Дмитрий Тарасенков - Человек в проходном дворе
— Что-то наш генерал не в настроении, — заметил Войтин. — Не с той ноги встал.
— Почему генерал?
— Держится солидно: брюхом вперед ходит… Зарядку свою он, между прочим, делать сегодня вроде не собирается. Из ряда вон.
— Сегодня понедельник — день тяжелый.
“Что-то сегодня все взбудоражены”, — подумал я.
Было девять часов утра, а из открытого окна уже несло зноем. День обещал быть на редкость жарким. Я подождал, пока из туалета вернется Пухальский, потом пошел принял холодный душ. Надел чистую рубашку, спустился в вестибюль и вышел на улицу.
До часа связи оставалось тридцать пять минут.
Я вошел в телефонную будку за углом (автомат уже починили) и позвонил. Подошел Валдманис. Он поднял трубку сразу, как будто ждал моего звонка. “Есть что-нибудь новое?” — спросил я. “Да”, — сказал он. И сообщил, что в результате проверки, которую я просил сделать, мы вышли на Кентавра. Кентавр под наблюдением. “Вышли в цвет, как говорят “клиенты” капитана Сипариса, — радостно гудел в трубке голос начальника горотдела. — Вы были правы. Я эту линию не принял всерьез, а вы рассчитали точно. Ювелирно точно…” Я прислонился плечом к стене будки. “Давно все выяснилось?” — “Час назад”. — “Обувь проверили?” — “Утром, когда он вышел из дому, устроили лужу возле бочки с квасом. Он наступил…” На сырой земле за контейнером для мусора в свое время был обнаружен четкий след. Он был под трупом Ищенко, поэтому его не затоптали. Его мог оставить только убийца, когда затаскивал труп: никому в голову не придет просто так лезть за контейнер, это был след взрослого человека. Обувь всех подозреваемых была проверена в начале следствия. Это ничего не дало… “Совпало со слепком?” — спросил я. “Совпало”. — “Порядок, — сказал я. — Порядочек”. — “Вам пришло сообщение из республиканского комитета. Ларионов, судя по всему, провернул громадную работу. Старался выяснить, не связан ли Кентавр в настоящее время с иностранной разведкой”. — “Ну?” — “Похоже, не связан” — “Значит, берем сегодня”. Мы обсудили детали. “В одиннадцать машина будет там”, — уточнил Валдманис. Я сказал, что подойду к горотделу в пол-одиннадцатого — это рядом, от горотдела пойдем пешком — и повесил трубку.
“Так, — сказал я себе. — Та-ак, сеньор Вараксин”. И стал насвистывать. Мне хотелось заорать во весь голос, или пройтись на руках по тротуару, или отколоть еще какую-нибудь штуку. “Спокойно, старший лейтенант, — сказал я себе. — Еще спокойней. Это чисто нервное. Сейчас пройдет”.
Я вернулся в гостиницу и едва избежал встречи с Иваном Сергеевичем Увидев его, я встал за колонну. Он меня не заметил и прошел в свою комнату. Он вовсе не походил на седоусого юнкера, хозяина гостиницы, который на момент возник в моем воображении в день приезда. Я стал подниматься по лестнице. “Не ушел, — думал между тем я. — Не ушел, подлец. И не мог уйти. Странную ему дали кличку: Кентавр. Человек с туловищем коня”.
В коридоре я столкнулся с Пухальским. Он молча посторонился. Я вошел в номер и сел на подоконник. Внизу, возле входа в гостиницу, бродили по асфальту голуби. Когда Пухальский вышел, они взлетели. А человек в серой кепке, надвинутой на глаза (он сидел неподалеку на бульваре), поднялся и пошел в ту же сторону, что Пухальский. “Хватит вам заниматься темными делишками, гражданин Пухальский, — подумал я. — Хорошего понемножку”.
— Передай газетку, я почитаю, — попросил Войтин. Он лежал, закинув ноги в туфлях на спинку кровати.
— Пожалуйста.
— Слушай… — сказал он и замялся.
— Что?
— Нет, ничего.
И опять мне показалось, что он какой-то странный сегодня: как будто его бьет озноб. Глаза у него лихорадочно блестели.
— Питаться пойдете?
— Нет. Не хочу. Есть не хочется, а то бы пошел.
— На нет суда нет.
Я снова спустился вниз и побрел по бульвару. Это было теперь труднее всего: протянуть время до одиннадцати часов. На другой стороне я увидел книжный магазин — он был уже открыт — и зашел. Я люблю копаться в книгах. “Ты как Карл Маркс”, — обычно иронизирует по этому поводу Тамара. В магазине царила полутьма, пахло клеем и типографской краской от новых книг. На прилавке лежал Катаев — “Маленькая железная дверь в стене”, последняя повесть Бакланова, стихи А.Имерманиса. Все это я уже купил дома. Я взял сборник рассказов Льва Толстого: там были “Холстомер” и “Отец Сергий”.
В кафе, ожидая заказа, я листал книгу. Меня всегда поражало в “Сергии” то место, когда бывшему блестящему красавцу офицеру, а теперь нищему лысому старику, проезжие подают милостыню. Они говорят между собой по-французски — о нем, он все понимает, а делает самое простое: берет двадцать копеек. Всю жизнь он боролся со своей гордыней. Всю жизнь обманывал себя. А теперь не только все понял рассудком, но и стал другим: ясным и кротким человеком. “А Войтин тоже горд, — почему-то подумал я. — Очень горд…”
Вернувшись в гостиницу, я поднялся на второй этаж. Сегодня дежурила Быстрицкая. Она слегка смутилась, увидев меня.
— Раечка, привет! — сказал я, устраиваясь на диванчике рядом с ее столом. — Я вам подарок принес.
— Мне? Ой, спасибо! А какой?
— Вот. — Я протянул ей Толстого.
— Спасибо большое, — сказала она не особенно уверенно.
— Сейчас что! Скажете, когда прочтете.
— Прочту обязательно. Как ваши успехи, товарищ детектив.
Хм!
— Насчет Ищенко-то? — переспросил я.
— Да.
— Обдумал ваше сообщение, товарищ Рая Быстрицкая.
— И?
— Ничего не могу понять.
— Может, тот его из-за долга убил?
— Может быть. А с Семеном вам надо быть честной. Он, мне кажется, всерьез любит вас.
— Да? — сказала она и поправила прядку на лбу.
— Да.
— Но он такой ску-учный. Сидит и молчит все время.
— Эх, Раечка! — сказал я. — Погубят вас трепачи.
— Не погубят. Я хитрая.
Сегодня она была совсем в другом настроении, чем вечером. Ох, женщины, женщины!
— Дай-то бог!
— Вы сейчас на Ищенко очень похоже сказали. Между прочим, он, по-моему, в бога верил.
— С чего вы взяли? — спросил я. Для следствия уже не имело значения: верил Ищенко в бога или нет. Но мне было просто по-человечески любопытно.
— Когда он спешил на то свидание, мы проходили мимо церкви. У нас тут только одна православная, остальные для католиков… Так он. на нее перекрестился
— Напрасно, — сказал я. — Наукой доказано, что бога нет. Есть мы — люди…
Когда я поднялся в номер, Войтина я уже не застал. Он ушел.
Глава 30. Кентавр
Было двадцать минут одиннадцатого, когда я вышел из гостиницы “Пордус”. Небо над черепичными крышами побелело от жары. Ни малейшего дуновения ветерка не чувствовалось на бульваре. Город вымер.
Совсем недавно, в такой же вот светлый и жаркий день, по времени приблизительно через полчаса, был убит Тарас Михайлович Ищенко. Сегодня через час его убийца будет сидеть напротив следователя по другую сторону стола и отвечать на положенные вопросы: “Ваша фамилия? Имя? Отчество? Год рождения?..” И он будет просить разрешения закурить. Или он не курит? “Курит”, — вспомнил я.
Идти на задержание мне было совсем не обязательно: ребята Валдманиса отлично справились бы без меня. Но это был логический конец моей работы здесь, и мне было приятно самому поставить точку.
На первый взгляд казалось, что возле горотдела никого нет. Но в скверике напротив подъезда сидели несколько человек. Среди них я узнал Виленкина и младшего лейтенанта Красухина. Когда я подошел, все не торопясь двинулись по переулку. От подъезда отделился Валдманис и на ходу пристроился ко мне.
— Порядок? — спросил я, глядя перед собой.
— Да. За ним следует машина радзутского горотдела. Передадут нам с рук на руки.
— Не опаздываем?
— Нет, нормально… Буш сделал заявление, что анонимное письмо написал он.
— А где второй экземпляр?
— У него.
Я покрутил головой.
— Человек типа “а вдруг?”, — пояснил Валдманис. — Потому так вел себя на допросе.
— А почему он решил, что убийца Суркин?
— Тот был взволнован, когда увидел Ищенко в гостях у Буша. Странно вел себя. Утром расспрашивал Буша об Ищенко. Потом “протек” на Буша. Он не сразу вернулся домой в тот злополучный день, Буш столкнулся с ним у крыльца. “Где пропадали?” Суркин растерялся, сказал, что только что вышел из дому. Но Буш же к нему стучался… Потом Буш узнал на допросе, когда Ищенко был убит, и сразу подумал о Суркиие.
— Почему сам не пришел?
— Говорит: “Береженого бог бережет. Таскали бы потом на допросы…”
— Клавдия Ищенко, конечно, об анонимке не знала?
— Нет. А про кастет он не подозревал. Совпадение.
— Ясненько, — сказал я.
Мы свернули в переулок. Мы оба были напряжены и вздрогнули, когда на башне тевтонского замка часы пробили без четверти. Потом взглянули друг на друга.
