Андрей Анисимов - Завещание сына
– Петровича? – предположил Грыжин.
– Петрович твоего сынка возит. У меня теперь шесть водителей. Толика на микроавтобусе жди. В номерном знаке три семерки, не ошибешься.
Толик появился возле подъезда ровно через двадцать минут. Как ему удалось добраться за это время по утренней Москве, Грыжин поначалу не понял. И, лишь проехавшись в «Фольксвагене», сообразил, что Толик – циркач за рулем.
– Ты случайно не псих? – спросил генерал, с трудом удерживаясь на виражах.
– Николай Иванович всех водителей с Дмитровского полигона набрал. Мы в прошлом испытатели, поэтому не беспокойтесь. Только держитесь крепче, – успокоил Толя.
Грыжин вцепился двумя руками в переднее кресло и не успел прийти в себя, как они оказались на Фрунзенской набережной. Дверь открыл сам хозяин. Аксенов сжал генерала в объятьях, затем оглядел, похвалил за бравый вид и проводил в столовую. Марфа Ильинична хлопотала у стола.
– Прости, матушка, даже цветочков купить не сообразил. Лихач Толик последние мозги из башки вытряс. Я от страху еле досидел, – пожаловался Грыжин, целуя старой вдове руку. Он отметил, что Марфа Ильинична подалась, как-то уменьшилась, съежилась. Некогда мощная и объемная, генеральша превращалась в маленькую старушку. Но властный тон сохранила.
– Ты, генерал, что-то с годами трусоват стал. Я и то ездить с Ванькиными лихачами не трушу. Но согласна, больно шустры, – посетовала Марфа Ильинична, усаживая гостя за стол. Генерал устроился на стуле и почувствовал нечто мягкое и теплое у себя на коленях.
– Фауст, и ты жив! – обомлел Грыжин, обнаружив там рыжего пушистого кота.
– А чего ему сделается. Он теперь на новых заморских кормах млеет. Хека больше не желает употреблять. Нагляделся со мной по телевизору на рекламу, – серьезно доложила вдова, накладывая на тарелку гостю своего знаменитого студня.
– По рюмочке не откажешься? – Аксенов приподнял графинчик синего хрусталя и выжидательно посмотрел на друга.
– С утра водку пить грешно, но студень без нее родимой и вовсе богохульство, – согласился генерал, подвигая серебряную рюмочку. – А где Лена? – поинтересовался он, с удовольствием закусив водку студнем.
– Все нас бросили. Жена с Надей и твоим Ерожи-ным на Волге прохлаждаются. Не выдержало ее сердечко. Приревновала Елена Николаевна внучат к тамошней бабушке и укатила.
– Бросили, бросили… Ты-то с матерью. А я один как перст. Жена с Варей на даче. В офисе никого. Я же с твоими зятьями работаю. Выходит, мы оба брошенные.
– Да, переплелось у нас с тобой, Грыжин, служебное с личным. Но должен похвалить твоего сына. Живу как у Христа за пазухой. Даже совестно, вроде я директором считаюсь, а толку от меня как от козла молока. Все Николай.
– Ну это нормально. Мы с тобой отслужили. Пускай теперь детишки попрыгают, – усмехнулся Иван Григорьевич. – Кстати, как там Коля? Был вчера у меня сын с внуком. Что-то он мне не понравился.
– Внук? – удивился Аксенов.
– Да нет, Никитушка – парень бой. А вот сьшок выглядел кисло, – пояснил Грыжин. – Я уж решил, что-то у вас не заладилось…
– Не замечал. Колька сейчас такой контракт с немцами провернул, я только тыкву почесал. Три компании лезли, а он добился.
– А конкуренты, случаем, бомбочку вам не готовят? – насторожился Иван Григорьевич.
– Нет, – уверенно возразил Аксенов. – Это все мужики крупные и над криминалом. У нас со всеми прекрасные отношения и выгодные совместные проекты. Наша удача и им на пользу.
– Верно генерал говорит, кислый Николай в последнее время, – вмешалась Марфа Ильинична. – Заездил ты, Ваня, парня. Пора ему отдохнуть. Два года без отпуска и верблюд не выдержит.
– Так сейчас он и собрался в отпуск, – ответил Аксенов матери.
– Мне вчера Коля ничего не сказал, – удивился Грыжин. – Куда же он собрался?
– Мы с твоим сыном эту тему не обсуждали. Но поскольку он вынул из фирмы двадцать пять тысяч баксов, погулять, видно, задумал на славу, – беззлобно проворчал Аксенов.
После завтрака генерал вернулся в бюро, на Чистые пруды. Он уселся за свой стол и машинально включил компьютер. На экране появился странный текст: «Оловянные с мьичькjком wкрывпода». Прочитав бессмысленное предложение, Грыжин сперва силился понять, откуда взялась эта тарабарщина. И лишь вспомнив, как вчера его внук упражнялся на компьютере, сообразил, что взирает на творчество шестилетнего Никиты. Иван Григорьевич облегченно вздохнул и улыбнулся. Ребенок тешился, пока он беседовал с Николаем. Но улыбка на лице старика надолго не задержалась: с внуком приехал. Не припомню, чтобы Коля днем гулял с Никиткой. Нет, явно с ним что-то происходит.
Беспокойство за сына после визита к Аксенову не прошло. Почему сын умолчал об отпуске? Куда он собрался укатить на двадцать пять тысяч долларов? Уж не в Африку ли на львиную охоту, если перед поездкой принес конверт с завещанием?
Грыжин подошел к сейфу, извлек конверт и повертел в руках. Очень хотелось заглянуть внутрь, но отцовское любопытство генерал в себе пересилил. Иван Григорьевич был уверен, что в конверте именно завещание. Что еще просят вскрыть после смерти? В тридцать шесть лет о завещании без причины думают редко. Вот только если на льва, тогда понятно. Но мысль о сафари Грыжин всерьез не принял, знал, что сын парень рассудительный, и эдакого пижонства от него не ждал. Он вернул конверт на место и задумался. Поступок молодого предпринимателя скорее объяснялся шантажом. «Может, кто-то надавил на Колю, и сын решил откупиться? Решил, но уверенности, что деньги проблему снимут, у него нет. Вот и принес конверт». Такой ход событий бывшему заместителю министра внутренних дел показался куда правдоподобнее сафари. Иван Григорьевич Открыл шкаф, полез в карман пальто, извлек плоскую фляжку с любимым коньяком, сделал большой глоток, понюхал на закуску свой огромный кулак и позвонил Ерожину в Самару.
Начальник отдела раскрытия убийств полковник Никита Васильевич Бобров собрался на пенсию. Такое решение полковник принял внезапно. В июле он впервые за три года взял отпуск и отправился с Кирой на пароходе по Волге. Путевка стоила огромных денег. Если раньше путешествие до Астрахани и обратно мог позволить себе и студент, то теперь это удовольствие тянуло покруче многих заграничных вояжей.
– Как дорого, – ужаснулась Кира, услышав, что им придется выложить почти две тысячи долларов. – Поедем лучше в Испанию. Там пляжи, говорят, хорошие, и в одну тысячу уложимся.
Но Бобров настоял. За границу он принципиально ехать не хотел. «Обжулят и там и здесь, – объяснил он супруге. – Но там чужие, а тут свои. Я, Кирочка, все-таки патриот». И Кира согласилась.
Они плыли ночами, а днем теплоход останавливался в очередном городе, и отдыхающие получали возможность экскурсий, могли оглядывать достопримечательности и были связаны с теплоходом только обедом и каютой для дневного отдыха. Бобров с женой обычно утром брали одну экскурсию, а после обеда бродили вдвоем. Их совершенно очаровал Калязин. Это был типичный приволжский русский городок с высокими деревянными одноэтажными домами. Старинные терема с тесаными воротами и резными наличниками потемнели от времени, но гордо держались, напоминая о том, что когда-то на Руси умели красиво и прочно строить. Супруги забрели на рынок, где купили себе по паре настоящих лаптей. Лапти местные умельцы создавали только для туристов, и обычно их покупали иностранцы.
– Буду на Петровке в отделе щеголять.
– Не позорься, подчиненные засмеют, – остерегла Кира.
– Пусть только попробуют! Это наша русская обувка, и носить ее должно с уважением. Ручная работа.
Запрятав лапти в спортивную сумку невероятных размеров, Бобров повел Киру к опустевшим молочным рядам. После обеда базар засыпал, но они купили банку простокваши у пожилого седоусого продавца, который уже собирал непроданное в ящики, тут же ее съели. На деревянном прилавке от покинувшего свое место торговца осталось немного семечек, и воробьи в драку пользовались бесплатным обедом.
– Жируют засранцы, – улыбнулся Бобров и взял жену под руку.
Чета покинула рынок и двинулась по улочке с милым названием Речная. Улочка вела к Волге. Бобров спустился с Кирой к самой воде и увидел на дощатой калитке картонную табличку с чернильной надписью: «Продается». Надпись умилила путешественников фиолетовыми чернилами, каких уже давным-давно нет в продаже. Супруги притормозили, Никита Васильевич приподнялся на цыпочки и заглянул за забор.
Матерые сучковатые яблони-ветераны ломились под тяжестью наливающихся яблок. В центре, окруженный плодовыми деревьями, виднелся крепкий рубленый домик. Возле высокого крыльца цвели георгины и стояла бочка с дождевой водой. Никита Васильевич приподнял Киру, и она тоже все это увидела.
– Давай спросим почем? – опуская жену на землю, неожиданно для себя предложил Бобров.
