Мария Жукова-Гладкова - Клуб заграничных мужей
– Психушки не надо, – ровным тоном ответила я.
– Вот именно! А изменения ведь, скорее всего, необратимые. Да даже если и обратимые… Если уж стал психом – то навсегда. Сама, наверное, в курсе, как наш народ косит от армии. А потом пороги обивают: признайте нормальным, я себя психом для армии сделал. Но никто не решается. Где гарантия, что в самом деле только для армии? Если уж такое записано… Я бы лично некоторые диагнозы никогда не снял.
Авакян помолчал немного и добавил, что с двадцатью пятью процентами, у которых психические отклонения не проявились сразу же, вопрос спорный. Они могут проявиться позднее, а как – пока неизвестно.
– В общем, я отдаю тебе дискету, – сказал Авакян, – раз уж она ваша с Веркой. И не спрашиваю, что вы намерены делать с этими препаратами и кому их толкать. Но из моральных соображений, Лана… Ай, что я тебе говорю?!
– Заканчивайте, раз уж начали.
– Если тебе или Верке предложили их тут кому-то продать за процент, то… Я тебе за себя говорю: не возьму. И ни один нормальный врач не возьмет. Лана, о людях подумай! Ты же медик все-таки, в Афгане была! Зачем людей гробить? По-моему, это нельзя делать ни за какие деньги.
– По-моему, тоже, – сказала я вслух, глядя Рубену Саркисовичу в глаза, а про себя подумала: «Знала бы подружка, что я в обход нее добралась до информации. Но так ей и надо. Чего было от меня скрывать?» По всей вероятности, Верка решила, что на дискете… Или она не восприняла ее всерьез? Верка только наличность воспринимает, золото и бриллианты. А дискету… Я застыла на месте. У Верки компьютера нет, я не уверена, что она умеет им пользоваться. Но она навряд ли отправилась бы прямо к Рубену. Она бы… скорее пришла к Косте днем, когда я на работе, а Сашка в школе, и попросила бы братца, влюбленного в нее по уши, считать ей информацию. Это Косте по силам, хотя он в основном играет. Но с таким заданием справился бы. Или все-таки пришла бы ко мне? Да и мои каким-то образом проговорились. Нет, скорее всего, она знала, что на дискете. Или точно, или примерно. Наверное, решила продать препараты и задействовать для этой цели врача. Я-то где их толкать буду? А Рубен Саркисович скорее найдет, кому предложить лекарства. Или она думала, что он сам купит. Но Верка все равно дрянь.
Авакян вручил мне черный прямоугольник и посоветовал его просто уничтожить. Я сказала, что полностью согласна с его точкой зрения, а затем попросила проводить меня к Евгению Андреевичу, с которым имела страстное желание пообщаться. Дискету опустила в карман больничного халата.
Глава 15
11 мая, вторник, вечер
Евгений Андреевич лежал в палате один, был бледен и хмур. Сегодня он уже не казался мне ни франтом, ни лощеным типом, как вчера. Я, правда, тоже выглядела иначе, хотя, должна отметить, халаты в больнице доктора Авакяна были махровыми, длинными, всевозможных расцветок и размеров, и в них вполне можно было встречать любовника. Можно сказать, что я смотрелась по-домашнему, более того, была не накрашена, не надушена и толком не уложена, так как просто провела расческой по волосам перед тем, как отправиться в буфет. Да и Евгений Андреевич моих усилий не стоил.
– А, это вы, – без особой радости произнес мужчина.
– Вас вдвоем-то можно оставить? – Авакян перевел взгляд с меня на Евгения Андреевича и обратно. – Ничего не учудите?
– Я – нет, – посмотрела я на Рубена Саркисовича честными глазами. – Ну если только в целях самообороны.
– Я не буду претендовать на честь Светланы Алексеевны, – гордо заявил Евгений Андреевич.
Я чуть не поперхнулась, но смолчала. Авакян опять внимательно на нас посмотрел и палату покинул. Для него желание клиента – превыше всего. За те бабки, что мы оставляем у него в клинике.
– Вы уж присаживайтесь, – устало сказал больной. – В ногах правды нет.
– Спасибо.
Я опустилась на стул в ногах кровати, чтобы все-таки быть подальше. Мало ли какую гадость он замыслил.
– Зачем пожаловали, Светлана Алексеевна? – поинтересовался Евгений Андреевич.
Я задумалась на мгновение. Ну, не дискету же ему вручать, право слово? Наверняка вчера во дворе под словом «материалы» он имел в виду ее. Только вот как она попала к Верке? – опять прикидывала я. Ну подружка… Или она ее в подземелье нашла?
– Светлана Алексеевна, вы, может, все-таки скажете, что вам нужно? – опять спросил мужчина устало, правда, голос его все равно оставался скрипучим и мерзким.
– Я пришла извиниться, – ляпнула я первое, пришедшее на ум. – Признаться, не хотела лишних жертв. Я всегда против. Но вы должны понимать, что сын и подруга мне очень дороги…
– Понимаю. Возможно, я обратился не по тому адресу.
Мужчина на койке закрыл глаза. Я уже подумывала, не заснул ли, но тут Евгений Андреевич взглянул на меня очень серьезно.
– Вы желаете знать суть? – спросил он.
Такого поворота я никак не ожидала. Или он после моих извинений решил разоткровенничаться? Вспомним старую добрую истину: вежливость – это то, что очень дешево стоит и очень дорого ценится.
– Желаю, – сказала я.
– Если я вам расскажу, вы оставите нас в покое?
– Ну, если вы оставите в покое меня и моих родственников…
– Да я бы предпочел всю вашу компашку никогда в жизни не видеть! – крикнул Евгений Андреевич, приподнявшись на локте здоровой руки, потом снова в бессилии откинулся на подушки. На лбу его выступил пот.
Отдохнув пару минут, он начал медленно рассказывать. Скрипучий голос действовал мне на нервы, но это было небольшой платой за информацию.
Правда, я не успела получить всю. Только крохи.
Дверь в палату распахнулась, и внутрь ворвалась женщина примерно одних лет с Евгением Андреевичем (судя по его сегодняшнему внешнему виду, вчера он выглядел гораздо моложе). За ее спиной маячила медсестра. В руках женщина держала две увесистые сумки, наполненные разнообразной снедью. Я сделала такой вывод, заметив в одной сверху горку яблок, а в другой торчащий длинный «французский» батон. Белый халат был небрежно наброшен тетке на плечи. Из-под него виднелся серый шерстяной костюм, подчеркивающий восемь животов. Одеяние, по-моему, больше походило не на женское платье, а на чехол для зенитной установки. В общем и целом тетка напоминала большую маму-бегемота. Никакой холености в ее облике я не заметила. Если судить по внешности и одежде, ни она, ни ее родственники не могли себе позволить лечиться в клинике Рубена Саркисовича.
– Женечка, солнышко, что с тобой, любимый?! – завопила тетка истошным голосом, но тут же осеклась, увидев меня. – А эт-то что такое? – спросила она совсем другим тоном и прищуривая глаза – и стала удивительно похожей на змею. – Женя, это кто такая? – снова издала вопль тетка. – Это что за проститутка?
– Простите, вы случайно не меня имеете в виду? – вклинилась я подчеркнуто вежливым тоном.
Дама надменно посмотрела на меня и показательно отвернулась, заявив в воздух:
– Я со шлюхами не разговариваю.
– Среди них встречаются очень неплохие люди, – невозмутимо заметила я. – Не то что среди старых мымр.
Дама развернулась, бросила сумки на пол и вперила руки в бока. Медсестра почему-то прижалась спиной к стене неподалеку от двери и с комментариями не выступала, предоставив клиентам самим выяснять отношения. На помощь тоже не звала.
– Что ты сказала, проститутка?! – завопила она. – Моего мужа совращать и меня оскорблять?! Ну я тебе покажу! Я сейчас отправлюсь к главврачу и…
– Кто там поминает меня всуе? – раздался из коридора голос Рубена Саркисовича, и через мгновение доктор Авакян оказался в палате в сопровождении моей соседки Марины Васильевны. Марина мне быстро кивнула и, по-моему, мгновенно оценила обстановку. Более того, в тихой больнице, где по коридорам не шастают толпы пациентов и их родственников, да и все клиенты, как правило, ведут себя прилично (так как тут лечатся, а не другими делами занимаются), голос дамочки, наверное, разнесся на большое расстояние, и Марина с Рубеном слышали большую часть сольного выступления.
– Светлана Алексеевна, у вас будут какие-нибудь жалобы или пожелания к персоналу больницы? – исключительно вежливо спросил меня Рубен Саркисович, аж изобразив полупоклон.
– Будут у меня, – вклинилась Марина и показала наманикюренным пальчиком на тетку. – Посторонняя нарушает мой покой. Пожалуйста, выведите ее из больницы. Мы платим вам большие деньги за спокойствие, а тут происходит неизвестно что.
– Абсолютно с вами согласна, – добавила я, потом посмотрела на Рубена Саркисовича. – Я присоединяюсь к просьбе Марины Васильевны.
Тетка в сером шерстяном костюме не дала Авакяну ответить, опять вперила руки в бока, пустила грудь вперед и завопила. Одесский привоз по ней плачет, подумала я. Лучше всего она, наверное, смотрелась бы в рыбном ряду.
Всех присутствующих дам обвинили в совращении Женечки, Рубена Саркисовича – в содержании своднической конторы. Дама обещала пожаловаться во все возможные инстанции, которые включали милицию, ФСБ, Минздрав, лично губернатора, а также Ленгаз и пожарников, которые прикроют «эту лавочку» за несоблюдение норм пожарной безопасности. «Но тогда при чем тут Ленгаз?» – хотелось спросить мне, но не успела: нам пообещали, что Петроэлектросбыт отключит в больнице свет.
