Тесс Герритсен - Лихорадка
– А в какой-то другой больнице вы были?
– Нет, мэм. Я почти всю жизнь прожил в Транквиле. И никуда меня не тянуло отсюда. – В его голосе прозвучали нотки сожаления. – А теперь слишком поздно.
– Слишком поздно для чего, господин Эмерсон?
– Господь не дает нам второй попытки.
Она не обнаружила у старика никаких отклонений. И все-таки ей не хотелось отпускать его в пустой и холодный дом.
К тому же ее беспокоила оброненная им фраза: «Я уже готов умереть».
– Господин Эмерсон, – начала она, – я хочу задержать вас в больнице до завтра, чтобы провести обследования. Нужно убедиться, что никаких иных причин, вызывающих ваши приступы, нет.
– Да я прожил с ними почти всю жизнь.
– Но вы так давно не проходили обследование. Я хочу снова назначить вам лекарства, и мне нужно сделать снимки вашего мозга. Если все будет нормально, завтра я отпущу вас домой.
– Мона не любит голодать.
– Ничего с ней не случится. Сейчас вам нужно думать о себе. О своем здоровье.
– Но я не кормил ее с прошлого вечера. Она будет мяукать…
– Я прослежу за тем, чтобы ваша кошка не голодала, если только в ней причина. Ну как, договорились?
Некоторое время он изучающее глядел на доктора Эллиот, пытаясь решить, может ли он вверить судьбу своего лучшего и, возможно, единственного друга этой едва знакомой женщине.
– Тунец, – сдался он наконец. – Сегодня она ждет тунца.
Клэр кивнула.
– Тунец так тунец.
Вернувшись на пост медсестры, она сразу же позвонила в отделение рентгенологии.
– Я госпитализирую пациента по имени Уоррен Эмерсон. Мне нужна компьютерная томограмма его головы.
– Диагноз?
– Эпилептические припадки. Нужно исключить опухоль мозга.
Она заполняла медицинскую карту Уоррена, когда Эдам Делрей, качая головой, проследовал в отделение неотложной помощи.
– Я только что видел, как из лифта вывозили Уоррена Эмерсона, – обратился он к одной из медсестер. – Кто, черт возьми, госпитализировал его?
Клэр подняла голову, чувствуя, что ее неприязнь к коллеге достигла критической отметки.
– Это сделала я, – холодно произнесла она. – Сегодня у него был припадок.
Делрей фыркнул.
– Эмерсон страдает припадками уже много лет. Он хронический эпилептик.
– В мозге любого человека могут появиться новообразования.
– Послушайте, если вы хотите взять его себе, вас пора причислять к лику святых. Помрой постоянно жаловался на него.
– Почему?
– Никогда не принимал выписанных лекарств. Потому и бьется все время в припадках. К тому же он пользуется медицинской страховкой для малоимущих, так что желаю удачи в получении оплаты. Думаю, деньгам налогоплательщиков можно найти лучшее применение, нежели чем подавать старику Эмерсону завтрак в постель. – Он рассмеялся и вышел из отделения.
Клэр с таким остервенением поставила свою подпись, что перо ручки едва не прорвало бумагу. Все те исследования, которые она хотела провести, да еще ночевка в больнице составляли безусловно немалую статью расходов. Вполне возможно, что память все-таки подвела Эмерсона, и на самом деле доктор Помрой проводил диагностику, хотя она сомневалась в этом. Судя по записям в медицинских картах его пациентов, Помрой был весьма пассивным клиницистом, предпочитающим прописывать новые лекарства, вместо того чтобы тщательно исследовать причины отмеченных симптомов.
Доктор Эллиот вышла из больницы и поехала обратно в Транквиль. Когда она добралась до своего офиса, в голове созрел четкий план: она должна еще раз просмотреть медицинскую карту Эмерсона и доказать самой себе, что ее решение о госпитализации было единственно верным.
Когда Клэр вошла в приемную, Вера разговаривала по телефону. Помахав трубкой, она сообщила:
– Макс Татуайлер звонит.
– Я отвечу у себя в кабинете. А пока найди мне карту Уоррена Эмерсона.
– Уоррена Эмерсона?
– Да, я только что госпитализировала его в связи с припадком.
– Зачем?
Клэр остановилась в дверях своего кабинета и, обернувшись, сурово посмотрела на Веру.
– Почему в этом городе с недоверием относятся ко всем моим заключениям?
– Да нет, мне просто стало интересно, – отозвалась Вера.
Хлопнув дверью, Клэр подошла к своему столу. Теперь придется извиняться перед Верой. И это вдобавок ко всем прочим неприятностям. Ей сейчас совершенно не хотелось говорить с кем бы то ни было; но, пусть и с неохотой, она все-таки взяла телефонную трубку.
– Алло, Макс!
– Я не вовремя?
– Даже не спрашивайте.
– Ой! Тогда я быстренько. Я просто подумал, вам будет интересно это узнать. Синий гриб идентифицировали. Я отправил его микологу, и он согласился с тем, что это Chtocybe odora, говорушка анисовая.
– Он токсичен?
– Почти нет. Небольшие количества мускарина вызывают лишь желудочно-кишечные расстройства, да и то неопасные.
Клэр вздохнула.
– Ну вот, опять тупик.
– Похоже на то.
– А что с образцами озерной воды? Результаты еще не готовы?
– Есть кое-какие предварительные выводы. Подождите, я достану распечатку…
В дверь постучали, и на пороге появилась Вера с картой Уоррена Эмерсона. Не сказав ни слова, она положила папку на стол и вышла. В ожидании, пока Макс вернется на линию, Клэр открыла карту и пробежала глазами первую страницу. Она была датирована 1932 годом, годом рождения Эмерсона. Описывались неосложненные роды госпожи Агнес Эмерсон и появление на свет здорового мальчика. Фамилия врача – Хиггинс. Следующие несколько страниц были посвящены записям о регулярных осмотрах ребенка.
Клэр перевернула очередную страницу и нахмурилась, увидев дату – 1956. Интервал между предыдущей записью и этой составлял десять лет. Впервые в карте появилась подпись доктора Помроя. Она стала вчитываться в записи Помроя, но ее отвлек голос Макса, снова прозвучавший в трубке.
– Бактериальные культуры скоро выявят, – сообщил он. – Но пока я вижу, что содержание диоксина, свинца и ртути в пределах безопасной нормы…
Внимание Клэр вдруг привлекла новая запись в карте. То, что Помрой записал в последнем абзаце: «Не совершал никаких жестоких поступков со дня ареста в 1946 году».
– …к следующей неделе мы будем знать больше, – продолжал Макс. – Но пока качество воды кажется вполне удовлетворительным. Никаких признаков химического загрязнения.
– Я должна идти, – прервала она биолога. – Перезвоню позже.
Она повесила трубку и перечитала запись Помроя с начала до конца. Пометка была сделана в тот год, когда Уоррену Эмерсону исполнилось двадцать пять.
В том же году он был выписан из лечебницы для душевнобольных штата Мэн, находящейся в Огасте.
Тысяча девятьсот сорок шестой. В каком месяце Уоррен Эмерсон совершил преступление?
Стоя в подвале здания газеты «Транквиль», где хранились архивы, Клэр смотрела на деревянный шкаф, который занимал всю стену. Каждый ящик был датирован соответствующим годом. Она открыла тот, на котором значился 1946-й, период с июля по декабрь.
В ящике лежали шесть номеров «Транквиля». В 1946 году он выходил ежемесячно. Страницы были хрупкими и пожелтевшими, возле рекламных объявлений красовались женские фигурки с осиными талиями, одетые в пышные юбки и маленькие шляпки. Клэр осторожно пролистала июльский номер, просматривая заголовки: «Рекордная жара компенсирует дождливую весну…», «Невиданный наплыв туристов…», «Осторожно: москиты…», «Задержаны мальчики, незаконно запускавшие фейерверки…» «Парад в честь 4 июля бьет все рекорды по числу зрителей…» Клэр подумала о том, что июльские заголовки мало изменились с тех пор. Лето всегда было сезоном парадов и москитов, и эти статьи вызвали у нее воспоминания о первом лете в штате Мэн. Ей вспомнились хруст кукурузных початков и вкус сладкого гороха, жгучее прикосновение цитронеллы. То было хорошее лето – видимо, такое же, как в 1946 году.
Она перешла к выпускам за август и сентябрь, в которых не открыла для себя ничего нового – все те же репортажи о рыбных праздниках, религиозных танцах баптистов и соревнованиях пловцов в озере. Были среди них и неприятные новости: в результате аварии с участием трех автомобилей два человека были госпитализированы, по неосторожности хозяйки дом сгорел дотла. Воришки промышляли в супермаркетах. Что ж, даже в краю вечных каникул жизнь не может быть идеальной.
Она достала октябрьский номер газеты, и тут же в глаза бросился крупный заголовок:
15-ЛЕТНИЙ МАЛЬЧИК ЗАРУБИЛ РОДИТЕЛЕЙ, ПОСЛЕ ЧЕГО РАЗБИЛСЯ НАСМЕРТЬ;
ДЕЙСТВИЯ МЛАДШЕЙ СЕСТРЫ ПРИЗНАНЫ САМООБОРОНОЙ.
Имя подростка не упоминалось, однако в газету поместили фотографии убитых родителей – красивая темноволосая пара улыбалась с семейного портрета. Клэр вгляделась в подпись под фотографией, чтобы узнать имена убитых, – Марта и Фрэнк Китинги. Фамилия показалась знакомой; Айрис Китинг – так звали местную судью. Неужели родственники?
