Алан Брэдли - Сорняк, обвивший сумку палача
Я достала записную книжку из кармана и открыла ее на рисунке Мэг, где Робин висел на искривленных деревяшках старой виселицы. Выражение его лица было выражением мирно спящего ребенка, с легкой улыбкой в уголках губ.
Что-то в моем мозгу щелкнуло, и я поняла, что больше не могу откладывать, мне надо нанести визит в сельскую библиотеку — или хотя бы в ремонтный гараж, строение, где хранились старые выпуски газет.
Ремонтный гараж был давно не используемой по назначению мастерской по ремонту автомобилей, находившейся в окружении сорняков в Коровьем переулке, короткой и заброшенной тропинке, соединявшей главную улицу Бишоп-Лейси с рекой. Неожиданное воспоминание о моем недавнем заключении в этом разрушающемся мавзолее вызвало у меня мурашки по всему телу.
Часть меня (более рассудительный голос) говорил: «Брось это дело. Не вмешивайся. Иди домой и побудь с семьей». Но другая часть была более настойчива. «Библиотека закрыта до четверга, — шептала она. — Никто тебя не увидит».
— Но замок, — произнесла я вслух. — Гараж закрыт.
«С каких это пор тебя останавливают запертые двери?» — ответил голос.
До ремонтного гаража, как я уже говорила, можно легко добраться со стороны реки. Я снова пересекла воду по каменной дорожке позади церкви (до сих пор никаких признаков полицейских машин) и пошла по старому бечевнику, который быстро и незаметно привел меня к Коровьему переулку.
Никого не было в поле зрения, пока я, изображая невозмутимость, шла по дорожке ко входу.
Я тряхнула дверь, но, как я и ожидала, она была заперта. Недавно поставили новый замок — йельского образца — и на окно повесили написанную от руки табличку: «Запрещено входить без сопровождения библиотекаря». И табличку, и замок, подумала я, вероятнее всего, повесили из-за моих недавних эскапад.
Хотя Доггер дал мне несколько консультаций по искусству взлома замков, внутренности йельского замка требовали особых инструментов, которых при мне не имелось.
Дверные петли были внутри, значит, шурупы не вывинтить. Даже если бы это было возможно, было бы необдуманной смелостью предпринимать такую попытку на виду у любого прохожего.
Я обошла дом. В высокой траве, прямо под окном лежал чудовищный кусок ржавого металлолома, по виду которого можно было предположить, что он знал лучшие времена в качестве мотора в «даймлере». Я забралась на него и посмотрела сквозь покрытое грязью стекло.
Газеты лежали на деревянных стеллажах, как было тысячу лет; помещение привели в порядок после катастрофы, причиненной моим последним посещением.
Пока я стояла на цыпочках, нога поскользнулась, и я чуть не влетела головой прямо в оконное стекло. Когда я схватилась за подоконник, чтобы устоять, что-то хрустнуло под пальцами и поток крошечных песчинок посыпался на землю.
Древесная труха, подумала я. Но постойте! Минуточку, древесная труха ведь не серая. Это сгнившая оконная замазка!
Я спрыгнула на землю и через несколько секунд снова была у окна с гаечным ключом из набора инструментов «Глэдис» в руках. Когда я поковыряла у краев стекла, твердый клин замазки выскочил почти без усилий. Почти слишком легко!
Отковыряв шпатлевку вокруг окна, я прижалась ртом к стеклу и всосала в себя воздух, чтобы создать вакуум. Затем медленно отклонила голову назад.
Успех! Когда оконное стекло вышло из рамы и наклонилось ко мне, я схватила его за грубые края и осторожно опустила на землю. Мигом я пролезла в окно и приземлилась на полу внутри.
Хотя разбитое стекло после моего недавнего спасения убрали, от этого места у меня все равно по телу бежали мурашки. Я быстро нашла выпуски «Хроник Хинли» за вторую половину 1945 года.
Хотя точные даты жизни Робина не были вырезаны на его надгробии, рассказ Салли указал, что он погиб где-то после сбора урожая. «Хроники Хинли» публиковались еженедельно — и до сих пор так издаются — по пятницам. Следовательно, время с конца июня и до конца года покрывают пара дюжин выпусков. Я знала, однако, что, вероятнее всего, найду эту историю не в самой последней газете. Так оно и оказалось: пятница, 7 сентября 1945 года.
Сегодня в зале органов социального обеспечения в Бишоп-Лейси проводился допрос по поводу смерти Робина Ингльби, пяти лет от роду, тело которого было найдено в понедельник в лесу Джиббет, поблизости от деревни. Инспектор Джосия Галли из полицейского участка в Хинли в настоящее время отказывается от комментариев, однако настоятельно просит любого человека, у которого может быть информация о гибели этого ребенка, немедленно связаться с полицейскими властями в Хинли по телефону 5272.
Прямо под этой заметкой была напечатана еще одна:
Постоянных покупателей информируют, что почта и кондитерская лавка на главной улице Бишоп-Лейси закрываются сегодня (в пятницу, 7 сентября) в полдень. Обе будут открыты, как обычно, в субботу утром. Мы ценим ваше постоянство. Летиция Кул, владелица.
Мисс Кул была почтмейстершей и продавщицей сладостей в нашей деревне, и я могла представить только одну причину, по которой она могла бы закрыть свой магазин в пятницу.
Я жадно обратилась к следующей неделе, выпуску от 14 сентября.
Дознание, проведенное по поводу гибели Робина Ингльби, пяти лет от роду, фермы «Голубятня» около Бишоп-Лейси, было закрыто в пятницу в 15:15 после сорокаминутного обсуждения. Коронер зафиксировал приговор — смерть из-за несчастного случая — и выразил соболезнования понесшим утрату родителям.
Вот и все. Казалось очевидным, что деревня хотела избавить родителей Робина от горя увидеть ужасные подробности в печати.
Быстрый просмотр оставшихся газет не дал ничего, кроме краткой заметки о похоронах, на которых гроб несли Гордон Ингльби, Бертрам Теннисон (дедушка Робина, приехавший из Лондона), Дитер Шранц и Кларенс Мунди, владелец такси. Имя Руперта не упоминалось.
Я вернула газеты на место и без особого ущерба для себя, если не считать поцарапанное колено, выбралась наружу через окно.
Проклятье! Начинается дождь. Черное облако наплыло на солнце, принеся в воздух внезапную прохладу.
Я побежала по заросшему сорняками участку к реке, где жирные капли уже испещряли воду идеальными маленькими кратерами. Спустилась со склона и голыми руками набрала комок липкой глины, образующей берег.
Вернувшись к ремонтному гаражу, я навалила грязь кучкой на подоконник. Стараясь не запачкать одежду, я раскатала пригоршни этой гадости между ладонями, формируя длинные тонкие серые змейки. Затем, снова забравшись на проржавевший мотор, я взялась за края оконного стекла и осторожно установила его на место. Используя указательный палец в качестве импровизированного шпателя, я вдавила глину по краям стекла, изобразив подобие плотной прочной замазки.
Насколько ее хватит — неизвестно. Если дождь не смоет ее, вполне может продержаться вечно. Не то чтобы мне это требовалось: при первой возможности, подумала я, заменю ее на настоящую шпатлевку, позаимствовав ее вместе со шпателем из Букшоу, где Доггер вечно укрепляет шатающиеся окна в старой оранжерее.
«Безумный маньяк со шпателем нанес новый удар!» — будут шептаться жители деревни.
После быстрого рывка к реке, чтобы отчистить прилипшую глину с ладоней, я была, если не считать того, что промокла до нитки, почти в презентабельном виде.
Я подняла «Глэдис» с травы и беззаботно направилась по Коровьему переулку к главной улице, изображая святую невинность.
Кондитерская лавка мисс Кул, совмещенная с деревенской почтой, являла собой реликт георгианской эпохи, зажатый между чайной и похоронным бюро на востоке и рыбным магазином на западе. Засиженные мухами витрины были скудно уставлены выцветшими коробками конфет, на крышках которых изображены пухлые леди в полосатых чулках и перьях, бесстыдно улыбавшиеся, сидя верхом на громоздких трехколесных велосипедах.
Это здесь Нед купил конфеты, которые оставил у нас на крыльце. Я была в этом уверена, потому что справа осталось темное прямоугольное пятно в том месте, где коробка покоилась с тех пор, как по центральной улице разъезжали шарабаны, запряженные лошадьми.
На скоротечный миг я задумалась, отведала ли Фели уже мое рукоделие, но я тут же запретила себе размышлять об этом. Подобным удовольствиям придется подождать.
Колокольчик над дверью звякнул, объявляя о моем приходе, и мисс Кул подняла взгляд из-за почтового прилавка.
— Флавия, деточка! — сказала она. — Какой приятный сюрприз! О, да ты вся промокла! Я как раз думала о тебе не далее как десять минут назад, и вот она ты. На самом деле я думала о твоем отце, но разве это не одно и то же? У меня есть лента марок, которые могут его заинтересовать: четыре Георга с дополнительной перфорацией прямо по лицу. Не очень правильно, верно? Как неуважительно. Мисс Рейнольдс купила их в прошлую пятницу и в субботу вернула. «В них слишком много дырок! — сказала она. — Я не хочу, чтобы мои письма к Ханне (это ее племянница из Шропшира, детка) задержали за нарушение устава почтовой связи».
