Елена Михалкова - Улыбка пересмешника
Когда моя жизнь рядом с алкоголиком, несколько раз в отсутствие жены пытавшимся затащить меня в постель, стала совсем невыносимой, я нарушила запрет Кирилла и позвонила ему. Я ожидала гнева и приготовилась просить прощения и умолять его забрать меня отсюда, переселить в любую, самую дешевую гостиницу, разрешить мне пойти поломойкой к чужим людям… Но услышала бодрый оживленный голос. За все четыре месяца муж звонил мне лишь несколько раз, и всегда бывал мрачен — я прекрасно понимала почему. Теперь же его словно подменили.
— Все, Вика, можно возвращаться, — сообщил он, и сперва я даже не поняла, о чем он говорит. — Завтра вышлю тебе денег, купишь обратный билет.
Возникло ощущение, будто я тонула и вдруг волной меня, задыхающуюся, вышвырнуло на берег. Та самая стихия, которая обещала смерть, обернулась жизнью, и я не уставала благодарить бога за то, что все закончилось.
В Москве меня встречал довольный Кирилл и, пока я пыталась насмотреться на него («Рубашка отглажена; кажется, поправился на пару килограмм; новая прическа, ему удивительно идет»), что-то рассказывал мне, а я даже не слышала. И только когда он свернул с проспекта на незнакомую мне улицу, вдруг спохватилась:
— Подожди, куда мы едем?
— Домой! Эй, милая, ты меня слушала?
Пришлось признаться, что нет, и Кирилл, остановив машину, обернулся ко мне и раздельно объяснил: борьба с конкурентами закончилась полным их поражением, и теперь наши финансовые дела куда лучше, чем были до расставания. Настолько лучше, что он решил вложить деньги в недвижимость и купил нам квартиру, в которую меня и везет.
— А… ремонт? — выдавила я, ошеломленная всем, что он говорил. До этого мы жили в съемных квартирах, и представить, что теперь меня ждет шестикомнатное богатство, я была не в состоянии.
— Какой ремонт! — он засмеялся. — Ремонт я уже сделал, голубка!
— Когда же ты успел?!
— Можешь считать, что она с ремонтом продавалась.
Квартира оказалась такой, какую я даже в мечтах не представляла, — двухуровневой, огромной, как библиотека. Вы, наверное, будете смеяться, но до сих пор самым большим помещением, которое я посещала, была именно библиотека в нашем городке — бывшая усадьба каких-то богатых помещиков. Я любила там бывать, и эту квартиру полюбила сразу же, как только увидела, хотя меня не оставляло чувство, что я ей не соответствую. Но оно быстро прошло, потому что я сумела обжить ее точно так же, как обживала любое пространство «под себя», — украсила, отмыла, кое-что изменила, и наш с Кириллом дом заиграл и заблестел.
Прошло еще полтора года — почти таких же безмятежных, как и предыдущие, и воспоминания о пережитом не беспокоили меня. Только иногда снился сон, всегда один и тот же: будто я остаюсь одна на вокзале, а люди вокруг меня превращаются в поезда и начинают с ревом давить друг друга. Всякий раз я просыпалась в холодном поту и прижималась к широкой теплой спине мужа, думая, что он сумел защитить меня от настоящей опасности, а значит, сумеет прогнать и кошмары.
Кирилл много работал, временами становился озлобленным как волк, но никогда не повышал на меня голос, лишь уходил в свою комнату и отмалчивался. Я понимала, что ему приходится тяжело, как любому мужчине, который служит своей семье добытчиком, опорой и защитником, и старалась угадывать его желания, как верная собака угадывает настроение хозяина. Это давалось мне легко, ведь в моей жизни не было ничего, кроме мужа, моей любви к нему и его любви ко мне. Я так считала — до того момента, пока однажды вечером он не пришел домой и не сказал, что больше меня не любит.
Он смотрел при этом прямо на меня, чуть изучающе, будто исследуя мои реакции, и я растерялась — даже не столько от его слов, сколько от этого несвойственного ему взгляда. Слова показались мне абсурдными — что значит «больше меня не любит»? Так не бывает: любил, любил, а потом перестал. Так не может, не должно быть!
Но Кирилл с мягкой полуулыбкой объяснил: к сожалению, именно это с ним и случилось. Он полюбил другую женщину, собирается на ней жениться и просит меня не устраивать скандала и расстаться по-хорошему. Так он и сказал — «по-хорошему».
— Кирюша… а как же я? — спросила я, еще не понимая, что все закончилось.
— А ты сама решишь, как ты дальше, Викуш, — почти ласково сказал мой муж. — Детей у нас с тобой нет, делить нам нечего, так что ты, дорогая, птица свободная.
Да, детей у нас не было — по моей вине. Доктора говорили, что считать себя виноватой в неспособности родить ребенка — неправильно, но иначе относиться к своему бесплодию я не могла. Слабо утешало меня лишь то, что Кирилл не любил чужих детей и был равнодушен к рождению своих собственных. Когда я как-то раз заикнулась о том, чтобы взять малыша из детского дома, он с равнодушной брезгливостью пожал плечами: «Хочешь — заведи…» И я оставила эту затею.
— Постой… — Я еще пыталась что-то выяснять, о чем-то просить, хотя это было то же самое, что хватать уходящий поезд за колеса. — Кирюша, я понимаю, что ты влюбился… но, может быть, ты дашь нам время? Попытаешься разобраться в себе? Нельзя же разрушить семью… вот так… просто…
— Да ничего ты не понимаешь! Вика, пожалуйста, только без истерик. Мы взрослые люди, верно? Я тебя очень любил, но, к сожалению, этого чувства больше нет, оно ушло. Я ничего с этим сделать не могу. Понимаешь? Ничего. У меня другая женщина, и я хочу, чтобы она жила со мной.
«Другая женщина…» Я опустилась на стул, попыталась вдохнуть, но воздух плохо проходил через горло.
— А как же я?
Мне показалось, что я не говорю, а сиплю, но он расслышал.
— Ты… Не знаю. Найдешь себе работу, будешь снимать квартиру, как все делают. Ты же взрослый человек, правда?
Что-то из того, что он мне сказал, задержалось в моей бедной голове и мешало, как заноза в ухе. Наконец я поняла, что именно.
— Снимать квартиру? А наш дом?
— Не понял… Ты о чем?
Мне показалось или в голосе его появилась угроза?
— Я о нашем доме! Об этом!
Он присел передо мной на корточки, ухмыльнулся, глядя своими невероятно красивыми голубыми глазами прямо мне в глаза.
— А это, дорогая Вика, вовсе не наш с тобой дом. Это мой дом, и только мой. Я его купил для себя!
— Но мы… — забормотала я в полной растерянности. — То есть подожди… В браке… Значит, половина или треть принадлежит мне…
— Ошибаешься, детка. Я ее купил не в браке, а тогда, когда мы были разведены. Так что извини, малышка, но эту квартиру я сам заработал. А тебе свою придется зарабатывать самой.
Мне нужно рассказывать вам, что было дальше? Юрист, к которому я, отупев от горя, пришла за помощью, объяснил, что квартира действительно по закону принадлежит моему мужу. Да, после моего возвращения мы расписались снова, но это ничего не значит — ведь на момент покупки мы были в разводе. Что, фиктивный развод? Преследование конкурентов? И есть свидетели, готовые подтвердить ваши слова? Ах, вот как… тогда, боюсь… Вся эта история с конкурентами звучит, откровенно говоря, не слишком серьезно.
Да… Вот что я услышала от юриста. Больше всего меня поразило не то, что я осталась нищей — без своего угла, без денег, без работы… И даже не то, что муж, составлявший смысл моей жизни, моя единственная любовь, бросил меня. Наверное, это можно было пережить. Но когда я поняла, что вся история с преследованием и конкурентами была выдумкой, рассчитанной на то, чтобы безболезненно развестись со мной и отправить меня прочь, а затем провернуть свои дела; когда я осознала, что после этого мой муж еще жил со мной в течение полутора лет, смотрел на меня по утрам, занимался со мной любовью, выслушивал мои признания и вел себя как ни в чем не бывало, хотя уже тогда знал, чем все закончится, — вот это ударило меня по голове так, что я окончательно потеряла чувство реальности.
Вы понимаете? Нет, вы в самом деле понимаете? Я спрашиваю потому, что мне понадобилось два дня на то, чтобы после объяснения юриста поверить, что так оно все и было. Он жил со мной, делал вид, что любил, ворчал по утрам, если воротник рубашки был недостаточно отглажен, хвалил мой ужин — зная, что вскоре убьет меня.
Я пыталась представить, что он думал, что чувствовал, что было в его голове, когда он спланировал все это, решив, что использует меня еще пару лет, а потом выгонит, когда он оформлял документы, провожал меня на поезд, когда звонил и скупо ронял, что «пока жив, а там посмотрим»… Но у меня не получалось. Существо, способное на подобный поступок, не могло быть моим мужем, с которым я прожила столько лет! У него не могло быть две руки, две ноги, красивое человеческое лицо и голубые глаза. Скорее оно должно было быть похоже на инопланетное чудовище — с его чудовищной моралью, непонятной нам, обычным людям.
Я до сих пор думаю, что тогда, на вокзале, я каким-то чутьем поняла, что Кирилла действительно нет — точнее, нет того человека, с которым я жила все годы. Именно это ощущение, в котором я сама не смогла разобраться до конца, вылилось в отчаянный крик, и если бы я умела прислушиваться к себе, то я бы никуда не уехала из Москвы. Но я не умела.
