Надежда Зорина - Приговор, который нельзя обжаловать
Мне Катю не жалко. Я ни о чем не жалею. Все мертвы, и все прощены. Пусть судит тот, кто не испытал такого. Я все взяла на себя, все их грехи взяла на себя.
Когда же он придет, мой убийца?
Вот я так же жду, как Сонечка ждала. Только у меня нет двойника, и разговаривать не с кем, некому рассказывать мне сказки о счастливо прожитой жизни одной счастливой женщины. Он придет, когда наступят сумерки. Уже начало смеркаться.
Вспомнить все и простить себя. Не о последних днях – что о них вспоминать? – о тех, когда еще не наступило горе. Вспомнить, как Сонечку привезли из роддома, и все радовались – просто радовались рождению ребенка, потому что не знали еще, что ребенок этот совсем не простой. А Вероника…
Нет! Не надо! Вспоминать, оказывается, очень больно – представлять их живыми, не успевшими еще настрадаться людьми из прошлого… Это невозможно! Лучше вспомнить о чем-то другом, придумать себе безопасное воспоминание…
Сумерки за окном сгустились. Скоро. До прихода убийцы осталось, вероятно, меньше часу. Укрепится мрак – и он явится.
Звонок? Как? Неужели – уже? Куда же он так торопится? Почему поспешил сократить мое время?
Я поднялась, неосознанным движением поправила прическу – и поймала себя на этом. А я ведь невольно подражаю Соне, не настоящей Сонечке, а ее двойнику, Соне, дожидающейся счастливой развязки судьбы – приезда любимого. Двинулась в прихожую, пытаясь имитировать свою всегдашнюю твердую походку, но ничего не получалось – я никак не могла избавиться от наваждения. Тряхнула головой, но все равно не избавилась – мы двинулись в прихожую вместе, втроем: я, Соня и Сонечка. У двери переглянулись, подбадривающе улыбнулись друг другу и одновременно потянулись к замку.
И одновременно вскрикнули от неожиданности – на пороге стоял Игорь.
– Аграфена Тихоновна! – Он с тревогой и какой-то непонятной, глубокой тоской смотрел на меня. – Аграфена Тихоновна, я…
Как же не вовремя он пришел, как не вовремя!
– Я… шел мимо и вот решил к вам заглянуть. – Он потоптался на месте, растерянно, не понимая, почему я его не приглашаю войти. – Я беспокоился. Даже не знаю… какое-то чувство, вернее, предчувствие… У вас все в порядке?
– Все хорошо, спасибо, Игорек. – Я улыбнулась ему спокойно и ласково.
– Мне можно пройти? – робко и отчего-то виновато спросил он.
– Я немного устала и собиралась прилечь.
– Вам плохо?
– Нет… не беспокойся. Спасибо тебе за все.
– За что? – Он совсем затревожился. – Аграфена Тихоновна! Я… я мог бы у вас остаться. Мне кажется… Не знаю, что со мной такое, не могу объяснить! Я… У меня ужасное чувство. Аграфена Тихоновна…
Он вдруг заплакал, в голос, громко, как маленький мальчик, и бросился меня обнимать. Милый, хороший мой мальчик! Я тоже его обняла, погладила по голове, пытаясь успокоить – а сама все думала: что будет, если убийца придет в этот самый момент?
– У меня никогда не было бабушки, никогда! – прорыдал он. – Я так вас люблю, Аграфена Тихоновна, так люблю! У меня никогда никого… а вы… Если с вами что-нибудь случится, я не смогу, не переживу! Я очень люблю вас! Я за вас… что угодно!
– Игорек! Игоречек, милый мой! Успокойся, ну что же ты? Я тоже тебя люблю. Ну, успокойся.
– Если бы вы знали! – Игорь судорожно всхлипнул и еще теснее прижался ко мне. – Я сидел, готовился к экзамену – и вдруг напала такая тоска! Никак не мог сосредоточиться… А потом… Не знаю сам… Что-то такое, со мной никогда еще такого не было! Я понял… не знаю… почувствовал страшное горе и… Это касалось вас, Аграфена Тихоновна, я… Я на все, я что угодно… Можно я останусь с вами?
– Нет, Игоречек, не нужно. Да ведь все хорошо. У меня сегодня совсем не болело сердце. Я прекрасно себя чувствую, только немного устала.
– Я не помешаю! – Он умоляюще посмотрел на меня, просто впился взглядом. – Я в другой комнате… Только иногда буду заглядывать к вам, чтобы проверить, убедиться, что с вами все хорошо. Ну, пожалуйста!
– Нет. Спасибо тебе. Действительно спасибо за все. Приходи лучше завтра с утра.
Мягко, но решительно я выпроводила его – и тут же захлопнула дверь. Как же измучил меня его визит, господи, как же измучил!
Я вернулась в комнату, накинула на плечи одеяло – меня опять стало невыносимо знобить. За окном совсем стемнело – кончился день. Взяла на колени Тоба, погладила, словно он был живой, настоящей собакой. Ну и что же мне делать, чем занять себя в эти последние минуты? Вспоминать нельзя, письма прощальные писать некому, молиться ни к чему, да и не примет Он моих молитв, не дойдут они до Него, да и в Бога не верю. Ждать в праздности слишком утомительно и – нет, не страшно, а как-то неестественно для души. Заварить, что ли, напоследок еще чаю?
Я встала, сбросила одеяло, положила собаку на кровать, пошла на кухню. Но дойти не успела – раздался звонок. Ну, вот и все. Пора!
В полном одиночестве – наваждение не повторилось – дошла до двери, глубоко вдохнула и выдохнула воздух, чтобы успокоить сердцебиение, повернула рычажок замка. Мелькнула мысль, что вдруг это вернулся Игорь, я испугалась и резко распахнула дверь. Нет, не Игорь, слава богу, не Игорь, это пришел он, долгожданный мой визитер, следователь Родомский.
Мы прошли в комнату – не в ту, где я весь этот вечер, да и все эти дни сидела, а в другую, в гостиную. Родомский кивнул на диван, приглашая сесть, словно не он, а я была у него в гостях.
– Ну вот, Аграфена Тихоновна, – он весело посмотрел на меня, – наконец все встало на свои места. Мое расследование подошло к логическому завершению.
– К завершению? – вспомнила я вопрос из Сониной рукописи. – Вы нашли убийцу?
– Нашел. – Он мне улыбнулся и одобрительно покивал головой: все идет по сценарию. – Вот ваша повесть. – Родомский достал из папки изрядно потрепанные и помятые листы из тетрадки Сонечки, которые я передала киллеру. – Она добросовестно прочитана и проиграна. Все получилось, как вы хотели.
Я собрала листы, скрепила их вместе, по порядку.
– Ни одного сбива не произошло, – не удержался он, чтобы не похвастаться.
– Деньги вы получили сполна, – осадила я.
– Да, все в порядке. – Он немного помолчал, в некотором замешательстве меня рассматривая. – Может быть, вы хотели бы перечитать? Я подожду.
– Нет, не стоит. – Я отложила рукопись в сторону.
– Тогда приступим. Здесь, – он постучал по своей папке согнутым пальцем, – собраны все доказательства вашей виновности в убийствах четырех человек, но мне бы хотелось получить еще ваше чистосердечное признание.
– Зачем? Если у вас есть доказательства? Или они недостаточно убедительны?
– Они достаточно убедительны, но всегда лучше иметь… Да вам ведь теперь все равно, вы же знаете, что я не оставляю свидетелей, а заказчик – главный свидетель.
– Знаю.
– Так отчего бы не написать?
– Ну хорошо, давайте бумагу.
Родомский протянул мне чистый лист и изгрызенную на конце дешевую одноразовую ручку – меня передернуло от отвращения, но вставать и искать свою не хотелось. Просто, сухо, но четко и вполне убедительно изложила факты: где, когда, по какой причине. О том, что я наняла киллера, Родомский просил не писать, и потому вышло, будто все эти убийства я совершила собственноручно.
– Вот, пожалуйста. – Я протянула ему заявление. Следователь внимательно прочел заявление, положил в папку, застегнул ее на молнию.
– Все в порядке. А теперь… – Он кивнул на окно. – Пора!
Я не пошевелилась, насмешливо смотрела на него и не двигалась с места.
– Аграфена Тихоновна, чего же вы?
– Не будем терять времени и создавать друг другу ненужные проблемы? Это вы хотели сказать?
– Ну, в общем, да. – Он самоуверенно улыбнулся. – Вы хорошо помните текст.
– Получается, и вы неплохо его изучили.
– Пришлось. Я всегда ответственно отношусь к своей работе. К любой, нравится она мне или нет. По мне так: взялся за дело – выполни его добросовестно, а иначе и браться не стоит. Например, работу следователя я просто ненавижу, всеми силами своей души ненавижу. Вы не можете представить, как я измучился. Это второе мое, ненастоящее, насквозь фальшивое, лицо – лицо следователя Родомского – отвратительная рожа. На работе я представляю собой этакого грубого солдафона-служаку, и, что самое страшное, действительно себя таким начинаю ощущать: разговариваю, действую, думаю даже, как грубый мент. И ненавижу себя в этом качестве. Но тем не менее это нисколько не мешает мне выполнять свою работу добросовестно, более того – ревностно. Впрочем, с этим скоро будет покончено, завтра же я подаю в отставку. Видите ли, Аграфена Тихоновна, сегодняшний день не только для вас последний, он станет последним и в жизни следователя Родомского.
– Вот как? И чем же займетесь? Полностью отдадитесь любимому делу – убийствам?
