Станислав Гагарин - Умереть без свидетелей. Третий апостол
— Другими словами, вы хотите сказать, что ему отомстили те, чью веру он оставлял?
— А разве вы не можете предположить этого, Арвид Карлович?
— Отчего же, могу… Но пока нет никаких данных для выдвижения подобной версии.
— Конечно, я дилетант, но бывает, что версию выдвигают, основываясь только на логических умозаключениях. Не так ли?
— Так… Но почему же вы не сказали сегодня на совещании об этом?
— Ах, Арвид Карлович! Понимаете, я действительно люблю следственное дело, и у меня, признаюсь вам, целый шкаф детективной литературы, который я держу закрытым, чтоб гости не улыбались, обнаружив мою слабость. И я отлично вижу, каким кажусь вам смешным, когда пытаюсь вмешиваться в дела оперативных работников. Все это мне очень хорошо видно. Но удержаться трудно… Вот порой и вяжусь к профессионалам с любительскими советами. Только когда-нибудь необходимо и сдерживаться, правда? Вот и сейчас… Скажи я об этом на совещании, вы первый бы вышутили меня. А так я имел сейчас возможность убедить вас без особых усилий. Согласны?
— Согласен, Вацлав Матисович. Вы натолкнули меня на любопытные обобщения.
— Ищите причину в жизни самого Маркерта. Она была у него сложна и противоречива. И где-то, в неких причудливых переплетениях ее, лежит ответ на вопросы, кто и почему убил профессора. А теперь к дьяволу дела! Давайте выпьем этот женьшень без всякого кофе. Давайте выпьем за тех, кто в море, и да пусть прозябают на земле разнесчастные и скучные Джеки-Потрошители!
Глава седьмая
КОНФУЦИЙ В КАЧЕСТВЕ СВИДЕТЕЛЯ
Прохор Кузьмич отпустил сотрудников. Выходя в коридор, они обменивались замечаниями по поводу исчезновения Валдемара Петерса и его оригинального открытия.
Конобеев усмехнулся, определив, что история с портретами да Винчи-Варфоломея и Альберти-Фомы заинтересовала их, видимо, больше, нежели сама версия Федора Кравченко.
Конобеев остался в кабинете один.
Он взял из стопки листок чистой бумаги, начертил на нем квадрат и вписал в середину букву М. Потом изобразил несколько линий, идущих от квадрата в стороны. На концах линий Конобеев нарисовал кружки с буквами Т, М, 3, С и П. То ли случайно так вышло, то ли нечто двигало рукой Прохора Кузьмича, но С и П оказались рядом. Конобеев обвел П вторым кружком. У С он поставил вопросительный знак, затем достал записную книжку, раскрыл ее и снял телефонную трубку.
Набранный номер отозвался женским голосом.
— Это кафедра научного атеизма? — спросил Прохор Кузьмич.
— Да, — ответили ему.
— Будьте любезны, пригласите, пожалуйста, к телефону доцента Старцева.
— Вы говорите из города? В таком случае позвоните ему в кабинет. У Валентина Петровича отдельный городской телефон.
— Позвольте я запишу номер.
— Пожалуйста.
Записав номер, Конобеев с минуту смотрел на него, соображая, и вдруг вспомнил, что это служебный телефон покойного Маркерта. Значит, решил Прохор Кузьмич, доцент Старцев уже обосновался в кабинете Бориса Яновича. А что здесь, собственно говоря, крамольного? Уже есть приказ ректора о назначении Валентина Петровича исполняющим обязанности заведующего кафедрой. Почему бы ему не сидеть там, где положено? Все равно именно его утвердят в этой должности: Старцев давно ходит в преемниках Маркерта…
Конобеев вновь набрал номер.
— Валентин Петрович?
— Я вас слушаю, — любезным тоном отозвался Старцев.
— С вами говорит Конобеев, из управления. Я веду расследование известного вам дела. Впрочем, мы встречались уже однажды…
— Да, я помню вас… Прохор Кузьмич, кажется?
«Ну и память!» — удивился Конобеев.
Вслух он сказал:
— Имеется к вам просьба, Валентин Петрович. Необходима небольшая консультация. Дело оказалось довольно сложным, да и профессия покойного необычная, поэтому нам и нужен совет специалиста, что ли…
— Всегда к вашим услугам, Прохор Кузьмич. Располагайте мной… Когда я должен посетить уголовный розыск?
— Нет-нет, Валентин Петрович! — протестующе воскликнул Конобеев. — Зачем же вам утруждаться? Если вы позволите, я загляну к вам на кафедру. Вы ведь еще не уходите домой?
— Пока нет. Буду здесь какое-то время. И если вам удобно, приходите сюда… Милости прошу!
— Отлично. Я приеду через полчаса. Не возражаете?
— Разумеется, не возражаю. Жду вас, Прохор Кузьмич.
Конобеев повесил трубку, спрятал записную книжку в карман пиджака и принялся убирать документы. Едва он успел опечатать сейф, зазвонил черный телефон без наборного диска, он соединял Прохора Кузьмича напрямую с шефом.
Слушаю, Александр Николаевич, — сказал Конобеев.
— Собираешься домой?
— Собираюсь. Только не успел еще уйти.
— И хорошо, что не успел. А то работаете как у станка, по гудку отправляетесь домой, — проворчал Жуков. — Зайди ко мне…
В кабинете Жуков указал Прохору Кузьмичу на кресло, а когда Конобеев сел, начальник управления принялся медленно ходить.
— Новостей у тебя и твоих ребят, конечно, нет никаких? — спросил он после двух-трех минут молчания. — Ладно, не отвечай, сам это вижу…
— Стараемся, — проговорил Конобеев.
— Знаю, что стараетесь… А толку?
Прохор Кузьмич пожал плечами.
— В двадцать два часа будет звонить из Москвы Бирюков. Что я ему скажу?
— Разрабатывается версия «Валдемар Петерс». Ну и есть кое-что еще.
— И этим ты думаешь удовлетворить нашего старика? Ха! Наивный ты человек, Прохор Кузьмич. Розыск на Валдемара Петерса объявили?
— Уже сделано. Сразу после совещания. Кравченко за это в ответе.
— Хорошо. Пусть его поищут. Авось, что и прорежется. Сам-то чем занимаешься?
— Договорился о встрече со Старцевым. Хочу, чтоб он прояснил для нас отношения дочери Маркерта и Петерса, Петерса и профессора, рассказ о работе аспиранта, о причине такого яростного неприятия ее заведующим кафедрой. Как известно, сам Старцев занял нейтральную позицию, но был склонен скорее защищать Петерса от нападок шефа.
— Так, так. Значит, говоришь, хочешь со Старцевым встретиться? — спросил Жуков.
— Да. Звонил ему сейчас. Он назначил мне встречу в университете. Да я и не хотел его приглашать сюда. В конце концов, это нам нужна его консультация.
— Не знаю, не знаю, — медленно проговорил Александр Николаевич. — Может быть, и стоило пригласить. На-ка возьми вот эту бумаженцию и взгляни на нее.
Начальник уголовного розыска протянул Прохору Кузьмичу двойной листок, вырванный из разлинованной в клетку ученической тетради.
Конобеев быстро пробежал текст глазами.
— Ну и ну, — сказал он и глянул на Жукова. Потом принялся читать вновь, теперь уже значительно медленнее, всматриваясь в каждое слово.
— Как тебе нравится эта анонимная телега на Старцева? — спросил Александр Николаевич, когда Конобеев сложил листок и подвинул его по столу к начальнику. — Нет, ты мне не подсовывай, бери письмо себе и присовокупи к делу… Так что скажешь обо всем этом, Прохор Кузьмич?
— Не знаю, что и сказать. Проверять надо сигнал.
— Вот и проверь. Тонко проверь. Чтоб у Старцева ни малейших подозрений не возникло. На встречу — иди… Будет в разговоре необходимый поворот — прощупай позицию доцента по всем этим моментам. Не будет поворота — промолчи. Завтра посоветуемся вместе, как и что. Ладно… Твой ученый муж, поди, уж заждался тебя. Желаю успеха, Кузьмич.
IIСвежий хлеб привезли с получасовым опозданием, и потому в булочной поселка Шпаковка уже образовалась небольшая очередь женщин, ожидавших разгрузки автофургона.
Вскоре буханки хлеба и деревянные лотки с батонами, булочками, сайками, кренделями перекочевали из крытого кузова в подсобное помещение магазина. Женщины торопили продавца и ее помощницу, которые принялись раскладывать изделия по ячейкам прилавка. Наконец, продавец уселась за кассу, а покупательницы, наполнив авоськи и сумки свежим духовитым хлебом, гуськом потянулись к ней.
— Марта, возьми за половинку круглого, буханка за двадцать, четыре сайки.
— Пятьдесят шесть.
— У меня две по восемнадцать, три батона, четыре пирожка и пачка сахара.
— Рубль сорок девять.
— А у меня, Марта, батончик и два кренделя…
Марта откинула на счетах костяшки, но подсчитать сумму так и не успела.
В булочную вошел пошатываясь человек в кожаной куртке, облепленный грязью, со спутанными волосами на лбу. Лихорадочный блеск в глазах, которыми обвел он женщин, испугал их… Они подвинулись к прилавку-кассе, где сидела продавец. Марта тоже увидела этого человека и застыла, забыв закрыть рот и опустить нависшую над счетами руку.
Неведомый пришелец смотрел на женщин, но будто бы и не видел их. Он шагнул к ячейкам, в которых громоздились буханки и батоны. Оказавшись рядом с хлебом, человек жадно схватил буханку, отломил горбушку и засунул ее в рот.
