Светлана Сорокина - Старый дом под платанами
Вспомнив, как в одной из книг я нашел засушенный лист дерева, хранивший свой запах, а в другой – закладку, с едва уловимым запахом нежных духов, у меня сжалось сердце: «Неужели Николай к ним так же прикасался?» – раздраженно подумал я.
– Разве Вы, Алекс, так не считаете? – Услышал я вопрос Ника, будто выплывший откуда-то издалека.
– Что? Простите, я отвлекся.
– Разве Вы, Алекс, не чувствуете влияние Марии на атмосферу этого интерьера, ее ауру?
– Да. Конечно.
– Понимаю Ваше равнодушие. Ведь Вы не знали ее, так как я.
– Точно. Ну, пока, Ник. Встретимся за ужином, – и я демонстративно открыл ноутбук, показав свою готовность начать работу. Однако художник и не думал уходить. Он неожиданно застыл на секунду и вдруг воскликнул:
– Постойте, Алекс! Вы ведь недавно говорили мне, что оказались в этом городке и в этом доме случайно, благодаря монахине?
– Да. Так и было. – С удивлением я смотрел на его горящие глаза. Казалось, что флегматичный художник, наконец, проснулся.
– А помните, что я рассказывал Вам во время нашей прогулки по окрестностям? Напомню: я так же здесь оказался благодаря монахине! Именно тогда, когда я увидел это спокойное, гармоничное лицо, похожее на иконопись, меня охватил стыд, что я до сих пор не отдал перстень Марии ее семье, который, возможно, очень дорог для ее близких. – Николай был возбужден и стал сильнее обычного тереть свой лоб и поправлять волосы. В таком состоянии, я его еще не видел. – Понимаете, Алекс, Мария специально собрала нас под крышей своего дома, чтобы мы нашли ее убийцу! Монахиня – Ваша и моя, хотя это и разные женщины, всего лишь – Знак! Понимаете?
– Конечно. Поэтому успокойтесь, Николай. Я же сказал, что уже расследую убийство. – С трудом, сдерживая раздражение, сказал я медленно и как можно тверже.
– Понимаете? – Удивился Ник, смотря на меня недоверчивым взглядом.
– Да. Вы правильно расслышали меня. Надеюсь, мою настойчивую просьбу ничего не предпринимать без моего на то согласия, Вы так же хорошо поняли. – На этот раз я сам испугался металла в своем голосе. Однако это помогло успокоиться Николаю, но, кажется, я очень удивил его своим поведением.
После ухода художника я был зол на себя, на него, на весь мир. Работать не мог. Вспоминал, как он «развесил сопли», прикасаясь к вещам и гладя стены. За ужином мы с ним мало разговаривали, и мне не удалось пообщаться с Лизи. Горничная была явно чем-то расстроена. Однако мне и в голову прийти не могло, что она может желать моей смерти. Такое предположение, на мой взгляд, было абсурдным. Кэтти так же была сдержана в общении, почти ни о чем, кроме погоды за столом не говорила, с опаской поглядывая на меня. Похоже, мой приказ «молчать», она восприняла очень серьезно и, наконец-то, осознала происходящее. Возможно, просто испугалась. Я ошибся. После ужина Кэтти, проходя мимо меня, почти шепотом сказала, что мою кружку вымыли, и в ней ничего не осталось. Поэтому сделать анализ … невозможно. Видимо, она подразумевала слово «яд», но с заговорщицким видом не произносила это слово. Затем громко попросила меня о каком-то одолжении и тихим голосом сказала, что Лизи не разливала чай в чашки. На мой вопрос: зачем она проводила вместо меня расследование, когда я запретил, девушка спокойно сказала, что ей было легко это сделать, не вызывая подозрений. «Эва сама все рассказала. Впрочем, как я и предполагала, это она поставила горшок с хостой. Значит, «домомучительница» вне подозрений. Лизи так же» – отпарировала секретарша. Снова попросив ничего не предпринимать без моего соглашения, мы разошлись, мило, во всеуслышание, пожелав, друг другу спокойной ночи.
Было почти три часа ночи. Спать не хотелось. Я нервно курил. Все же меня явно кто-то хотел отравить, и этот «кто-то» – убийца, отравивший Марию, возможно, Филиппа и теперь решивший избавиться и от меня! «Значит, я на правильном пути» – подумал с удовлетворением и тоской, стряхивая пепел, хотя мыслями, больше возвращался к приходу Ника в мои апартаменты, чем к покушению на мою жизнь. Открыв новую пачку сигарет, снова закурил, выйдя на террасу. Вобрал с наслаждением в легкие сладкие и умиротворяющие запахи ночного сада. Ветерок донес слабый запах роз. «Наверное, этот назойливый Николай Санин видит во сне и наяву оказаться в моих апартаментах. Возможно, он уже разговаривал об этом с хозяйкой дома. Нужно будет спросить завтра, вернее, – уже сегодня у Кэтти». Вдруг я ужаснулся от своих мыслей: «Что за бред я несу?!» И тут до меня дошло – я примитивно ревновал. Я – ревновал? К призраку умершей девушки? Увы, – так и было, и это – реальность.
Не включая освещение, я зашел обратно в помещение и при свете ночника увидел Марию, сидящую в кресле, в котором только что сидел я. К ее внезапному появлению привыкнуть было не возможно.
– Мария?! Ты давно здесь? – Спросил я с ужасом, представив, что она видела приход сюда Ника, слышала наш разговор и знает о моей ревности.
– Нет. Пока ты был в разъездах, я так же путешествовала. Но, кажется, ты сказал слово «ревность»? Кого и к кому ты ревновал, Кэтти к Нику?
– Ты прочла обрывок мысли. Я об этом не говорил вслух, и, как всегда ты путаешь мысли и сказанные слова. Неважно. Откуда ты знаешь о приходе Ника, если тебя здесь не было?
– Когда я вернулась из маленького путешествия, он только приехал. Я присутствовала за ужином и, спасибо Эве, она незаметно поставила для меня тарелку и выдвинула стул, чтобы я могла сесть. Алиса и Матильда сделали вид, что не видели этого. Ты тоже не заметил, как и остальные. Эва часто это делает для меня. Я сидела за столом и была очень рада видеть Ника. Потом снова ушла.
– Путешествовать?
– Да. Мне понравилось совершать длительные прогулки по знакомым любимым местам и там, где при жизни только хотела побродить, например – в лесу или заглянуть в чужие сады, полюбоваться ими. Сейчас я могу передвигаться как обычно или стремительно – легко и просто. Для меня это еще одно открытие. Правда, далеко от усадьбы я не могу уходить. Я должна быть здесь. Старый дом притягивает меня, как магнитом: вдруг ты быстро раскроешь преступление, и тогда за мной прилетят ангелы, а я не буду к этому готова. Понимаешь, нужно быть всегда готовым, чтобы отправиться домой. Еще я много времени проводила в саду. Люблю следить за переменами в нем, слушать птиц, наблюдать за полетом пчел, порханием бабочек, смотреть, как расцветают цветы и танцуют в пруду рыбы. Тогда я скучаю за истинным садом. – Она вздохнула. – Путешествовать интересно. Думаю, последнее, самое длительное путешествие в сопровождении двух ангелов, будет фантастическим.
– Значит, я раскрою преступление?
– Конечно, не сомневайся. Ты раскрыл его уже!
– Нет! Еще нет! Мария, ты опережаешь события.
– Разве? – Она вздохнула. – Если ты так говоришь. Наверное. Я так хочу вернуться поскорее домой! Ощутить свободу полета во Вселенной!
– О каком доме ты говоришь?
– Конечно, мой милый, не о земном. Душа ликует от предвкушения встречи с прекрасным Садом Небесным. В то же время немного грустно, что этот временный дом – Земля, уже в прошлом. Мне жаль ее. Если можно было бы эту планету взять в ладошки. Убаюкать всех, жаждущих крови, власти. Одурманить запахом роз, жасмина, лаванды. Утешить… Наша Голубая планета такая маленькая, а ее раздирают на части люди, которых в детстве недолюбили, недодали душевного тепла, ласки, не подарили вовремя рождественские подарки, не похвалили, не купили в нужный момент мороженного или конфет, не сказали доброго слова или не дали правильный совет, когда в этом нуждаешься больше всего на свете. Жаль сирот, умирающих в одиночестве стариков, убийц, получивших просветление перед смертью, матерей, оплакивающих своих детей, новорожденных, которых воруют, чтобы разжалобить прохожих ради нескольких монет, людей, которыми торгуют для проституции и продажи органов. Но животные и растения более беззащитны! Эти параллельные цивилизации нуждаются в поддержке людей! Если можно было бы превратить всю землю в прекрасный, цветущий сад! Его гармония вселяла бы покой и умиротворение в людские души. Цветы вылечили бы «больных» и осчастливили несчастных. На Земле воцарился бы мир. Увы. Догадываюсь, что ты скажешь об этом, мой Белый рыцарь. Поэтому – молчи.
Именно так, молча, слушая серебристо-голубую девушку в сиянии луны, сквозь которую можно было рассмотреть обивку кресла, но в глазах которой, поместилось все горе Земли и вся радость мира, мне хотелось рыдать, уткнувшись в ее колени. Кажется, я начинал по-настоящему понимать Николая.
26
Приятно точно знать, что идешь по следу. Я чувствовал себя охотничьей собакой, с гениальным обонянием, мгновенно улавливающей и помнящей тысячи запахов одновременно. Интересно, что они ощущают на самом деле? Вот, Френки, например. Кстати, Френки… Я напряг свои умственные извилины, пытаясь вспомнить что-то связанное с собакой полковника. Утренний кофе остывал, завтрак тоже. После бессонной ночи, естественно, я чувствовал себя «разбитым» и сонным. Мысли путались или начинали скакать одна перед другой, как взбесившийся табун лошадей: «Что сказала Мария об этом расследовании? Что оно скоро закончится, и она улетит с ангелами? Вздор! Я никогда не разгадаю этой загадки! Здесь сам черт ногу сломает! Кретин, – ругал я себя, – возомнил себя гончей! Стоп! Все же, полковник что-то сказал там, в роще, то, что не дает мне покоя, но я забыл. Это было в тот момент, когда Френки выскочила из-за кустов. Френки… Впрочем, не важно».
