Петр Владимирский - Объяснение в ненависти
— Возьми. — Покопавшись в объемной светло-палевой кожаной сумке, Вера Алексеевна протянула визитницу. — Ты смешная, Дашка! Ничего ты мне не должна.
Даша углубилась в разглядывание визиток. Некоторые она откладывала и переписывала в свой деловой блокнот. Другими просто любовалась, разглядывая дизайн. Над третьими скептически усмехалась и покачивала головой, отмечая убожество шрифта или логотипа.
Лученко отпила мартини, взяла сигарету и решила, что сегодня тот редкий случай, когда она может закурить. Кажется, Дашка всерьез озаботилась ее трудоустройством. Это направило мысли Веры в иное русло. Так все-таки отпуск или увольнение?.. Если бы кто-то из больных пожаловался доктору Лученко на то, что из-за увольнения у него стало «глючить сознание», Вера Алексеевна нашла бы тысячу и одно слово, чтобы поддержать человека и внушить ему надежду. Но для себя эти слова, как обычно, не находились. Ведь ей еще никто не сказал, что она уволена! Почему даже мысль о такой возможности невыносимо болезненна? Да ясно, почему: только работа у тебя и осталась, милая моя.
Вера попыталась честно разложить проблему на составляющие. Для этого она обратилась к изобретенной ею технологии: нужно задать себе самые точные вопросы и попробовать на них ответить. Ты и вправду думаешь, что останешься на улице? С твоим опытом? С твоим знанием предмета? С профессиональным багажом, который накоплен за годы работы?
Но…
Так уж ты и незаменима! Можно подумать!.. Великий психиатр Лученко! Фрейд и Юнг в одном лице! Спасительница потерянных душ!
Вера тряхнула головой, отгоняя въедливую самоиронию. «Пусть я помогла не очень многим. Не всем, кому хотела. Но ведь помогла! Значит, уже не зря занимаюсь своим делом. И главное, я занимаюсь любимым, самым СВОИМ делом. Живу собственной, а не чужой жизнью. Ведь это самое ценное, что дается человеку: найти свое…»
Она продолжала задавать себе правильные вопросы, но легче почему-то не становилось.
«Итак, зная, что не останешься на улице, догадываясь, что сможешь быстро трудоустроиться, ты все-таки дрожишь, как заячий хвостик, от одного предположения, что тебя выкинут из клиники? Вот. Точное попадание, прямо в цель! Клиника. Это не просто место, где изо дня вдень работаешь. Стены, коридоры, кабинеты. Привычные, знакомые, как родинки на собственном теле. Это люди, коллеги, друзья. Иногда не совсем друзья, но все равно — твоя среда обитания. Ты здесь как рыба в воде».
Разве она сможет прожить без Сашкиных острот, без его блистательных рассказов о больных?! Саша Дольник, хирург от Бога, золотые руки. Одессит, балагур, острослов. Когда он входит в послеоперационную палату, даже самые тяжелые больные пытаются улыбнуться в ответ. Вера видела, как светлеют лица и самих больных, и их родственников, когда Саша разговаривает с ними. Иногда в конце рабочего дня он забегает к Вере в ее гипнотарий, просто на кофеек, потрепаться, рассказать новый анекдот. У них с Верой один любимый анекдот на двоих — про хирурга и самурая. Дольник обожает рассказывать его в реанимационном блоке: «Знаете, какая разница между хирургом и самураем? Самурай точно знает, зачем он делает то, что должен делать!»
А как быть без гастроскописта и проктолога Аркаши Портного? Казалось бы, при такой работе у него вообще не должно быть благодарных пациентов. Однако они есть, и немало. Заглядывать в человека и сверху, и снизу, исследовать малоприятными процедурами день за днем! Поневоле решишь, что хомо сапиенс — это всего лишь десяток метров кишок и проблем, ничего более, и потеряешь веру в человечество. Возможно, потому Аркаша — полная противоположность Дольнику. Всегда скептичен, даже несколько мрачен, любит черные шуточки. Его любимая присказка: «Если что-то вкусное в рот попало — немедленно выплюнь! Все, что доставляет удовольствие, — либо вредно, либо незаконно, либо аморально!» А еще он обожает музыку. Постоянно открывает новые таланты. Причем хорошую музыку не может слушать один, обязательно приобщает к ней всех желающих. Вера чувствует себя у Аркаши в лаборатории как в собственном кабинете. Хозяин неизменно гостеприимен — кормит яблоками, бутербродами, угощает чаем и кофе. А сам приговаривает: «Знаешь, какая профессия ближе всего к медицине? Могильщика. Вот куда я устроюсь, если клинику закроют и мне придется искать работу». Да уж, весельчак.
А куда я устроюсь? Санитаркой в «острое» отделение и то нельзя, там нужны физически крепкие люди… И потом, друзья-товарищи, мужчины-коллеги, я-то без вас не могу, а вы без меня? Может, моего увольнения никто и не заметит. Посудачат, посплетничают, да и забудут.
Хотя нет, вот Катя-гестапо не забудет. Массажистка и мануальщица, она уникальна в своем деле. Остеохондрозы, радикулиты и жесточайшие невралгии в ее умелых руках исчезают, будто их и не было никогда. Не зря к ее имени приклеили прозвище «гестапо» — у Катерины в руках силища, какая не каждому мужику дана. У Веры давняя дружба с Катей-гестапо. Когда-то удалось помочь ее семье выстоять в тяжелой ситуации, и с тех пор она постоянно готова выручить, подставить плечо…
По опыту Вера знала, что все «опилки» нужно перепилить до конца, что дорогу черных мыслей лучше всего проскочить поскорее. Даже об измене Андрея она как-то стала забывать, затолкала ее подальше в уголок сознания, поудобнее устроилась на стуле и принялась вспоминать других своих коллег-медиков. Воспоминания наводили в ее голове порядок, придавали мыслям стройность, создавая среди бушующего моря эмоций островок, где мог немного отдохнуть робкий голос разума.
Она вспомнила свой кабинет. Ничего в нем нет особенного, обычный кабинет психотерапевта. Но сейчас, когда возникла боязнь потерять его, каждый предмет обжитого пространства казался важным и милым. Врачи называли Верины владения не кабинетом психотерапии, а филиалом музея «Поля чудес». В начале своей врачебной карьеры Вера, как многие ее коллеги, приносила домой коробки конфет, торты, шампанское и коньяки. Эти подарки от благодарных пациентов пользовались особенно большим спросом у мужа и свекрови. Однако их сладкая жизнь длилась всего несколько первых лет Вериной врачебной практики. Однажды очередной пациент поинтересовался у Веры Алексеевны, какие конфеты или напитки она предпочитает. И в этот момент Вера сообразила произнести такой текст:
— Если честно, я не пью коньяк. Как по мне, он пахнет сгоревшей историей болезни. Сладкое мне просто нельзя, а то расползусь вширь, и тогда придется переквалифицироваться в диетолога. А люблю я то, что люди делают собственными руками. Эти предметы не съешь и не выпьешь. Они остаются на память о человеке. Что может быть важнее, чем память?
— Вас понял! — сказал догадливый пациент. — Подарок, сделанный своими руками, несет на себе отпечаток личности дарителя!
И в тот же день приволок в Верин кабинет маленькую скамеечку для ног, собственноручно выдолбленную им из капа — нароста на дереве.
Беспроволочный больничный телеграф от пациента к пациенту работал исправно. Больные и здоровые вскоре узнали, что доктор Лученко не принимает ни конфет, ни коньяков, а лишь рукотворные сувениры. Вскоре стены гипнотария украсились разнообразной живописью — от натюрморта до Вериных портретов, от батальной до абстракционистской. Кто-то вышивал картины крестиком или гладью, кто-то выклеивал их из пуха и пера. Одни мастера строчили полотна из лоскутков, другие выкладывали из ракушек. На полках и этажерках теснились шкатулки, вазы из лозы, керамики, дерева и самолично выдутые из стекла. На врачебной кушетке раскинулись веселые яркие подушки. А на широком подоконнике в несколько рядов выстроились всевозможные цветы в горшках и длинных поддонах, просто какое-то царство флоры от орхидей до фиалок.
Самой Вере Алексеевне никогда бы не справиться с такой лавиной сувениров. Скоро ни ей самой, ни ее пациентам не осталось бы места не только в кабинете, но и на всем первом этаже. Спасибо коллегам, помогли. Часть самых забавных творений разошлась по друзьям, часть попала в кабинеты заведующих отделениями. А наиболее трогательные или чем-то памятные экспонаты остались у хозяйки.
Невозможно уйти из этого кабинета. Как можно вот так просто взять и вышвырнуть ее из клиники, где хранится столько ее души?!
Значит, можно.
Будто она не знает, что справедливости не существует! Комиссия обязательно накопает какую-то причину для увольнения. Хорошо, если ее «уйдут» по собственному желанию! Давно известно разрушительное действие жалобы. Кончается все одинаково: нет человека — нет проблемы, старый привычный рефлекс.
Не хочется уходить с работы, ох не хочется! Вера понимала, что это лишь привычка, что времена на дворе другие, прагматичные. Ансамбли песни и пляски распались на солистов, причем каждый солист рвется к успеху и достатку. Но ведь она держится за свою клинику вовсе не оттого, что засиделась на одном месте и мхом обросла. Просто там все стало родным! Господи, все так понятно!
