Татьяна Полякова - Небеса рассудили иначе
Я схватила его руку, ту, что он порезал вчера, прижалась к ней щекой.
– У меня и в мыслях не было… Вру… я просто боюсь, – потерянно сказала я. – Оттого и веду себя по-дурацки.
– Это я виноват, – кивнул он, голос звучал непривычно, но еще непривычнее были сами слова. – Давай договоримся: ты попытаешься мне доверять. Само собой, я этого не заслужил, но…
Закончить он не успел. На парковке возле офиса появилась Агатка. Вроде бы машинально посмотрела в нашу сторону, но взгляд задержала. Или мне только показалось?
– Ну, вот, наша страшная тайна раскрыта, – усмехнулся Стас.
– Вряд ли она обратила внимание…
– Чтобы твоя чертова сестричка не заметила мою машину… – зло засмеялся он.
– Она и без того догадывалась. По моей счастливой роже… – попробовала я все обратить в шутку, но Стас заговорил серьезно.
– Я не хочу тебя отпускать. Поехали домой, будем валяться в постели, пить вино и представлять, что на белом свете никого не осталось, только мы с тобой.
Он внимательно смотрел на меня, и я поняла: если сейчас откажусь, то все разрушу. Я засмеялась и согласно кивнула.
Это был без преувеличения счастливейший день в моей жизни. Поначалу его пытались испортить самые разные люди, из тех, кто звонил нам и чьих имен мы не пожелали узнать, не отвечая на звонки, а потом и вовсе отключив все телефоны. Мы провели день и ночь в постели, любили друг друга, дурачились, совершали вылазки в кухню, чтобы подкрепиться, и вновь любили друг друга. Сидели на полу обнявшись и придумывали смешные прозвища, как когда-то давно, в те времена, когда я была уверена: наша любовь бесконечна и нет на земле силы, чтобы разлучить нас. Но теперь от этих мыслей щемило сердце, и я крепче прижималась к Стасу и закрывала глаза, как будто и впрямь надеялась очутиться в другом времени и пространстве, где не было боли, а были он и я, вечно юные, навсегда счастливые.
– Видишь, как все просто, – сказал Стас утром, когда мы вместе отправились в ванную принять душ. – Только ты и я. – Но во взгляде его, несмотря на улыбку, была печаль, потому что он, как и я, знал: мир за окном никуда не исчез и от него не скроешься за трехкамерным стеклопакетом. – Вечером пойдем в ресторан, – с воодушевлением продолжил он. – У тебя есть красивое платье? Черт… Мы так и не заехали в магазин. Значит, вечером сначала в магазин, а потом в ресторан…
А когда я выходила из машины неподалеку от офиса, он стиснул мою руку и сказал хмуро:
– Начнет цепляться, просто пошли ее к черту.
– Как-то неловко, – засмеялась я. – Она мой работодатель.
– Зачем тебе работа, у тебя есть я.
И пока я шла в контору, в самом деле думала: «Начнет цепляться, пошлю…»
Агатка с минуту наблюдала за тем, как я, весело насвистывая, устраиваюсь за столом, громко со всеми поздоровавшись.
– Ну и? – хмыкнула она, а я сказала:
– Вчера меня похитили инопланетяне.
– А чего себе не оставили? Вот бы одолжение сделали.
– Сказали, хотят кого-нибудь поголовастей.
– Ну да, с мозгами у тебя не очень…
Тут она уткнулась в бумаги, предоставив мне самой решать, чем следует заняться. Сомневаюсь, что я долго бы выдержала в офисе, но, на счастье, позвонил Берсеньев.
– Хорошая новость, счастье мое. Почтальонша объявилась…
– Меня вызывают на флагманский корабль, – откладывая мобильный в сторону и ни к кому конкретно не обращаясь, сообщила я. – Империя в опасности. – И, не дождавшись реакции от Агатки, сказала: – Сергей Львович звонил, у него есть новости…
Я еще немного подождала, пока Агатка рукой не махнула:
– Изыди… – и, крайне воодушевленная, понеслась прочь сломя голову.
– Письмо пришло вчера, – по дороге в Бережки поведал Берсеньев. – Обратный адрес отсутствует. Кроме этого письма, Смолину адресовано еще два, но с этими вроде все в порядке.
– Почтальонша вчера позвонила?
– Сегодня. Думаю, всю ночь мучилась угрызениями совести…
– Но любовь победила?
– Скорее, маловостребованная сексуальность. Вчера она довольно неумело приглашала меня на свидание, но я делами отговорился. Девушка сообразила: мое влечение к ней напрямую связано с простеньким заданием, и сделала правильный вывод.
– А я зачем еду? – нахмурилась я.
– Как – зачем? Меня спасать. Вдруг не выдержу накала чужих страстей.
– Выдержишь, я в тебя верю.
Берсеньев высадил меня возле кафе.
– Через час начинай названивать.
– Я могла бы в машине подождать.
– А в кафе чем плохо? В машине я буду с прекрасной почтальоншей.
– Что за странная любовь к экстриму?
– Ты здесь гостиницу видишь? – хмыкнул Берсеньев. – Не видишь? И я не вижу. Потому что ее здесь нет. Девушка живет с родителями, знакомиться с ними в мои планы не входит. Везти ее в город – себе дороже, еще до утра останется. Вывод: везем в ближайший лесок, пока подружка подменит ее на работе. Она в курсе нашей любви. Не одобряет, но завидует.
– Сергей Львович, ты – свинья, – заметила я со вздохом.
– Ничего подобного. Я заботливый. Местами даже нежный. Кофе здесь страшная гадость, лучше съешь мороженое, это безопаснее.
Он уехал, а я, проводив взглядом его машину, отправилась в кафе. Свидание растянулось на час с небольшим. Я пила чай с привкусом марганцовки и смотрела в окно, толком не зная, то ли Берсеньеву посочувствовать, то ли, наоборот, позавидовать. Наконец, он появился, то есть появилась машина, и я, торопливо расплатившись и оставив гигантские чаевые, выскочила из кафе. Берсеньев, глядя на себя в зеркало, приглаживал рукой волосы.
– Как все прошло?
– Грешноватенько. Есть женщины в русских селеньях… столько любви и беззаветной преданности. Правда, было немного неудобно, складываться пришлось чуть ли не вполовину.
– Да заткнись ты, наконец, – не выдержала я. – Что с письмом?
– С письмом полный порядок, – удивился Берсеньев. – Она его аккуратно вскрыла, подержав над паром, как я советовал. Чайник на почте включен практически постоянно. – Тут он засмеялся и протянул мне распечатанный конверт.
Я торопливо извлекла из него лист бумаги, пожелтевший, слегка загнувшийся по краям. Прямо посередине крупным шрифтом напечатано на принтере: «ВОР». Перевернув страницу, я на обратной стороне обнаружила машинописный текст, он начинался с прописной буквы и заканчивался на середине слова.
– Это что такое? – в недоумении пробормотала я.
– У загадочного адресата не нашлось чистой бумаги, и он использовал какую-то макулатуру. Что ж ты недогадливая такая, радость моя, – хмыкнул Берсеньев, взял у меня листок и начал читать вслух: – «Приснилась моя мать, впервые за несколько лет…» – Если он думал, что меня осенит озарение, то напрасно, я слушала, хмурилась, до тех самых пор, пока он не произнес: – «Ах, Лола, Лола, если нам суждено было встретиться вновь…»
– Стой, – буркнула я. – Это же «Прощальная песня» Смолина. Лола – девушка, которую герой выдумал, подменив вымышленной историей любви любовь настоящую. Свою несчастную любовь, так его мучившую.
– Похвальное знание современной литературы, – кивнул Берсеньев.
– И как это все понимать?
– Об этом лучше спросить девушку Надю, теперь уже совсем не юную подружку Чадова, которая вечно болталась с пишущей машинкой.
– Черт… – простонала я. – Ты думаешь…
– Я думаю, она поможет нам разобраться, если мы настойчиво попросим. Отсюда до ее деревеньки совсем ничего, домчу за пятнадцать минут. Лишь бы дамочка на месте оказалась.
На дорогу у нас ушло немногим больше пятнадцати минут, а вот дома Надежду мы не застали. Ее мать к нашему появлению отнеслась настороженно, но Берсеньев даже ее умудрился очаровать. Улыбался так проникновенно и дважды смог рассмешить, после чего мы удостоились приглашения на чай, которое самым вежливым образом отвергли, дабы не создавать неудобства хозяйке. По ее словам, Надежда сейчас в конторе, вернется домой не раньше шести.
Мы сочли это удачей, в присутствии грозной мамаши разговор вести куда затруднительней. И направились в контору. Одновременно с нами к крыльцу административного здания подкатил расхристанный «газик», из которого и появилась Надежда. За рулем была она сама, и это как-то не вязалось с образом женщины, которая безропотно плывет по течению.
Я окликнула ее, женщина остановилась и с хмурым видом подождала, когда мы подойдем ближе. Она была в куртке нараспашку, резиновых сапогах и мужской кепке. Выглядела Надежда весьма решительно.
– Опять вы, – буркнула недовольно.
– Надо поговорить, – отрезал Берсеньев, все его обаяние мгновенно испарилось, Надежда взглянула испуганно, а он добавил: – Желательно сейчас.
Он достал из кармана конверт и показал ей, не выпуская из рук.
