Анна Данилова - Серебряная пуля в сердце
Герман открыл глаза.
– Как? Хочешь сказать, что за нами следили? – Он устало поморщился.
– Не за нами, а за мной. Вероятно, Глафира, эта сука, решила выяснить, не причастна ли я к убийству Стеллы. Знаешь, они все-таки грубо работают! Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы добывать информацию таким вот примитивным способом.
– Ну и что, что знают? Забыл тебе сказать, я же встречался с Лизой Травиной. Они давно все знают….
Тая подскочила на кровати и уставилась на Германа. Нервно провела руками по растрепанным волосам.
– Забыл сказать? Ты что, Гера, шутишь? Я не знала, как тебе преподнести новость, что в квартире я обнаружила «жучки», переживала, как ты это воспримешь, а ты, оказывается, все знал…
– Я ничего о «жучках» не знал. Но когда Травина пригласила меня для разговора, я сам ей все рассказал. И по тому, как она отреагировала на известие о наших отношениях, я понял, что они давно уже обо всем знали. Возможно, это стало им известно именно после того, как они, как ты выражаешься, таким примитивным образом подслушали твой телефонный разговор со мной. Ну и что? Забудь! Мы с тобой все равно вне подозрения.
– Не знаю, как ты, Гера, а я до сих пор чувствую себя подлой по отношению к Стелле. Мы не должны были так поступать! Ты должен был расстаться с ней, а я – рассказать о нас. Пусть была бы горькая правда, но все равно правда. А так… Ее уже целый год нет, а она часто снится мне во сне, мы разговариваем… Нет, ничего такого особенно в моих снах нет, это не кошмары, просто я продолжаю думать о ней и постоянно спрашиваю себя, а что было бы со всеми нами, если бы она осталась жива.
– Я тоже думал об этом, – Герман снова удобно устроился на подушке и прикрыл глаза. – Скорее всего, она простила бы тебя. Она была очень душевной, доброй…
– Такой, как твоя жена?
– Может быть. Не знаю… Я их никогда не сравнивал.
– Мы виделись со Стеллой часто, перезванивались и знали, казалось, друг о друге все, но на самом-то деле это не так… Получается, что я ей постоянно лгала. Я давала ей советы по поводу тебя, как ей поступать, как себя вести, чтобы не потерять тебя, вроде переживала за нее, понимаешь, но на самом деле, повторюсь, все это была какая-то отвратительная игра, в которую мы все продолжали играть уже по инерции! Зачем я все это делала?
– Ты говоришь, что вы знали друг о друге все. Нет, все это лишь иллюзия. И Стелла жила какой-то своей, нам с тобой неизвестной жизнью. Ты думала, что у нее, кроме тебя, нет подруг, что она ведет довольно скучный образ жизни, состоящий из работы и редких свиданий со мной, а сейчас-то выясняется, что у нее были подруги, те две несчастные женщины, которых убили… Я просто уверен, что они были знакомы и что у них было что-то общее… А квартира?! Я был в шоке, когда узнал, что Стелла собиралась продать родительскую квартиру!
– Да уж, в это действительно трудно поверить.
– Однако это факт. Брат ее тоже ничего не знал. И о чем это говорит?
– Что у нее, вероятно, были какие-то планы, сокровенные, тайные, которые она нам с тобой – своей самой близкой подруге и любовнику – так и не доверила.
– Я все-таки думаю, что она готовилась к новой жизни, к рождению ребенка. Не уверенная во мне, в том, что я буду помогать ей, она хотела сама решить финансовый вопрос, продав квартиру… Тая, ладно, хватит уже об этом! Я устал от этого разговора. И нечего постоянно заниматься самобичеванием! Стелла с самого начала знала, что я женат, у меня дети и я никогда не брошу жену. Надо было быть осторожной, чтобы не забеременеть… В конце-то концов, ей никто не мешал встречаться с другими мужчинами, подыскивая себе мужа.
– Гера!
– А что «Гера»? Чувство вины, Тая, одно из самых отвратительных чувств. Надо все забыть и жить дальше. Стеллы уже нет, ее не вернешь. И ничего-то в этом мире не изменится, даже когда найдут ее убийцу! Ну, покарают его, и что дальше?
– А еще незадолго до смерти мы встретились с ней в городе, пошли по магазинам… И вдруг я поняла, что Стелла стала мне какой-то чужой… Мы вот идем с ней, разговариваем, но каждая из нас находится словно в своей стеклянной капсуле… Не знаю, поймешь ты или нет… Я смотрела на нее и видела, что она необыкновенно счастлива, что она чему-то радуется… И что ее как будто бы рядом со мной и нет! Она была где-то далеко, понимаешь?
– Может, это из-за беременности? Или тебе просто показалось…
– Она в тот день сказала мне что-то о новой жизни, что иногда надо взять и разорвать все, выбраться наружу, взмахнуть крыльями и полететь… Ладно, чего там… Все в прошлом. Гера? Ты не спишь?
– Поспишь тут с тобой… – проворчал он, ловя ее руку и укладывая себе на живот. – Не хочешь спать, давай делом займемся…
Он по-прежнему не открывал глаз.
– Все не знаю, как тебе сказать, да и доказательств у меня тоже никаких нет… Словом, мне иногда казалось, что она все про нас знает. Нет-нет, она ничего такого не говорила, не намекала, просто бросала на меня такие тяжелые взгляды, от которых мороз по коже… Она меня уничтожала своим взглядом…
– Тая, брось, тебя нельзя уничтожить взглядом!
– Ничего-то ты обо мне не знаешь… – сказала Тая, высвободила руку из его цепкой руки, встала, набросила халат и вышла из комнаты. А в кухне на пороге вдруг остановилась как вкопанная: на подоконнике сидела Стелла в желтом домашнем платье с распущенными волосами. Она смотрела на Таю и грустно улыбалась…
19
– Ну и как вам его работы? – спросила Лиза Хлуднева, не поворачивая головы в его сторону.
Они стояли на крыльце дома Арсенина, дул ветер, и Лиза ежилась от холода. В сущности, ее теперь мало интересовало мнение этого учителя рисования, который, увидев работы Дмитрия, просто позеленел от злости и зависти. Это было так явно, что Лиза вообще застыдилась того, что знакома с ним, не говоря уже о том, что позволила себе бессовестный поступок, заявившись к Дмитрию без приглашения. Со стороны это должно было выглядеть ужасно. Она прямо-таки физически страдала от стыда. Еще ей было холодно, и ее тошнило, словно она отравилась собственной глупостью и самонадеянностью.
Нет, так все-таки нельзя, думала она, вспоминая застенчивое выражение лица Дмитрия в тот момент, когда он открывал двери своей мастерской. Он еще к тому же и стеснялся своих работ, своей маленькой мастерской и того, что у него нет диплома профессионального художника. Лиза за всю свою жизнь успела побывать в стольких художественных мастерских и на выставках, что понять, насколько талантлив Арсенин, для нее не составило труда. То, как он владел искусством акварели, искусством нанесения цветной воды на бумагу, владели единицы художников во всем мире. Его цветы были прекрасны, они были даже лучше, одухотвореннее живых цветов… Они источали ароматы, они благоухали гениальностью и вечностью. От них невозможно было оторваться! Это было не декоративное искусство, это была подлинная живопись!
– Недурственно, – ответил Хлуднев и тоже поднял воротник. – Для самоучки – совсем неплохо.
Лиза поняла, что не желает разговаривать с Хлудневым. Он вдруг превратился для нее в неодушевленный предмет. Больше того, ей захотелось даже ударить его так, чтобы он скатился с обледеневшего крыльца!
Удивительное дело: она возненавидела этого человека за то, что сама же поставила его в дурацкое положение. Она прекрасно знала, что он не эксперт, что он простой учитель рисования. Зачем же, спрашивается, она сама унизила его этим приглашением, этим визитом?
– Константин Григорьевич, вы простите меня, что я заставила вас почувствовать себя неловко там, в мастерской… Это я во всем виновата. Понимаете, мне надо было застать его врасплох, надо было, чтобы он открыл мне мастерскую… Вы мне здорово помогли своим присутствием…
Она говорила все это через силу, изо всех сил старалась быть вежливой.
– Да нет, Елизавета Сергеевна, вам незачем передо мной извиняться. Согласен: миссия у меня была не очень простая, тем более что я не искусствовед, а простой учитель рисования, правда, с претензией называться художником… Да-да, и у меня тоже бывают выставки, вы удивлены? И я знаком практически со всеми местными художниками… Но тем не менее я был рад, что меня представили такому талантливому человеку, как Дмитрий Арсенин. Действительно, некоторые его работы достойны восхищения. Но что касается их стоимости, то тут уж я вам точно не эксперт и ничего определенного сказать не могу.
Они распрощались, Хлуднев поклонился ей и растворился в сиреневом морозном вечере. Лиза еще несколько минут постояла на крыльце, приходя в себя. Единственным желанием ее сейчас было каким-нибудь образом реабилитировать себя в глазах Арсенина. Но как? Она бурно выразила свое желание купить его работы, была чрезмерно эмоциональна, но каждое ее слово было искренним, лилось прямо из души. Понял ли он, что она раскаивается в своем поступке? И вообще, с чего вдруг она решила, что имеет право так активно вмешиваться в личную жизнь своих клиентов? А что, если кто-нибудь тоже заинтересуется, сколько у нее, у Лизы, денег? И платит ли она добросовестно налоги? Сколько стоят ее квартиры и дома? Машины и земельные участки? Имеется ли у нее недвижимость за границей? От подобных мыслей ей стало даже жарко.
