаза и дышал тяжело, со свистом. Скрипнула дверь, и оба сильно вздрогнули. На пороге появилась спортивная толстуха Света с телефоном в руке.
— Прости, — прошептала она и сделала жалобные, испуганные глаза, — тебя из прокуратуры, какая-то Лиховцева, следователь. Я пыталась объяснить, что ты занят, но она сказала — срочно.
Рязанцев взял трубку. Она была горячей и влажной от Светкиной ладони.
* * *Перед началом совещания майора Арсеньева отозвал в сторонку его непосредственный начальник подполковник Хабаров и тихо, тревожно спросил:
— Саша, ты зачем сегодня утром помчался в морг?
— Откуда вы знаете? — удивился Арсеньев.
— Твоя бывшая супруга доложила. Я звонил тебе утром. Так в чем дело?
Арсеньев подробно рассказал о неопознанной утопленнице со следами пластыря и накрашенными губами.
— Бред, — решительно помотал головой Хабаров, даже не дослушав до конца, — ты хоть сам понимаешь, какой это бред? Ты бы лучше потрудился ознакомиться с протоколом вскрытия Кравцовой и Бриттена. Ни о какой губной помаде, ни о каком изнасиловании там нет ни слова.
— Ну я же вам докладывал, Василий Павлович, — поморщился Арсеньев, — эксперт сообщил мне все это, так сказать, в частном порядке и предупредил, что в протокол вносить не станет.
— Правильно. Потому что протокол вскрытия — не глава из фантастического триллера, а официальный документ. После твоего горе-эксперта трупами занимается бригада судебных медиков во главе с профессором Бирюковым, и никаких повреждений, кроме пулевых ранений, не обнаружено, о чем имеется официальное заключение.
— А помада?
— Какая помада, Саша? — подполковник посмотрел на него с жалостью, как на тяжело больного. — Тебе не приходило в голову, что миллионы женщин имеют привычку красить губы? Сейчас без конца рекламируют по телевизору всякую помаду, суперстойкую, которая в воде не смывается и в огне не горит. Почему это должно иметь отношение к убийству? Ну зачем, зачем профессиональному киллеру красить губы мертвой жертве? Был бы он псих, так он бы порезал, покромсал, откусил бы что-нибудь, расчленил, разложил по коробкам и отправил ценными бандеролями в разные города. В крайнем случае, он бы и Бриттену что-нибудь там накрасил. Кстати, о психах. Этот твой эксперт — Масюнин, кажется, его фамилия? Так вот, этот Георгий Масюнин — хронический алкоголик. Он тебе наплел невесть что, а ты уши развесил.
— Но ведь поручили хроническому алкоголику такое ответственное дело, значит, он не самый плохой специалист, — задумчиво произнес Арсеньев. — К тому же я своими глазами видел следы пластыря на запястьях и вокруг рта и помаду на губах. Не могла она самой себе, мертвая, накрасить губы.
— Почему мертвая? Может, еще живая, — усмехнулся Хабаров, — мало ли какие у нее были привычки? Может, американцу это так сильно нравилось, что он ее попросил?
— Да нет же, нет! Она была уже мертвая, когда убийца отодрал пластырь. И со вторым трупом, между прочим, такая же история. Сначала изнасиловал, убил, а потом как бы привел в порядок, понимаете?
— Что, у Бриттена тоже следы изнасилования, удушения и губы накрашены? — подполковник изобразил на лице комический испуг.
— Да нет, я имею в виду утопленницу.
— При чем здесь утопленница? — шепотом закричал подполковник. — Какая, к едрене фене, утопленница? Наркоманка, проститутка с сифилисом! Сколько таких вылавливают из водоемов в Москве и Московской области, знаешь? Несчастный случай или суицид, другой округ, все другое, все! Мы расследуем двойное убийство, Саша, на нас лежит огромная ответственность. Это политика, это деньги, это международные отношения, а ты лезешь со своей утопленницей. Тьфу на тебя, Арсеньев! — подполковник нервничал всерьез. Он вспотел, и несколько длинных прядей, прикрывавших лысину, свалились набок.
— Но ведь много же общего, Василий Павлович.
— Что, у утопленницы обнаружены огнестрельные ранения?
— Нет, но…
— Ой, ладно, хватит, Саша, я устал от тебя, честное слово.
— Изнасилование… — неуверенно возразил Арсеньев.
— Какое изнасилование? Мужчина и женщина ночь провели в одной постели. Как ты думаешь, они там обсуждали перспективы российско-американских культурных связей? Или предстоящую пресс-конференцию? Или составляли тезисы для речи господина Рязанцева?