Наталья Солнцева - Золотые нити
Он был украшен резьбой и гравировкой, на торце приклада имелась надпись. Она знала, что хозяева оружия любили помещать на нем девиз. Откуда она знала все это, в данный момент совершенно ее не занимало.
Рядом с арбалетом лежали несколько стрел. Тина натянула тетиву рычагом, короткая стрела с железным наконечником выскочила из «магазина» и со щелчком встала на место. Девочка прицелилась… стрела с визгом впилась в дверцу очень старого деревянного шкафа. Только сейчас Тина заметила, что оба мужчины давно перестали разговаривать и в немом изумлении уставились на нее.
Родители пытались «переключить» ее интересы – водили ее по залам с живописью, на выставки изящных искусств, показывали античную скульптуру и ювелирное искусство. Нельзя сказать, чтобы это ей совсем не нравилось, но оружие вызывало у нее дрожь во всех мышцах, – настоящую, непреодолимую и необъяснимую страсть. Она жаждала гладить его, держать в руках, прилаживать к плечу, ей нравился его вид, запах, звук и вкус, если так можно говорить об оружии.
Отец водил ее в египетские залы, и ей там тоже нравилось. Она с удовольствием рассматривала обломки великого древнего царства, которые с достоинством выдержали натиск четырех тысячелетий. Тина наяву представляла себе величественные Фивы,[2] царственный Луксор,[3] загадочный Ахетатон.[4] Ей было жаль сотен ограбленных гробниц. Но в общем культура Египта ей нравилась. Не нравилось ей только обилие посетителей.
Тину охватывало в египетских залах острое желание остаться наедине с мертвой цивилизацией. Только тогда, казалось, будет преодолена печать молчания, наложенная океаном времени на эти обломки бывшего великолепия. Там она часто стояла, пристально вглядываясь в украшения, ритуальные статуэтки, талисманы, амулеты – Глаз Гора – конечно же, именно там она его и видела.
Искусно и тонко сделанный – даже реснички видны – из лазурита, эмали, слоновой кости, – с одной стороны змей в короне Древнего Царства, с другой – грифон.[5] Глаз смотрел из глубины веков, взирая на этот мир, проникая в самые потаенные его глубины, мерцал золотом, надменный в своей Истине.
–… И ведомо теперь мне, что уже тысячи раз пережил я и старость, и смерть. И был я женщиной, и мужчиной, простолюдином и верховным жрецом, жил среди бессмертных… Стократ исчезал я с гибелью и растворением миров и появлялся с новым творением, но снова и снова я падал жертвой обманного существования… – Альберт Михайлович замолчал.
Тина словно очнулась. Сколько он говорил? И о чем? Она совсем его не слышала. Что с ней происходит?
– Я… – она попыталась сгладить неловкость, ужасаясь своей невоспитанности.
– Альберт Михайлович, а что же все-таки тут написано?
Индийский божок смеялся, сидя у своего лотоса.
Старый антиквар посмотрел на Тину долгим взглядом, будто раздумывая, а стоит ли отвечать, вздохнул, взял у нее из рук фигурку и прочитал: «Я могу ответить. Но ты не в состоянии понять ответ».
ГЛАВА 3
С того дня Тина часто приходила в ампирный особнячок. Они пили с Альбертом Михайловичем китайский чай из «саксонских» чашек и разговаривали. Несмотря на разницу в возрасте, их тянуло друг к другу. Долгие осенние или зимние вечера уже не казались Тине нескончаемыми.
В своей московской квартире она подолгу жила одна. Родители имели редкую для Москвы специальность – вулканологи, и годами пропадали в экспедициях. Место Силы – так называл ее отец место, где извергался вулкан. Работа составляла весь смысл их жизни. Тина рано привыкла быть одна, выросла вполне самостоятельной. Но иногда ей очень не хватало тихого семейного уюта, праздничного пирога и неторопливых разговоров за круглым обеденным столом. Когда в ее жизни появился Альберт Михайлович, эта пустота заполнилась.
Иногда после работы Тина забегала в кондитерскую, покупала пирожные и спешила к старику. Он развлекал ее невероятными историями – казалось, он знал все. Ей никогда не было скучно с ним, в отличие от ее сверстников. Они были неинтересны.
Подруг у Тины тоже не было, кроме Людмилочки, с которой они выросли в одном дворе, ходили вместе гулять и делились всеми своими детскими секретами. Людмилочка всегда слушала Тину раскрыв рот, половину не понимала, всегда во всем с ней соглашалась, – они ни разу за многие годы не поссорились.
Потом Людмилочка вышла замуж за студента пединститута, переехала к нему и жила в его квартире с двумя детьми и собакой. Дети и семья отнимали все ее время, так что разговаривали они с Тиной теперь в основном на работе. Так получилось, что когда одна из сотрудниц ушла на пенсию, Людмилочка согласилась работать в библиотеке – работа спокойная, да и отпрашиваться можно по своим делам – Тина всегда подменит. То в магазин сбегать, то с детьми в поликлинику, то еще куда… Изредка, в основном восьмого марта или в дни рождения, подруги шли в кафе недалеко от библиотеки, где заказывали кофе, торт, мороженое и рассказывали друг другу о своих проблемах. Проблемы, впрочем, были в основном у Людмилочки – муж работал школьным учителем и получал маленькую зарплату, денег вечно не хватало, дети болели, свекровь обижалась, что Людмилочка не помогает ей на даче и ворчала, у собаки был авитаминоз, и прочее…
Вообще Людмилочка была совершенно обыкновенная, замотанная, вечно уставшая, прозаическая и не загадочная женщина. Пределом полета ее мысли была манная каша и способ вязки носков. Тине она напоминала Долли из «Анны Карениной». Как ни странно, она нежно любила свою обремененную заботами подругу, как могла, старалась вникать в ее дела и частенько помогала по мере возможностей.
Людмилочка была чем-то вроде якоря, который не давал душе Тины сорваться в запредельность. Она служила отрезвляющим холодным душем, слишком земная, слишком обыкновенная, возвращающая из небесных странствий на грешную землю. И это было хорошо и приятно, как возвращение в привычный и теплый родной дом после опасного путешествия.
В кафе негромко звучала органная музыка, пахло хорошим кофе, ванилином и пряностями. Тина уже полчаса сидела за столиком одна и ждала Людмилочку. Она лениво ковыряла ложкой взбитые белки, настроение было прескверное. Не застав Альберта Михайловича дома, Тина вернулась на работу, где буквально не могла найти себе места от беспокойства.
Старик позвонил ей утром в библиотеку, что бывало крайне редко, и попросил зайти. Голос у него был такой странный, что она едва дождалась обеденного перерыва и побежала дворами в знакомый переулок. Однако старика не оказалось дома. Не открыл он ей и вечером. Все это Тине ужасно не понравилось. Вечерами Альберт Михайлович всегда был дома, тем более, что они договорились о встрече. Это было делом вовсе неслыханным.
– Какие пирожные! Я голодная ужасно. Пока приготовила своему ужин, детей притащила из садика, накормила, сама уже не успела. – Людмилочка тараторила все это, набивая рот пирожным. – А ты чего не ешь? И вообще, что случилось-то?
Тина только сейчас заметила подругу, вынырнув из своих беспокойных дум. Людмилочка была как всегда, наспех причесана, черт знает в какой шляпке… Все равно, смотреть на нее было приятно, один ее вид как бы говорил, что ничего страшного или необычного никогда случиться ну просто не может.
– Да что с тобой! Ты меня пугаешь! – Людмилочка перестала жевать и уставилась на подругу своими желтыми, как у кошки, глазами. – Почему мы здесь встречаемся? Сегодня вроде… Да нет, день рождения твой еще не скоро, я в метро думала – повода вроде нет? А? Или я забыла? Боже, только не обижайся. Я со своими могу что угодно забыть! Свекровь вчера опять звонила, плакалась Костику, какая она несчастная, всеми брошенная, ну, он и дулся потом весь вечер. У Алеськи опять диатез. Ужас! Да ты что молчишь-то?
Тина знала, что подружка крутится как белка в колесе, вечная нехватка денег, всякие неурядицы заполняли каждую ее минуту – вдобавок она стала сдавать комнату. Родители мужа оставили ему большую квартиру, сами переехали в бабушкину однокомнатную, и Людмилочка решила хоть немного поправить свое финансовое положение, пуская жильцов. Сейчас у нее жил какой-то приезжий археолог. За комнату он платил, но посторонний человек в доме сковывал свободу хозяев, и появлялось дополнительное напряжение.
Тина смотрела на осунувшееся, озабоченное лицо подруги, и ей стало совестно, что она притащила вечером ее сюда без серьезной на то причины. Сейчас, в уютном зале, полном людей, ей уже показались смешными свои страхи и было как-то неловко заводить об этом разговор.
Людмилочка снова принялась за пирожное. Тина молчала, не зная как начать…
– Альберт Михайлович сегодня звонил в библиотеку, просил зайти. Я в обеденный перерыв побежала, а он мне не открыл.
