Наталья Александрова - Серебряная книга детектива
Кира помахала ему тогда ручкой и ушла. После она чуть не поссорилась с Олей, требуя объяснений.
– Я хотела как лучше, – твердила Ольга.
– Я и не сомневаюсь! Мы с твоим другом чуть не стали пищей для пиявок.
И вот теперь два месяца спустя Кира заявилась в кабинет Эдуарда с совершенно противоположным предложением.
– Как вы можете мне отказывать? – спросила она.
– Я не могу допустить на работу с детьми такую женщину, как ты. Ты – эгоистка, ты любишь себя в музыке, а не музыку в себе. Я не могу допустить, чтобы дети привязались к тебе, а ты только и будешь думать, что несчастна и как бы куда уйти. Это не игрушки.
– Я твердо решила!
– Извини, Кира!
– Я все осознала, эти два месяца стали для меня очень долгими, вы можете положиться на меня! – уверяла она.
– Что сподвигло тебя на такое решение? – поинтересовался Эдуард, со смехом в глазах наблюдая за ней.
Кира чувствовала себя школьницей на экзамене.
– Я скажу честно… Я узнала о вас и о вашей организации еще больше. Я знаю, что от вас ушла жена, когда родился слепой ребенок. Вы воспитываете дочь один, и это дело вы затеяли ради нее. Я понимаю вас и восторгаюсь. Вы делаете что-то очень важное, а я ничего. Я сдалась. Пора признать, что без музыки мне не жить, я только существую. Пусть я сама не смогу нести музыку в массы, но я смогу научить ей детей.
– Чтобы они выступали? – спросил Эдуард.
– Чтобы облегчить им жизнь, а уж будут они выступать или нет, это их право и их выбор, – ответила Кира. – Мне нужна эта работа. Я смогу. Я справлюсь. И я хочу.
– Хорошо… возьму тебя на испытательный срок, – сдался Эдуард, – но не могу гарантировать неприкосновенность со стороны босса, теперь-то он видит тебя во всей красе.
– Шутите?
– Самую малость. Ты выходишь на работу с понедельника…
Кира вышла на крыльцо здания, где располагался офис Эдуарда, и улыбнулась «озверевшему» солнцу. Она достала пачку сигарет и вдруг вспомнила о своем обещании при твердом стимуле бросить курить.
– Куда уж тверже… Я буду работать с детьми, и должна быть для них примером. – И она выкинула пачку в мусорный бак.
На душе у Киры было так же солнечно и тепло, а сердце предательски стучало в предвкушении того, что она будет часто видеть Эдуарда.
– Пожалуй, с ним бы я тоже согласилась на испытательный срок, – хмыкнула она и поспешила к машине.
Ирина Мельникова
Танго на песке
Море в октябре – особенное. На горизонте оно темно-зеленое, у берега оливковое, а пена прибоя, ну точь-в-точь желтоватые блонды на бархатном платье великосветской модницы. И грань между небом и морем теряется в зыбком мареве, отчего рыбацкие катера и фелюги на горизонте кажутся повисшими в воздухе.
Шла вторая неделя октября, когда Лика сошла с автобуса и очутилась на крошечной площади небольшого городка, который больше смахивал на деревню. Солнце зависло над морем. Жара спала, но было еще очень тепло. Над Ликиной головой носились бабочки и стрекозы. Легкий ветерок взлохматил волосы и шмыгнул под юбку. И та чуть не превратилась в парус, если бы Лика не прихлопнула ее ладонью.
Повесив сумку на плечо, Лика медленно поднималась в гору. Одновременно она разглядывала дома, стараясь определить тот, в котором ей предстоит жить две недели, а может, чуть меньше, если голову Альбины озарит новая идея...
Ни одна собака не обгавкала ее через забор, никто не окликнул, не поинтересовался, что она ищет. Да и во время своего движения Лика не заметила ни одного человека. Тишина, покой, одним словом, то, к чему она стремилась и, кажется, нашла...
* * *Незаметно прошла-пролетела неделя. Лика поселилась в небольшой комнате у двух пожилых педагогов, которые не досаждали ей своим вниманием. Рано утром, когда они еще спали, Лика уходила на море и возвращалась домой лишь под вечер.
Вот и сейчас она стояла возле разрушенного непогодой и временем бетонного парапета и наблюдала за тем, что происходит внизу на берегу.
Все вокруг перебивал резкий запах рыбы. К небольшому причалу подошли шлюпки с двух баркасов, которые маячили на рейде. На берег въехала грузовая «Газель», и рыбаки в выцветших добела майках и тельняшках, встав цепочкой, принялись быстро и ловко передавать друг другу ящики с рыбой, которые у них принимал коренастый малый – водитель грузовичка.
Но Лика пришла сюда не за рыбой. И мало того, прихватила с собой зеркальную фотокамеру, шикарный профессиональный цифровик, который стоил ей кучу денег. Она купила его в Мюнхене. Там она побывала в мае по приглашению своего друга, известного фотохудожника Карла Майера, который возглавлял Союз свободных художников Германии. Именно этот Союз спонсировал и организовал ее персональную выставку в одной из престижных галерей Мюнхена.
Уже три года она жила в запредельном режиме, который не зря называют «гонкой на выживание». Не сразу она выбилась в лидеры, но, выбившись, позиций больше не сдавала. Теперь требовалось набраться сил перед новым рывком вперед – персональной выставкой в Москве.
В этот приморский городок вдали от курортных центров, от их суматохи, бесшабашного разгула и заоблачных цен она приехала не по наитию. Ее закадычная подруга Альбина посоветовала ей отправиться на Черное море, в это богом забытое селение, где сама пару раз скрывалась от мирской суеты.
Еще в Москве Лика дала себе зарок не прикасаться к фотоаппарату. Но каждый закат тут был достоин кисти великого художника, а рассвет – тем более. И горы так заманчиво громоздились на горизонте, и осень была так щедра на краски, а цветы, словно бросая вызовов зиме, цвели и до того благоухали, что по ночам у Лики кружилась голова, и она долго не могла заснуть.
Это обилие красок – от золотого до пурпурно-красного зарева закатов, от утренней бирюзы неба до синего бархата сумерек – заставило ее наплевать на свои обеты и снова взять в руки фотоаппарат. Впрочем, не будь фотоаппарата, она потянулась бы к кистям и краскам...
Часами Лика бродила по окрестным горам, спускалась к быстрым речушкам и к водопаду «Слезы голубки», карабкалась по скалам, слушала птичьи перепевы и чувствовала, как просыпается в ней ощущение того необыкновенного восторга, которое она испытала лет двадцать назад, впервые взяв в руки фотоаппарат.
Со временем это ощущение как-то притихло, присмирело, но, оказывается, оно не умерло, а лишь затаилось на время. Лика поняла, что ей вновь хочется снимать то, что было близко и понятно ей самой, без оглядки на мнение критиков и журналистов.
На ее будущей выставке предполагалось явить свету только мужские портреты и большей частью тех, чьи имена были хорошо известны публике. И хотя эти физиономии надоели всем до жути, Лике удалось представить их с неожиданной стороны. Это, несомненно, и вызвало живейший интерес у владельцев галереи.
Самой Лике идея выставки не слишком нравилась, но основным спонсором ее выступал очень популярный среди столичной знати журнал «Козлик», вернее его владелица – жена известного олигарха Медянского, а главным редактором в нем работала Альбина. По этой причине Лика не могла отказаться, тем более она подрабатывала в журнале, помещая в нем те самые портреты, которые собиралась показать на выставке.
Сегодня Лика решила спуститься к причалу, чтобы сфотографировать рыбаков. Это были главным образом пожилые люди с обветренными, будто высушенными на солнце лицами, которые отличались от гламурных физиономий настолько, насколько негатив отличается от позитива. Их бороздили глубокие, больше похожие на шрамы, морщины. А одежда рыбаков выглядела такой же старой и выцветшей, как их давно не стриженные волосы.
Рыбаки громко и весело перекликались, иногда переругивались между собой. Но перебранка была беззлобной, и Лика понимала, что эти люди не придают ей никакого значения. Устав, они садились на корточки и с наслаждением курили, частенько пуская сигарету по кругу, или пили пиво, обсуждая только им известные события и проблемы. Они сушили сети, чинили их, варили на костре незамысловатую похлебку и тут же с аппетитом ее поглощали. Рыбаки жили своей жизнью и не обращали внимания на то, что происходило вокруг, тем более на отдыхающих, как называли здесь всех, кто праздно шатался по берегу.
Лика почему-то никак не могла решиться спуститься вниз и подойти к ним ближе, хотя свободно общалась с олигархами и политиками, со столичной богемой и прочими представителями великосветской тусовки. Но здесь она не могла побороть робость и оттого злилась и нервничала.
Нельзя сказать, что она стеснялась и побаивалась этих независимых людей. Просто среди них был один, который первым делом обратил на себя ее внимание. Выглядел он лет на двадцать пять или чуть больше и был высок, плечист, тонок в талии и очень подвижен.
