Анна и Сергей Литвиновы - Бойтесь данайцев, дары приносящих
Вот и сейчас он спрашивал ее: «А почему вы с Виленом так мало стали встречаться с вашими институтскими друзьями? К примеру, с Владиславом Иноземцевым и женой его Галей?»
– А это надо? – мурлыкала она, размякнув, под атласным покрывалом. Она поводила пальчиком по груди Александра Федосеевича, густо волосатой и кое-где седой. Что ни говори, связь с ним давала больше вдохновения и удовлетворения, чем жизнь с Виленом и тем более с кем-либо до мужа. Хотя и стыдно, конечно, бывало до сих пор, и гадко. Почему, ну, почему, спрашивала она себя, жизнь у меня не может быть, как у всех, прямой и честной? Почему она вся изломанная и тайная – и в смысле службы, и по части любви? Но на эти риторические вопросы не находилось ответов.
– Надо ли встречаться с Иноземцевыми? – переспрашивал полковник. – Конечно! Любой контакт очень важен для разведчика (и контрразведчика). Тем более такой, который связан с секретной работой. Это открывает новые горизонты для возможной дезинформации противника.
– Мы тут с Галиной Иноземцевой видались, – растеклась Лера. – Я ей аборт делать помогала. Нашла врача.
– А почему она в поликлинику не пошла?
– Тренируется вместе с парашютистками в сборной СССР.
– Что, Иноземцева ушла из ОКБ ради этого?
– Да, говорит, всю жизнь мечтала прыгать, нравится ей это.
– Н‑да? Что ж – хорошо, что ты подруге помогла. Это сближает. Да и она тебе теперь обязана, согласись. Поэтому сам бог вам велел продолжить общение. Пригласи ее и Владика к себе.
– Они не живут вместе.
– Зови по отдельности. Сходи с ней в театр.
– Я Иноземцеву уже на «Лебединое», на Плисецкую, позвала.
– Видишь, как хорошо, и какая ты у меня умница! Сама все знаешь и понимаешь.
И Пнин снова начал целовать Леру в плечи и в шею.
А потом, когда они оба приняли душ и лениво, в халатах, ели за столом виноград (видать, специально привезли из Узбекистана), а также чудной иностранный вонючий сыр «рокфор», Пнин сказал:
– А теперь, моя девочка, соберись и послушай меня очень внимательно.
– Яволь, херр оберст! – сказала она, дурачась, однако Пнин посмотрел строго. Она приняла серьезный вид, и тогда он начал:
– Тебе предстоит провести весьма важную спецоперацию. О ней, в полном объеме, знают только два человека: я да ты. Целью ее должна стать дезинформация главного противника. Наш спецотдел, после консультаций с учеными, подготовил документы, которые должны будут ввести церэушников в заблуждение относительно приоритетных работ, что ведутся в «ящике», где ты служишь. Пусть думают, что у вас в шараге разрабатывается то направление, что мы им с тобой продемонстрируем, – в то время, как ты и твои коллеги трудятся по совсем другим темам.
– Я поняла, – кивнула девушка.
– Действовать ты будешь совершенно самостоятельно и на свой страх и риск. Никто больше не знает об операции и помогать тебе не будет. Провалишься – тебя, конечно, не расстреляют, как американского агента, но неприятности начнутся крупнейшие. И вся наша игра с церэушниками пойдет насмарку.
– Что надо делать?
– Принесешь на работу фотоаппарат, которым тебя снабдили наши заокеанские коллеги. Запросишь в вашей секретной части те чертежи и тома техдокументации, что я тебе скажу. Эти тома и чертежи были изготовлены нашими людьми специально. Никто – ни в секретной части, ни в руководстве – не знает, откуда и почему в архиве взялись эта техдокументация и листы. Им было сказано хранить – они и взяли. Затребуешь якобы для работы указанные чертежи и тома. Затем все перефотографируешь.
– Как я это пересниму, если своего кабинета у меня нет, а в отделе постоянно народ толчется?
– Придумай. Агент ты или кто? После того как сделаешь дело, пленку оставишь в тайнике с пояснением: это проект, над которым наш отдел трудился все последнее время, в авральном режиме и закончил только к первому мая. Поняла?
…В понедельник начальник отдела, где работала Лера, собрался на весь день убыть к смежникам. Лера подкатилась к нему:
– Павел Петрович, будьте добры, дайте ключик от вашего кабинета.
– Это еще зачем? – ощетинился начальник.
– Я стенгазету делаю ко Дню воздушного флота. В отделе совсем негде развернуться.
– Да? Только смотри, чтоб у меня без пьянки и разного прочего!
– Что вы, Павел Петрович! Разве я могу! Замужняя женщина. Никто, кроме меня, даже порог не переступит.
И она сдержала обещание.
Только рано утром взяла в секретной части комплект документов по проекту «Оса» и восемь томов пояснительной записки.
Она закрыла дверь кабинета Павла Петровича на ключ и разложила ватманы и тома на столах. Предварительно посмотрела и поразилась, насколько липовые чертежи и записка вышли похожими на настоящие. Даже в перечне исполнителей стояли реальные фамилии, ее в том числе, – а бумага и шрифт машинки, которым был напечатан подложный отчет, точь-в‑точь совпадали с подлинными. Да и сам проект – она успела оценить – с точки зрения содержания был выполнен тщательнейшим образом. Примерно пару лет назад они в отделе как раз обсуждали, что следует пойти этим путем. Но в конце концов их руководитель, членкор и большая умница Павел Петрович, отверг идею и предложил разрабатывать иную тему – которая, как теперь видится, оказалась более правильной. А теперь, значит, наши контрразведчики собираются подсунуть американцам ложный след. Ловко.
Она принялась фотографировать.
«Интересно, – мелькнула мысль, – а если американцы разберутся и все-таки поймут, что мы их дурачим? Ладно, не надо думать так далеко. Другой вопрос важнее: когда и где я успею сделать стенгазету, которую предъявлю потом отделу и Павлу Петровичу?»
Тут в кабинет постучали. Можно сказать, даже забарабанили. Лера замерла. На столах разложены чертежи и тома «левой» пояснительной записки. Пара чертежей прикноплены к кульману. Нет, открывать ни в коем случае нельзя.
– Кто там еще? – вопросила она через закрытую дверь.
– Лера, там твой муж звонит, Вилен. Говорит, что-то срочное.
– Пусть наберет сюда. Скажите ему здешний добавочный номер.
Через минуту зазвонил телефон уже в кабинете Павла Петровича.
Вилен был страшно взволнован.
– Лера, там твоя мама… Короче, мне сейчас позвонила Василиса, сказала, что Ариадне Степановне плохо. Насколько она мне сумела рассказать, кажется, инсульт. Выезжай.
Лера дернулась, но потом окинула взглядом чертежи, тома. Их придется долго собирать, а потом отдавать в секретную часть. И еще неизвестно, когда совпадет, чтобы спокойно их переснять. А заокеанские хозяева уже второй раз напоминают в шифровках о том, что она должна сфотографировать последнюю работу ее отдела. И тогда она сказала в аппарат мужу:
– Василиса «Скорую» вызвала?
– Да, сказали, уже едут.
– Я сейчас уйти никак не могу. Просто никак. Поезжай домой сам, у тебя машина. И везите маму в госпиталь Бурденко – слышишь, в Бурденко, козыряйте именем отца, его самого с работы вызовите, но чтобы мама оказалась там, именно в госпитале. А я туда приеду, как смогу.
Она положила трубку и стала двигаться и нажимать на бесшумный затвор гораздо быстрее, чем прежде, но старалась не пропустить ни одной важной страницы. Долг прежде всего. Так ее учили в школе, на примере Зои Космодемьянской, Маресьева и пионеров‑героев.
Владик
Галя старалась появляться в их съемной квартире в Лосинке по вечерам в субботу. В крайнем случае, утром в воскресенье. Юрочка ждал ее и встречал с неописуемой детской радостью. Она прижимала его к себе и в первый момент нередко плакала.
С Владиком в короткие минуты свиданий она была холодна. На все рассказы и новости реагировала сухо. Например, он говорил:
– Нас поставили на очередь на квартиру в Подлипках.
– Я рада за тебя.
– Почему только за меня? Квартира будет наша, нашей семейки.
– Я с тобой, извини, жить не буду.
Или он начинал о постороннем:
– Наша техничка из отдела, Марина, вышла замуж.
– Поздравь ее от меня. Как же ты ее отпустил?
– Да она не больно-то мне нужна была.
– Да уж! Я видела, как она на тебя смотрела.
– Так ведь она на меня, а не наоборот.
Или, к примеру, он говорил:
– Вилен звал меня попить пива в «Пльзене».
– Чего от Вилена еще можно ожидать? Только пиво. А в особом случае – водка.
Она словно мстила ему: за то, что он когда-то любил ее. За то, что он сидит с их ребенком, за то, что Юрочка фактически принадлежит не ей, а ему. И за то, что пытается наладить с ней отношения, за то, что стремится установить между ними контакт – здесь, на квартире в бывшем Бабушкине. И за то, что ей пришлось делать от него аборт (впрочем, сам он об этом не знал).
Беседы с Галиной никакого удовольствия ему не доставляли, поэтому он вскоре оставил попытки с нею разговаривать. Собирался и уходил. Оставлял маму с сыном. У него, на работе в ОКБ, всегда зависали недоконченные дела с новым кораблем – будущим «Союзом». Да и пивка с сослуживцами или тем же Виленом попить – наслаждение после того, как шесть вечеров и утро подряд с ребеночком просидишь.
