Бен Элтон - Смерть за стеклом
Но ничего этого не случится, если станет известно, что Дэвид Далгейш, актер, художник и человек, который отказывается от любой недостойной его таланта работы, не кто иной, как Борис Хрен и Оливия Ньютон Давала!
Он сделается посмешищем. От ярлыка «порнозвезда» невозможно избавиться. Особенно после его ролей – синтетического героя трахальщика и давалы. Конечно, конечно, никто не спорит: немного скандальной славы Поланского и Кена Рассела никому не повредит в начале карьеры. Можно безнаказанно обнажать молодую задницу перед именитым режиссером; это стало даже считаться шиком. Не возбраняется, особенно если это юная, миловидная девушка, сняться в пристойной эротической картине, вроде восхитительной «Леди Чаттерлей», или сыграть героиню без корсета «Фанни Хилл».[48]
Но одиннадцатая «Секс-оргия» никому даром не пройдет.
И «Человек-елдак» тоже!
А еще был «Пикник с киской»!
Дэвид лихорадочно прикидывал, где могла сидеть Келли. В удушающей черноте парилки невозможно было разобраться. Ему пришло в голову: стоит протянуть руку – можно ее задушить и никто ничего не заметит.
А стерва бы наконец заткнулась.
Однако затыкать Келли не понадобилось. Время шло, но она не возвращалась к его тайне. Посмеялась, помучила и перестала. Ей казалось, что Дэвид заслуживал легкой подковырки. И Келли совершенно не представляла, какую бурю чувств вызвала в его душе.
А разговор между тем продолжался – пьяная, неуклюжая игра после моря выпитого и океана пролитого спиртного, когда пластиковая бутылка в темноте переходила из рук в руки. Алкоголь просачивался между досками пола и шипел на калориферах. Парилка превращалась в мокрую баню, где вместо водного пара клубились алкогольные облака.
Дэвид начал слегка успокаиваться. Но только чуть-чуть. Он решил, что Келли его предупреждала: относись ко мне по-дружески и не голосуй против.
Показала, что обладает оружием, способным уничтожить его будущее, и готова в любой момент его применить. Что ж, если так, думал Дэвид, она затеяла опасную игру. Он – человек гордый. И не позволит себя шантажировать, особенно такому никому не известному ничтожеству, как Келли. Но на этот раз придется стерпеть.
Кутеж продолжался. Все пели и шутили, остроты становились все откровеннее – настолько, что даже Джеральдина не решилась бы дать их в эфир. Атмосфера приземлялась и одновременно накалялась: спиртное, жара и темнота сделали свое дело – «арестанты» становились вальяжнее и распущеннее. Контроль над собой испарялся, как капли спиртного на калориферах.
– О'кэй, давайте посмотрим, насколько хорошо мы знаем друг друга, – предложил Джаз хриплым, заплетающимся голосом. – Мы все тут в одной куче, так? Пусть каждый пошарит левой рукой и, когда дотронется до соседа, определит, кто сидит с ним рядом. Только, чур, – молчок!
Его предложение было встречено бурным, пьяным восторгом. Одна Дервла немного сомневалась, но не решилась пойти против всех – не хотела, чтобы ее сочли ханжой и кайфоломщицей и дружно проголосовали против.
– Решено! – продолжал Джаз. – Но я говорю и поэтому засветился, как победитель на Дерби. Однако хочу, чтобы меня узнали не по голосу, а по болту. Поэтому немного передвинусь и перемешаюсь с вами. Лады? Ну, вот так. Это мои последние слова…
Снова послышались пьяные крики и вопли, когда его гладкое, тугое, вспотевшее тело вклинилось в скользкую плотную группу.
Наблюдатели в режиссерском бункере не сумели сдержать возбужденных возгласов. Полупрозрачный полиэтилен парилки вспучивался и прогибался. И за ним в призрачном голубоватом свете камер ночного видения возникали легко различимые детали: локти, головы, задницы – аппетитные, возбуждающие задницы. Все ждали начала настоящей оргии.
– Надо было повесить прозрачный пластик, – посетовала Джеральдина. – Им теперь все равно, кроме этой чертовой святоши Дервлы.
– Не согласен, – возразил Фогарти. – Во-первых, мы не смогли бы включить эти кадры в эфир. Во-вторых, пластик все равно бы запотел изнутри. И в-третьих, заводит как раз анонимность. Ни нам, ни им не известно, кто есть кто.
– Если мне потребуется твое мнение, Боб, я тебя спрошу, – отрезала Джеральдина.
Степень возбуждения в парилке сравнялась с плотностью тьмы. Дервла почувствовала, как мимо нее проскользнул Джаз, – ощутила прикосновение его каменных мускулов и шелковистой кожи.
«Боже, – подумала она, – он ведь ползет мимо».
Джаз полз и изображал змею: шипел и извивался. Дервла почувствовала его тугой пресс. А потом пенис мазнул ее по бедру – большой, тяжелый и полунапряженный. Она не устояла: подставила ладонь, чтобы он скользнул прямо по ней.
А затем легонько сжала в кулаке. И пришла в восторг оттого, что под покровом угольно-черной тьмы делала такие ужасные вещи. Джаз перестал шипеть и извиваться, и вскоре то, что поймала Дервла, стало плотным и горячим. И в этот миг исчез разящий пивом хохмогон, пустобрех и бесшабашный задира, зато появился греческий или римский бог – живое воплощение восхитительных произведений искусства, которые Дервла видела летом в Европе. Сказочный ночной гений любви.
Потом прозвучал его голос. Несомненно, его:
– Это ты, Келли, – такая проказница?
– Что ты сказал? – спросила Келли с другой стороны.
– Выходит, не ты.
Дервла судорожно всхлипнула, поражаясь собственному бесстыдству. Она держала в руке его пенис. Невероятно! Как теперь с ним встретиться за завтраком? Никто ничего подобного от нее не ожидал – от леди Совершенства, от самой паиньки в компании. А если он ее узнает?
И он ее узнал.
Дервлу выдал ее судорожный вздох. Даже среди шума других голосов Джаз определил, кто это…
– Когда мне улыбались ирландские глаза… – промурлыкал он.
Даже в темноте Дервла почувствовала, как сильно запылали ее щеки. Не хватало только, чтобы он рассказал «Любопытному Тому»! Что, если Джаз отправится в исповедальню и объявит на всю страну, что Дервла тискала его член, пока не наступила эрекция? На этом ее мысли прервал раскатистый хохот Гарри.
– Хорошо, что с нами нет Воггла!
Все дружно взвизгнули. Какая бредовая, чумовая мысль – запустить к ним в парилку Воггла. Нюхнуть его вонь, потереться о него.
Дервла рассмеялась вместе со всеми и внезапно перестала стесняться. Наоборот, ощутила гордость, что Джаз сейчас с ней. Пусть рассказывает! Девушка понимала, что остальные считают ее ханжой. И зрители наверняка тоже. Ей совсем не повредит, если этот дистилированный имидж сдобрить капелькой грубовато-добродушной, пикантной вольности. Джаз считал ее красивой и часто об этом говорил. Дервла на самом деле была красивой. Так почему не потискать его за член? Ему это нравится. Если честно, ей тоже – просто потряс! От ощущения огромного, в бугристых венах, едва помещавшегося в ее маленькой ладони мужского пениса переворачивалось нутро. И когда смех после выступления Гарри стих, Дервла громко спросила:
– Эй, Джаз, это твоя висюлька?
– К вашим услугам, леди, – так же громко ответил он, и все снова покатились от хохота, – в любой момент.
Находившийся в зеркальном коридоре оператор дернулся, будто его ударило током. Ларри Карлайл следил за входом в парилку через открытую дверь мужской спальни с противоположной стороны гостиной. От нечаянного толчка объектив задрался и секунду-другую не показывал ничего, кроме потолка. Ларри крупно повезло, что в аппаратной никто не обратил внимания на сигнал его камеры: все впились глазами в мониторы камер дистанционного управления, которые передавали изображение темной парилки. Карлайл поспешно привел свою камеру в порядок и направил видоискатель на объект.
Но приходилось сдерживать дрожь в руках, которые едва справлялись с кнопками управления. Карлайла душил горький гнев. Его девушка за зеркалом – такая потрясающая, такая стыдливая – которая так старалась, чтобы, не дай бог, чего-нибудь ему не показать, ухватилась за член черномазого. Чудовищно! Отвратительно! Это было предательством их чистых отношений.
«Арестанты» смеялись, кричали, вопили. Никто бы не поверил, что Дервла первая перейдет черту. Ее смелость подхлестнула остальных и придала игре настоящий кураж.
Самые сообразительные в парилке поняли, что неожиданная сексуальность ирландки – умная уловка для зрителей. Ничто так сильно не пробуждает интерес, как сюрпризы, особенно если сюрпризы связаны с сексом. И Мун, и Хэмиш, и Гарри, и Дэвид видели, что Дервла подняла ставки. Так что приходилось принимать ее игру.
Мун тут же решила, что признается в исповедальне, будто имела в парилке связь, но с кем – не поняла. Не важно, случится что-нибудь на самом деле или нет. Хотя надеялась, что все впереди, потому что касания и ощупывания возобновились с новой страстью.
