Галина Романова - Ты у него одна
Он над ней глумился! Он измывался над ней с садистским удовольствием, видя, как бледность заливает ей щеки. Как немеют ее пальцы, сцепленные на коленях. Отчего-то это ему доставляло дикое восторженное наслаждение – видеть, как она растоптана.
Эмма подозревала, что подобные чувства бушуют сейчас и в душе ее экс-супруга. Чего уж тут, конечно же экс-супруга. Какая она к черту ему жена, коли он такие вещи позволяет с ней вытворять в своем присутствии. Продался, мерзавец, за тридцать сребреников, продался. Дерьмо!
– Что?! – «Дядя Гена» оторопело посмотрел на нее.
Оказывается, последнее слово она произнесла уже вслух, не выдержав его сумасшедшей радости.
– Что ты сказала?! – Его правое веко вдруг начало подрагивать.
– Я сказала – дерьмо!
– Хм-мм… – промычал он задумчиво и насупился. – И как это понимать?
– А как хотите, так и понимайте. – Эмма встала, моля бога, чтобы ноги ее держали и чтобы она не ухнулась лицом вниз на радость этим мерзавцам. – Я ухожу.
И она пошла к двери. На пути ее следования, которое показалось ей длиной в жизнь, стоял Данила. Тот же разворот плеч. Те же руки, надежно спрятанные под мышки. Тот же взгляд…
Нет, пожалуй, не тот. Эмма даже притормозила на миг, сильно удивившись. Что-то с ним было не то. Всего на секунду исчезла муть из его глаз, даже на какую-то долю секунды, но она увидела это. Она заметила это! Точно заметила! А заметив, поняла, что он все еще принадлежит ей! Не этому холеному выживающему из ума старцу. Не его избалованной, изнеженной дочери. Не этому роскошному дому с его полуголой взбалмошной хозяйкой, в полдень разгуливающей на людях в неглиже. Он по-прежнему принадлежал ей, и только ей одной! И удивительно, но именно это мимолетное, украденное прозрение и придало ей силы.
Обойдя Данилу стороной, она дошла до двери. Открыла ее и, оглянувшись на мужчин, сладко прожурчала:
– Пока-пока, еще увидимся…
Глава 17
Третий день тошнота. Что же это? Неужели на самом деле за грехи ее тяжкие господь обратил ее ложь в явь?
Эмма с силой затолкала в себя сваренное вкрутую яйцо и быстрыми мелкими глотками начала запивать его крепким горячим чаем.
Господи, может, у нее рак?! Может, организм, не выдержав такого натиска, перестал сопротивляться и отдал себя на растерзание этим хищным клеткам?! И они сейчас множатся там, пухнут, сжирают ее изнутри…
– О, боже мой, нет! – Зажав рот пятерней, Эмма бросилась в туалет, и все повторилось. Весь ее завтрак выскочил наружу, как и позавчерашний обед и вчерашний ужин. – Я больше не могу.
Все внутри вибрировало и сжималось в тугой комок. Слезы застилали глаза. В голове гулко шумело и отдавалось эхом куда-то в шейный позвонок. Наверное, поэтому, выбравшись из туалета, она просмотрела момент водворения экс-супруга на их территорию. И не споткнись она о большую вещевую сумку в гостиной, куда она еле вползла, чтобы упасть на диван, то вряд ли бы обнаружила следы его возвращения домой.
Сумка, огромная черная сумка, стояла посреди гостиной с распахнутой молнией и оттуда горой дыбились вещи Данилы. Что-то кожаное – штаны или его многочисленные жилетки, джинса, трусы, майки. Все было свалено в кучу и наспех засунуто в недра сумки. Словно он собирался второпях, подгоняемый чем-то или кем-то.
Интересное кино… Грешного ангела изгнали из рая, так, что ли, получается? Или сам ушел? Тогда что за причина?
Эмма подняла растрепанную голову с дивана, куда обессиленно рухнула, споткнувшись о сумку, и прислушалась. В доме вроде тихо. Когда он приходил, когда внес свои вещи? Непонятно. Она свесила босые ноги с дивана и, пробуя на прочность собственную поступь, осторожно пошла по квартире.
Чудные дела твои, господи! В доме никого не было. Дверь по-прежнему была заперта на оба замка. Дверь в комнату Данилы также на запоре, а сумка – вот она стоит себе посреди гостиной и дразнит ее обнадеживающе огромным количеством своего содержимого.
– Данила! Ты где? – дребезжащим от слабости голоском позвала она.
Никто не ответил. Но почти тут же в замке заворочался ключ, следом хлопнула входная дверь, и через мгновение Данила собственной персоной предстал пред ее очами.
– Привет, – хмуро поприветствовал он ее, как-то изучающе оглядел с головы до ног, затем подхватил свою сумищу и поволок в комнату.
Пара мгновений на то, чтобы отпереть дверь собственной комнаты. Еще столько же на то, чтобы швырнуть об пол поклажу. И ровно через такой же промежуток времени он снова возник перед Эммой, задумчивый, угрюмый и… небритый.
– Привет, – ответила она ему только сейчас и едва не заплакала от унижения.
Господи, ну почему всякий раз, когда он появляется дома, она ухитряется выглядеть таким чучелом?! В прошлый раз только-только из-под грозового шквала вынырнула с мокрыми, прилипшими к лицу волосами, в мокрой одежде, с измученным серым лицом. Сейчас хоть и не из-под ливня, но видец еще тот. Пряди волос в беспорядке рассыпаны по плечам, потому как не успела даже причесаться. Махровый халат весь измят, потому что спала в нем, а утром снять желания не было. Глаза наверняка после приступа тошноты опухшие и покрасневшие. В довершение ко всему изо рта разит кислятиной, а посему приближаться к экс-супругу ближе чем на полтора метра нельзя.
А приблизиться ей ох как хотелось! Приблизиться, уронить ему голову на грудь, пожаловаться, похныкать. А то и просто постоять и послушать, как он дышит, как стучит его сердце, и знать, что это сердце стучит исключительно для тебя.
– Что с тобой, Эмма? – Он сам подошел к ней и остановился совсем близко.
– А что со мной? – вопросом на вопрос ответила она, старательно дыша в сторону.
– Когда я пришел, тебя рвало в туалете.
Он еще плотнее пододвинулся, и она почувствовала на своей шее его горячее шумное дыхание. По спине сразу же побежали мурашки, а глаза отчего-то моментально зажгло и защипало от просившихся наружу слез.
«Только не вздумай реветь, дура! – попыталась она урезонить себя. – И так на чучело похожа, еще сопли пузырем давай распусти. То-то он порадуется…»
– Эй, – прозвучал его голос у самого ее уха. – Посмотри на меня.
– Я… я не могу… – жалко выдавила она через силу и закусила губу.
– Почему?
– Я… некрасивая. Я… – Слезы предательски закапали из глаз прямо на босые ступни ног, неприятно холодя и обжигая одновременно. – Я еще не умывалась…
– О-ох, боже ты мой, какая же ты все-таки у меня дура, Эмка!
Он не обнял ее – нет. Он сграбастал ее, как-то обхватив всю разом, накрыв ее собою с головой. Прижал ее с силой и принялся легонько покачивать. Трогал ее спутанные волосы руками, и покачивал, и что-то шептал при этом неразборчиво.
Эмма уткнулась ему носом в подмышку и хлюпала там и хлюпала, слизывая кончиком языка слезы и мысленно проклиная себя на чем свет стоит. Вдыхала его запах, роднее которого, оказывается, нет на свете, и проклинала себя всякими разными словами.
Данила… Милый, родной, единственный… Именно единственный, потому как никто и никогда не был ей ближе и роднее, чем он. Все, что происходит страшного и непонятного сейчас вокруг нее, не должно иметь для нее никакого значения, а… леший с этим со всем. Пусть все катится в тартарары. Хотела сегодня разыскать родителей погибшей Аленки, кинуться на поиски женщины и ребенка, что раскатывают по городу на ее «Форде»? Ничего не выйдет! Никуда она не выйдет из дома. Никуда. Потому что ее муж, кажется, вернулся. И вполне возможно, что все у них будет хорошо. И дом, и семья и… кажется, ребенок тоже будет. И зачат он был в ту самую грозовую ночь, когда она по глупости едва не лишила себя жизни, совсем не подозревая, что через несколько часов новая жизнь зародится в ней самой…
– Не плачь, – попросил он ее и, обхватив ее голову руками, попытался посмотреть ей в лицо. – Ну что ты?! Эмма! Ну не плачь! Я не могу, когда ты плачешь, слышишь! Когда ты надменная, гордая, сильная, мне тоже тяжело и больно, но все же не так, как когда ты такая…
– Ка-ка-яяаа? – проквакала Эмма и от того, насколько это у нее неприглядно вышло, заплакала пуще прежнего.
– Эммочка, детка, ну будет тебе! Будет! – Данила подхватил ее на руки и еще крепче прижал к себе. – Прекрати плакать. Лицо сейчас распухнет. Глаза покраснеют. Будешь похожа на Деда Мороза. А ты так любишь быть красивой.
– А ты не любишь?! – пискнула она и попыталась угомониться.
– Я? Мне ты дорога любая. Ну хватит… Хватит, дуреха.
Он сел вместе с ней на диван и затих. Просто обнимал и не говорил ни слова. Мало-помалу Эмма начала успокаиваться. Слезы высохли, хотя рыдания еще корябали горло и в носу жутко свербило. Она выпростала свою всклокоченную голову у него из-под руки и постаралась придать своим волосам хоть какое-то подобие прически.
– Не смотри на меня, – пробормотала она, увидев, с каким вниманием он наблюдает за ее манипуляциями. – Я…
