Александра Маринина - Благие намерения
Потом у него схватило живот. То ли он съел на завтрак что-то не то, то ли «это» стало проявляться, помимо тошноты, еще и поносом, но всю дорогу от ЗАГСа до дома Родислав сидел в машине, сжавшись в комок, и боялся, что с ним случится позор, от которого он никогда в жизни не отмоется. Однако все обошлось, до дома он доехал благополучно.
– Как только придем домой, сразу выпей водки, – тихонько посоветовала Люба. – Это очень хорошо помогает.
Она не ошиблась, три больших глотка водки через несколько минут привели в порядок нервы, тошнота и позывы прекратились, но вздулся и страшно разболелся живот. Спазмы скручивали несчастного жениха с такой силой, что впору было сгибаться пополам. Больше всего на свете Родислав хотел, чтобы никакой свадьбы сейчас не было, чтобы не было гостей, накрытого стола, а была бы тишина и возможность лечь в кровать, повернуться на бок и подтянуть колени к груди. И чтобы Люба сидела рядом и держала ладонь у него на лбу.
Но ничего отменить было нельзя, и Родислав морщился, страдал и терпел. Иногда, когда терпеть было невмоготу, он на несколько минут скрывался в своей комнате, чтобы прилечь, согнув колени, – так ему становилось хоть немного легче.
– За здоровье молодых! – гремел очередной тост, все поднимали рюмки и бокалы, и Родислав тоже поднимал бокал с шампанским, подносил с губам и ставил на стол, едва смочив губы. После первого тоста он неосторожно сделал глоток пенящегося напитка, отчего его скрутил такой жестокий спазм, что больше он решил не рисковать.
Часа через два после начала празднества явились Аэлла и ее муж, высокий добродушный парень, очень простой в общении и большой знаток всевозможных анекдотов. И почти одновременно с ними, буквально на десять минут позже, в дверь позвонил Андрей Бегорский.
– Где тебя посадить? – спросила Люба, расцеловавшись с ним и приняв в подарок «Антимиры» – сборник стихов модного поэта Андрея Вознесенского, маленькую пластинку с записью песен Булата Окуджавы и нейлоновую рубашку для Родика – писк моды тех времен.
Андрей быстро оглядел разношерстную компанию и остановил взгляд на Тамаре.
– Я с Томкой сяду, если можно.
Люба усадила его рядом с сестрой и вернулась к жениху.
* * *Когда появилась Аэлла, Тамара не смогла удержаться от сарказма: ну надо же, явилась на чужую свадьбу в платье, которое вполне может сойти за подвенечное! Белое, с пышной юбкой, с глубоким декольте, открывающим высокую грудь. На шее кулон с драгоценным камнем на золотой цепочке, на руке золотой браслет, на голове буйные красиво уложенные кудри, сколотые какой-то невиданной заколкой в форме белого цветка. Ни дать ни взять – невеста! Ни стыда, ни совести.
– Нет, как тебе это нравится? – ехидно спросила она Андрея.
– Очень нравится, – с тонкой улыбкой на некрасивом лице ответил он. – По-моему, красиво. А разве нет?
– Конечно, красиво, – буркнула Тамара. – Только в этом наряде она слишком похожа на невесту. По-моему, это неприлично.
– Это другой вопрос, – согласился Бегорский. – Но требовать от Аэллы приличного поведения – это примерно то же самое, что в шахматах ждать, когда слон пойдет конем. Этого не может быть просто по определению. Наша греческая красавица никогда не умела быть деликатной и тактичной, она просто не знает, что это такое.
Тамара, насупившись, наблюдала, как Аэлла подходит к новобрачным, вручает огромный букет цветов и коробку с подарком – комплект постельного белья какой-то невероятно красивой расцветки.
– С намеком подарочек, – с усмешкой заметил Андрей. – Дескать, наслаждайтесь радостями семейной жизни на цветной постели. Импортное, что ли?
– Наверное, – пожала плечами Тамара. – Наше-то все белое продают. А у Аэллы никогда ничего нашего не было, ее мать в таких кругах вертится, где один сплошной импорт. У нее даже заколка в волосах французская, я такую в одном журнале видела. А муж у нее ничего, симпатичный.
– Вполне, – подтвердил он. – Кажется, нормальный парень. И как его угораздило на нашей Алке жениться? Локти ведь кусать будет – да поздно, от Алкиной матери никуда не денешься, у нее такие связи – кого угодно приструнить может. Если она не захочет – никакого развода не будет.
– Почему ты думаешь, что он захочет с Аэллой развестись? – удивилась Тамара.
– На сто процентов уверен. С ней жить невозможно. Вернее, возможно, но для этого надо быть таким, каких на свете не бывает. С одной стороны, лучшим, но с другой стороны, не лучше, чем она сама. Недостойных себя она не потерпит, а того, кто окажется лучше ее, просто не вынесет. Вот и думай, где такого взять. Этот-то, судя по всему, вполне обыкновенный, так что в скором времени все и начнется. Долго они не протянут, вот увидишь.
Видя, как Аэлла подошла к Родиславу и пригласила его на танец, Тамара нахмурилась еще больше.
– Ну это уже вообще ни в какие ворота, – прошипела она на ухо Бегорскому. – Разве можно на свадьбе приглашать жениха на танец, если ты не невеста? Совсем ваша Аэлла стыд потеряла.
– Да ладно тебе, – Андрей примирительно положил ладонь на ее руку, – ну чего ты? Пусть потанцуют, большое дело. Ей Родька всегда ужасно нравился, а он дружил с Любой, так наша Алка с ума сходила от злости. Ну как это: ей, первой умнице и красавице, предпочли кого-то другого! Может, она в первый раз в жизни руки Родьке на плечи положила и так близко к нему стоит. В первый и в последний. Пусть девочка потешится, от Родьки не убудет.
– Нет, ты посмотри, – продолжала сердито шептать Тамара, – она голову ему на плечо кладет! Они вообще щека к щеке танцуют! Это надо прекратить немедленно!
Она сделала попытку вскочить, но Андрей крепко схватил ее за руку и удержал на месте.
– Сиди, – жестко произнес он. – Ничего страшного не происходит. Алка просто самолюбие свое тешит, дескать, женится на одной, а обнимается со мной. Любе ничего не угрожает, Родька ее по-настоящему любит, и, в конце концов, он на ней уже женился, а у Алки есть муж. Посмотри лучше на Любашу, она вся светится от счастья, и ее эти танцы-обжиманцы ни капельки не волнуют. Бери с нее пример. И перестань таращиться на Алку с Родиком, сейчас музыка кончится, и она от него отстанет. Расскажи лучше, что у вас в Москве нового, а то я от столичной жизни поотстал.
– Ой, – спохватилась Тамара, – тебе Любка, наверное, не успела сказать, завтра ты идешь в театр на жутко модный спектакль, называется «Добрый человек из Сезуана», она тебе билет достала.
– Правда?! – обрадовался Андрей. – Вот спасибо! Вот это здорово!
– Но это завтра вечером, а днем ты идешь в кино на «Гамлета», я тебе сегодня билеты купила. Послезавтра у тебя в программе «Живые и мертвые»…
– «Живых и мертвых» я видел, к нам в часть кинопередвижка приезжала, всех в обязательном порядке отправили смотреть.
– Жалко, – огорчилась Тамара, – мы думали тебе культурную программу устроить. Тогда, если хочешь, можно в Третьяковку сходить, там сейчас новая экспозиция из запасников… Ой, – спохватилась она, – мы тебе столько напланировали, а может быть, ты хочешь дома побыть, с родителями и сестрами?
– Ну уж нет, – рассмеялся Андрей, – от этого меня увольте.
* * *– Так, – угрожающе произнес Камень. – И как прикажешь это понимать?
Ворон нахохлился и молчал.
– Я тебя спрашиваю, пернатая ты бестолочь! Это вот что такое ты мне сейчас рассказываешь?!
– Что видел – то и рассказываю, – огрызнулся Ворон.
– А раньше ты мне что рассказывал? – продолжал Камень допрос с пристрастием.
Ворон понурил голову и принялся ковырять лапкой землю.
– Тоже…
– Что – тоже? Нет, ты не мямли, ты отвечай четко и ясно: что ты мне раньше рассказывал?
– Тоже, что видел – то и говорил. Я же не виноват, что у Аэллы платье, как у невесты, а у Любы черт-те какое! Я же не виноват, что в первый раз попал как раз на тот момент, когда Аэлла с Родиславом танцует! Если бы я попал хоть на пять минут раньше, я бы увидел, что она пришла с мужем и дарит Любе с Родиком подарок, а так… Ну так вышло, Камень, ну несчастный случай, ей-богу! Ну прости меня, а? Хочешь, я тебе макушку почешу?
В том месте, где рос мох, у Камня постоянно чесалось, и время от времени он просил Ворона потоптаться на макушке, поковырять когтистой лапкой зудящее место. Ворон ощущал свою незаменимость в этом нелегком деле и с удовольствием манипулировал Камнем, угрожая, что если Камень будет слишком придираться или ворчать, он, Ворон, никогда больше чесать мшистый участок не будет. Но на этот раз Камень был настолько сердит, что подлизаться не удалось.
– Не надо меня чесать. Я требую объяснений: почему ты меня постоянно дезориентируешь? Почему я все время должен выслушивать от тебя какие-то бредни, в которые я, как дурак, верю и которые потом оказываются полной ерундой? У нас просмотр сериала или перманентная работа над ошибками?
– Я больше не буду, – проныл Ворон, который чувствовал свою вину и не мог придумать, как ее загладить. – Что мне сделать, чтобы ты меня простил? Приказывай, что хочешь – все выполню.
