Клайв Баркер - Книги Крови (Книга 3)
Кен сбросил пальто и, не снимая перчаток, повел Гейвина в гостиную.
- Сними куртку, - сказал он.
- Ах, да... конечно.
Гейвин разделся, и Рейнольдс исчез с его курткой в темной прихожей. Вернувшись, он принялся снимать перчатки, что давалось ему не очень легко. Парень явно нервничал, даже на своей территории. Обычно это проходит, как только двери закрываются изнутри. Но не у этого типа! Он был просто воплощение тревоги.
- Принести чего-нибудь выпить?
- Да, это было бы здорово.
- Чем предпочитаешь травиться?
- Водкой.
- Даже так! Что-нибудь к ней?
- Разве что каплю воды.
- О, да ты - гурман!
Гейвин не совсем понял, что ему хотят сказать.
- Да, - ответил он.
- Позволь мне исчезнуть на минуту - я только схожу за льдом.
- Какие проблемы?
Кен бросил перчатки на кресло у двери и вышел.
Комната эта, как и прихожая, была удушающе жарко натоплена, но не выглядела уютно и тем более гостеприимно. Что касается занятий Рейнольдса, он был коллекционером. Все стены и полки были уставлены разными древностями. Мебели было очень мало, а та, что была, с блестящими металлическими конструкциями, не очень сюда подходила.
Возможно, он был университетским преподавателем, хранителем музея или каким-нибудь ученым. Уж по крайней мере, эта комната явно не принадлежала биржевому брокеру.
Гейвин мало понимал в искусстве, и еще меньше в истории, все эти предметы не говорили ему ничего, но он принялся их рассматривать. Просто, чтобы показать хозяину, который наверняка заинтересуется его мнением обо всей этой чепухе, свое небезразличие. Коллекция была невыносимо бестолкова: глиняные черепки, осколки античных скульптур, и ничего целого - сплошные обломки. В некоторых фрагментах еще можно было разглядеть следы формы, хотя краски уже давно потускнели. Иногда удавалось угадать человеческие очертания - торс, ногу (между прочим, со всеми пятью пальцами), лицо, стертое временем, - уже не мужчина и не женщина. Гейвин подавил зевок. Жара, глупые экспонаты и мысли о предстоящей постели усыпляли его.
Он переключил внимание на стены. Они были более выразительны, чем весь этот хлам на полках, но тоже - ничего целого. Непонятно, что можно найти в этих обломках! Каменные барельефы на стенах были так испещрены многочисленными выбоинами и царапинами, что изображенные на них люди казались прокаженными, а надписи на латыни уже почти невозможно было разобрать. Ничего красивого быть здесь не могло - все было слишком старо для красоты. Гейвина охватило чувство брезгливости, будто он прикоснулся к чему-то заразному.
Только один предмет заинтересовал его по-настоящему. Каменное надгробие, или что-то похожее, которое было больше других барельефов и в несколько лучшем состоянии. На нем был изображен всадник с мечом в руке, возвышающийся над поверженным обезглавленным противником. Под изображением - несколько слов на латыни. Передние ноги лошади были отбиты, каменная окантовка беспощадно обезображена временем. Но в этом существовал некий смысл. На грубо изваянном лице проступали неясные черты - длинный нос, широкий рот. Личность!
Гейвин решил дотронуться, но отпрянул, услышав приближающиеся шаги Рейнольдса.
- Нет-нет, потрогай, - произнес вошедший хозяин, - это здесь для удовольствия. Прикоснись!
Теперь уже пропало всякое желание. Гейвин смутился - застукали!
- Ну же! - Рейнольдс настаивал.
Гейвин протянул руку - холодный камень, зернистый наощупь.
- Римское, - произнес Кен.
- Надгробие?
- Да. Найдено около Ньюкасла.
- Кто это был?
- Некто Флавии. Он был полковым знаменосцем.
То, что Гейвин принял за меч, оказалось при ближайшем рассмотрении небольшим знаменем с практически стертым символом: то ли пчела, то ли цветок, то ли колесо.
- Таким образом, вы - археолог.
- И это тоже. Я исследую исторические места, наблюдаю за раскопками, но основное время посвящаю реставрации этих находок. Римская Британия - моя страсть.
Он надел принесенные очки и направился к полкам с глиняными черепками.
- Все это я собирал долгие годы. Я всегда испытываю дрожь, когда касаюсь предметов, столетиями не видевших света дня. Это как бы прикосновение к истории. Ты понимаешь, о чем я?
- Да.
Рейнольдс взял один из осколков с полки.
- Конечно, лучшие находки попадают в музеи, но всегда выпадает случай оставить себе что-нибудь интересное. Господи, какое невообразимое влияние. Римляне. Городские коммуникации, мощеные дороги, надежные мосты.
Рейнольдс рассмеялся взрыву собственного энтузиазма.
- Черт возьми, - сказал он. - Опять читаю лекцию. Извини. Больше не буду.
Вернув черепок на место, Кен стал наливать напитки. Стоя спиной к Гейвину, он неожиданно спросил:
- Ты дорого стоишь?
Гейвин вздрогнул. Взволнованность этого человека опять куда-то пропала, и невозможно было найти логического объяснения резкому повороту от римлян к стоимости ласк.
- Всякое бывает, - неуверенно ответил он.
- То есть... - все еще возясь с бокалами, сказал Кен, - ты хочешь узнать подробнее о моих наклонностях.
- Было бы неплохо.
- Разумеется.
Он повернулся и протянул Гейвину внушительный бокал с водкой. Без льда.
- Я не буду к тебе слишком требователен.
- Мало я не беру.
- Я это понимаю.
Рейнольдс безуспешно попытался улыбнуться.
- Я хорошо тебе заплачу. Ты останешься на ночь?
- Вы этого хотите?
- Мне кажется, да.
- Тогда безусловно.
Настроение хозяина мгновенно изменилось. Нерешительность уступила место самоуверенности.
- За любовь, жизнь и все остальное, за что стоит платить, - произнес он, звякнув своим бокалом о бокал Гейвина.
Двусмысленность тоста не ускользнула от внимания Гейвина. Парень, очевидно, был не так прост!
- Прекрасно, - сказал он и сделал глоток.
Сразу стало намного лучше. Уже после третьей порции водки Гейвин до того растаял, что болтовня Кеннета о раскопках и величии Рима, которую ему поневоле приходилось слушать, уже не действовала на нервы. Сознание засыпало. Как легко! Разумеется, он останется здесь на всю ночь, по крайней мере до рассвета, так почему бы не выпить и не выслушать эту околесицу? Позже, если судить по состоянию Кена - даже много позже, придет время недолгих опьяненных ласк в слабо освещенной комнате. Такое у него уже было с другими. Все они были одиноки, даже с любовником, всем было одинаково легко доставить удовольствие. Этот парень покупал скорее компанию, чем любовь. Легкие деньги!
Шум.
В первый момент Гейвину показалось, что шум стоит в его собственной голове. Но Кен внезапно вскочил. Рот его дрожал. Атмосфера благополучия улетучилась.
- Что это? - спросил Гейвин, также вставая. Мозги плыли от алкоголя.
- Все в порядке. - Рейнольдс стоял, вцепившись длинными бледными пальцами в кожу кресла. - Успокойся!
Звук усиливался. Гейвин подумал о барабанщике в духовке, отчаянно стучащем, в то время как его поджаривают.
- Умоляю тебя, успокойся! Это, видимо, наверху.
Рейнольдс врал. Грохот шел не сверху. Его источник находился где-то тут, в квартире. Ритмический стук то усиливался, то немного затихал, чтобы снова усилиться.
- Выпей немного, - произнес Кен. Лицо его внезапно вспыхнуло. Проклятые соседи.
Призывный стук, а он был именно призывным, уже почти смолк.
- Только одну минуту, - пообещал Рейнольдс и закрыл за собой двери.
Гейвину приходилось попадать в неприятные ситуации: с ловкачами, чьи любовники появлялись в самый неподходящий момент; с чудаками, пытавшимися набить себе цену, один из них как-то разнес в щепки гостиничный номер. Это случалось. Но Кеннет не был похож на них - никакого чудачества. Впрочем, все эти ребята тоже казались ему вначале безобидными. К черту сомнения! Если он будет так нервничать при виде каждого нового лица, лучше уж сразу бросить работу. Единственное, что оставалось - положиться на ситуацию, а она говорила Гейвину, что не стоит ждать от Рейнольдса каких-то фокусов.
Проглотив водку, он снова наполнил бокал и стал ждать.
Стук вдруг прекратился, и все неожиданно просто стало на свои места. Может, в конце концов, это - действительно сосед сверху. Шагов Кена в квартире не было слышно.
Его внимание блуждало по комнате в поисках чего-нибудь занятного. Надгробие.
Флавин-Знаменосец.
Что-то все-таки в этом есть. Грубый, но все же не лишенный сходства, портрет на месте, где покоятся кости его оригинала. Даже если какой-нибудь историк дерзнет с течением времени разлучить прах и камень. Отец Гейвина твердо настаивал на погребении вместо кремации. "А как же иначе! частенько говорил он. - Как еще можно заставить других помнить о себе? Кому придет в голову идти к урне, чтобы поплакать?" Ирония заключалась в том, что поплакать к могиле тоже никто не ходил. Гейвин побывал там от силы пару раз с тех пор, как умер отец. Гладкий камень, имя, дата. Банально. Он не мог даже припомнить, в каком году это произошло.
