Ларс Кеплер - Призраки не лгут
Время от времени Йону приглашали в разные экспертные группы, но он так и остался на оперативной работе в уголовной полиции. Йона многих раздражал тем, что всегда шел своим путем, но менее чем за пятнадцать лет он раскрыл больше запутанных преступлений, чем любой другой скандинавский полицейский.
Прошлым летом комиссар попал под служебное расследование: он предупредил крайне левую экстремистскую группировку о готовящемся рейде службы безопасности. В результате его отстранили от решения некоторых рабочих задач до официального окончания следствия.
Те, кто вели расследование, понимали: если для возбуждения уголовного дела найдется хоть малейшая причина, придется связываться с главным окружным прокурором из отдела по делам полиции.
Обвинения были вполне серьезны, но Йону сейчас не заботили ни временные трудности, ни репрессии.
Его мысли вертелись вокруг старухи, что увязалась за ним возле церкви Адольфа Фредрика и передала привет от Розы Бергман. Худые руки показали ему две старомодные карты из колоды для игры в «кукушку».
— Вот это — вы, верно? — полюбопытствовала старуха. — А это — венок, венец невесты.
— Что вам нужно? — спросил тогда комиссар.
— Мне — ничего. Но Роза Бергман просила передать вам привет.
У комиссара тяжело забилось сердце, но он заставил себя пожать плечами и вежливо сказать:
— Это какая-то ошибка. Я не знаю никакой…
— Она спрашивает, зачем вы делаете вид, что ваша дочь погибла.
— Мне очень жаль, но я не понимаю, о чем вы. — И Йона улыбнулся.
Улыбнулся, но его голос стал отчужденным, холодным, словно из-под земли. Слова женщины растревожили его, ему захотелось вцепиться в ее тощие руки и заставить сказать, в чем дело. Но комиссар только спокойно произнес: «Мне пора», — и повернулся, чтобы уйти. В этот момент мигрень ножом воткнулась ему в мозг через левый глаз, и предметы поплыли, окруженные игольчатыми мерцающими кругами.
Когда в глазах немного прояснилось, комиссар увидел, что вокруг него собралась толпа. Люди расступались, пропуская врача «скорой помощи».
Старуха исчезла.
Йона сказал старухе, что не знает, кто такая Роза Бергман, что она ошиблась. Но он солгал.
Он отлично знал, кто такая Роза Бергман.
Он думал о ней каждый день. Он думал о ней, но она не должна была знать о нем. Узнай она о нем что-нибудь — и это будет означать, что произошла смертельно опасная ошибка.
Через несколько часов Йона покинул больницу и тут же занялся поисками Розы Бергман.
Необходимо было искать ее в одиночку, и комиссар взял отпуск.
Если верить официальным базам данных, в Швеции нет никого по имени Роза Бергман, но в Скандинавии проживает больше двух тысяч человек по фамилии Бергман.
Йоне ничего не оставалось, кроме как засесть за бумажные архивы регистрации по месту жительства, и он уже две недели просматривал базу за базой. В начале двадцатого века такой регистрацией занималась церковь, но в 1991 году регистрация перешла в ведение налогового управления и с тех пор велась при помощи компьютера.
Йона начал с Южной Швеции. Он сидел в государственном архиве в Лунде, поставив перед собой картонный стаканчик с кофе, и искал Розу Бергман в картотеке, просматривая даты рождения, приходские книги крещений. Потом перешел к Висбю, Вадстене и Гётеборгу.
Был он и в Упсале, и в огромном архиве Хернёсанда, где просмотрел не одну сотню страниц.
Глава 10
Накануне вечером Йона работал в архиве Эстерсунда. Помещение наполнял сладковатый запах старых книг, ветхой, засаленной бумаги и картонных папок. Солнечные лучи медленно бродили по высоким стенам, отражались в стекле замерших часов с маятником и продолжали свой путь.
Перед самым закрытием Йона нашел в списках девочку, которая родилась восемьдесят четыре года назад; при крещении, происходившем в Херьедалене, в лене Емтланд, девочка получила имя Роза-Майя. Родителей девочки звали Кристина и Эверт Бергман. Йона не смог найти никаких упоминаний об их бракосочетании, но мать девочки родилась в том же приходе за девятнадцать лет до рождения дочери и звалась Кристиной Стефансон.
Комиссару понадобилось три часа, чтобы отыскать восьмидесятичетырехлетнюю женщину по имени Майя Стефансон в доме престарелых в Свеге. Было уже шесть часов вечера, но Йона сел в машину и отправился в Свег. Когда он приехал, обитатели дома уже легли спать, и в пансионат его не пустили.
Йона решил заночевать в гостинице «Лилла-Хотеллет». Он уснул было, но проснулся в четыре часа — и с того времени стоял у окна, дожидаясь утра.
Комиссар был почти уверен, что нашел Розу Бергман. Она сменила свою фамилию на девичью фамилию матери, а второе имя сделала основным.
Комиссар посмотрел на часы: пора. Он застегнул пиджак, вышел из номера, миновал стойку администратора и оказался на улице поселка.
Дом престарелых Бловинген оказался группой домиков, покрытых желтой штукатуркой, с ухоженным газоном, по которому тянулась дорожка, и скамейками для отдыха.
Йона открыл дверь одного из домиков и пошел по коридору с лампами дневного света на потолке и с закрытыми дверями канцелярии и кухни, едва удерживаясь, чтобы не побежать.
Она не должна была найти меня, не должна была меня узнать; что-то пошло не так.
Йона никогда не говорил о том, как он пришел к своему одиночеству, но причины этого одиночества он не забывал ни на минуту.
Его жизнь сгорела, как магний, полыхнула — и ничего не осталось. Белая вспышка — и тлеющий пепел.
В гостиной, уставившись в цветную картинку на экране телевизора, стоял невысокий мужчина лет восьмидесяти. Шла утренняя передача; телеповар подогревал в сотейнике кунжутное масло, рассказывая о разных способах обновить традиционные блюда из раков.
Старик обернулся, прищурился на Йону и скрипучим голосом спросил:
— Андерс? Это ты, Андерс?
Комиссар ответил со своим мягким финским акцентом:
— Меня зовут Йона, я ищу Майю Стефансон.
Старик таращился на него слезящимися глазами в красных кольцах.
— Андерс, мальчик мой, послушай-ка. Помоги мне выбраться отсюда. Здесь одно старичье.
Старик стукнул сухим кулачком по подлокотнику дивана, и тут в комнату вошла медсестра.
— Доброе утро, — сказал Йона. — Я приехал навестить Майю Стефансон.
— Вот и хорошо. Однако должна предупредить, что у Майи прогрессирует слабоумие. Стоит недоглядеть — и она уходит отсюда. Прошлым летом до самого Стокгольма добралась.
Сестра провела Йону по недавно вымытому коридору с приглушенным светом, открыла какую-то дверь и ласково позвала:
— Майя!
Глава 11
Старушка застилала постель. Когда она подняла глаза, Йона тут же узнал ее. Это она увязалась тогда за ним возле церкви Адольфа Фредрика. Это она показала ему карту из «кукушки». Она сказала, что Роза Бергман передает ему привет.
У Йоны тяжело забилось сердце.
Только эта старуха знает, где находятся его жена и дочь, а вот о его собственном существовании ей не должно быть известно. Комиссар спросил:
— Роза Бергман?
— Да. — Старушка подняла руку, словно школьница.
— Меня зовут Йона Линна.
— Да. — Роза улыбнулась и с усилием шагнула навстречу.
— Вы передавали мне привет.
— Миленький, да я не помню. — И Роза уселась на диван.
Комиссар проглотил комок и подошел ближе.
— Вы спросили, почему я притворяюсь, что моя дочь погибла.
— Не надо вам так делать, — с упреком сказала старуха. — Это очень скверно.
— Что вы знаете о моей дочери? Вы что-нибудь слышали?
Но старушка только улыбалась с отсутствующим видом, и Йона опустил глаза. Он пытался мыслить трезво; подойдя к небольшим напольным часам и наливая кофе в две чашки, он заметил, что у него дрожат руки.
— Роза, это важно, — спокойно сказал комиссар, ставя чашки на стол. — Очень важно…
Роза несколько раз моргнула, а потом испуганно спросила:
— Вы кто? Что-то с мамой?
— Роза, помните маленькую девочку по имени Люми?
Ее мать звали Сумма, вы помогали им…
Йона замолчал, встретив беспокойный, полусумасшедший взгляд старухи.
— Зачем вы меня разыскали? — спросил он, уже понимая, что спрашивать бесполезно.
Роза Бергман уронила чашку на пол и расплакалась. Вошла медсестра, стала успокаивать ее.
— Идите, я выйду за вами, — тихо сказала она Йоне.
Потом они вместе шли по коридору, приспособленному для инвалидных колясок.
— Когда у нее обнаружилось слабоумие? — спросил комиссар.
— У Майи оно прогрессирует быстро… Первые признаки мы заметили прошлым летом, так что — примерно год назад… Раньше про такое говорили — «впадает в детство», и для большинства это почти правда.
— Если она… если у нее вдруг прояснится в голове… пожалуйста, дайте мне знать, — серьезно попросил комиссар.
