Авторская редакция - Опция поиска. Книга четвертая из серии «Сказки мегаполиса»
ничего, батрача под жутким прессингом на европейских акул и все заработанное тут
же перечисляя местным мародерам. Если не считать понты и статус.
Но с течением времени он уже начал подумывать: а фиг бы с ними, со
статусом и понтами. Да и не факт, что родной бизнес его отвергнет, если уж
европейский побрезгует. А может, и европейский скушает, у них у самих все рыло в
пуху. И решил с крючка сорваться, чему Воропаев был свидетель. А потом очень
быстро Тимохина не стало.
У Леонида с самого начала были подозрения, что на него наехали те же
подонки, которые потрошили Славку. И Воропаев, и Тимохин снимали стресс,
накопившийся за неделю, бегая с маркером по пейнтбольной площадке спортклуба
«Вымпел». Трудно поверить, что выбор жертв для доения был просто
фантастическим стечением обстоятельств.
Ни в фантастику, ни в мистику Лёня Воропаев не верил, однако данный взгляд
никак не помогал разобраться, кто навел на него жадную до чужих денег братву.
Воропаев не осёл, чтобы кому-либо из теперешней жизни трепать о мутной
истории, случившейся на встрече выпускников, хвастаться там было нечем. Даже
Славке Тимохину за пивом ничего не сказал, хотя ситуация располагала.
Тогда откуда они узнали? Ведь не шарят же они по биографиям всех
состоятельных членов клуба, наугад выискивая, чем поживиться? Это несерьезно,
потому что затратно с точки зрения кпд.
И главное. Та история, пусть позорная и гадкая, ничем повредить ему больше
не могла. Он не политик и не служащий банка. Но вот если о ней узнает Лера… А кто,
кроме близких друзей, мог быть осведомлен, как Лёня Воропаев дорожит
отношением жены? Никто. Потому что близких друзей у Лёни Воропаева нет. А даже
если бы и были, навряд ли смогли рассмотреть под легкой броней насмешливой
иронии, которую Леонид усвоил, защищаясь от насмешливой иронии жены, нечто
большее, чем прагматическое содружество по интересам двух взрослых
состоявшихся людей. Вот тебе и мистика с фантастикой.
Но сейчас, лежа на каталке в машине скорой помощи и пересказывая Валерии
хронологию последних дней, он все-таки кое-что начал припоминать. Это было
совсем недавно. Кому-то он плел в суровом подпитии, что в городе детства есть
переулок, который следовало бы закатать бетоном по самые уши, чтобы молчал,
сволочь, как могила. И гулко стучал по столешнице кулаком, сокрушаясь в хмельном
надрыве, то ли горестном, то ли хвастливом. И что-то про жену. О том, как ему,
старому псу, незаслуженно в жизни повезло.
По какому же поводу и с кем поддавали? И отчего его проняло так
нагрузиться? Даже машину на стоянке бросил и добирался домой на частнике.
– Скажи-ка, Кнопочка, а помнишь, я недели две назад набравшийся пришел?
Ты еще меня ругала пьяной рожей, а потом заставляла глотать аспирин и уголь?
– Ну, – кивнула Валерия, подтвердив, что помнит.
– А с кем я алкоголь пьянствовал, ты у меня заодно не допыталась?
– Чего допытываться? Ты сам тогда и выложил. С Пашкой, – ответила Лера. –
А что, сейчас это важно?
– Вот дерьмо, – после паузы процедил Леонид. – Да нет, Кнопка. Забудь.
Неважно.
Лера уточнила:
– Воропаев, ты ему что-то по пьяни разболтал?
– Мог, – ответил тот сдержанно.
Валерия сосредоточенно думала. По ходу Лёниного повествования она уже
начала прозревать, насколько сделанные ею выводы были далеки от
действительности. Во-первых, получается, что Антон Ефремов не причастен к
похищению Леонида. Во-вторых, зловещий Фогель не садист и Тохин подручный в
одном лице, а сам по себе мальчик, свой собственный. Стервятник. Хотя и садист.
Ошибка, допущенная в рассуждениях, Валерию не смутила. С какой стати? У
нее не было нужной информации, поэтому ее мысль и пошла по ложному пути. А
теперь информации у нее достаточно. И тогда встает логичный вопрос: какова же в
этой истории роль друга Пашки?
Она поняла. И процедила:
– Сволочь. Я с ним разберусь.
– Не смей! – взвился муж и охнул, и снова упал на жесткую подушку.
Отдышавшись, произнес просительно:
– Не лезь в это дело, Лерунчик, пожалуйста, не лезь. Ты лучше вот что
послушай. Тот случай, которым меня шантажировали…
– Да иди ты со своим случаем! – тоном завзятой грубиянки прервала его Лера.
– И какое вообще мне дело до твоего прошлого, солнце? Лучше заткнись и береги
силы.
Он так и сделал, заткнулся, прикрыв веки. Вряд ли обиделся, скорее наоборот,
был благодарен.
– Я люблю тебя, – одними губами проговорила Лера и отвернулась к окну,
стараясь сдержать новые слезы. Идиотка. Как есть, идиотка.
– Тоже мне новость, – не открывая глаз, тихо ответил Леонид. – Мы оба любим
друг друга.
Как он расслышал? Расслышал… Сказал, что любит. «Мы оба любим» – это
ведь и значит, что он тоже любит, правда? Конечно.
Оказывается, для Леры это было важно – знать, что Лёнька ее любит. И она
редкостная дура, что никогда не заговаривала с ним об этом.
Но она заявила сварливо:
– Насколько же ты приземленный субъект, Воропаев. Мог бы как-то иначе
выразить чувства. Все-таки в любви признаешься, а не список для супермаркета
пишешь.
Леонид внимательно и грустно взглянул на жену и произнес:
– Если бы я знал, что тебе это надо, я привел бы тебя на вершину мира и там
рассказал, как люблю. Но тебе это надо?
Лера, опустив глаза, сказала:
– Если это правда, то надо.
– Дура ты, Бурова, – со вздохом проговорил Леонид.
– Наверно, – не стала спорить Лера. – Поспи пока. Не трать сил. Памир не
убежит, мы там еще побываем.
А потом, поколебавшись, она все же решилась. У нее оставалось недоумение,
которое необходимо прояснить чем раньше, тем лучше. И корысть была ни при чем.
Просто поступки для Леры Буровой всегда были важнее слов. И она спросила:
– А скажи-ка мне, Воропаев… В завещание ты кого еще вписал? Извини, я этот
нюанс как-то пропустила. И раз уж ты сам об этом заговорил…
Муж ответил удивленно:
– Только тебя. А кого же еще? Что за странные вопросы, Лера?
Потом, сообразив, о чем она, добавил:
– Ты что, про Юлю подумала? Выбрось эту девицу из головы, Лела. Кстати, как
она? У нас не появлялась?
Лера неопределенно пожала плечами, скроив кислую гримасу.
Леонид, расценив ее мимический жест по-своему, пообещал:
– Вот встану на ноги, разберусь с ней. Кнопочка, поверь, даже если я был на
все сто процентов уверен, что Юлия мне дочь, то и тогда я обсудил бы нюансы с
тобой, прежде чем вписать ее в завещание. Хотя в любом случае должен был тебе
посвятить в ситуацию, но как-то так все навалилось разом… Нервничал я очень. Мне
у тебя прощения попросить нужно бы, но только давай отложим, ладно? Что-то не
очень здорово я себя чувствую сейчас.
Лера подумала, что с Юлей уже разобрались, но сообщить об этом ему не
спешила. Зачем волновать? Лёньке и так досталось выше крыши. И потом,
неизвестно еще, как он отреагирует. Это сейчас он хорохорится: разберусь, то, се…
Юлька все же дочь ему. Хоть он и не уверен на все сто процентов. Плохо это или
хорошо, что Лёнька никогда не узнает доподлинно, была ли Юля ему дочерью? Что
они оба не узнают?
И что он имел ввиду, интересно, когда сказал, что хочет с ней разобраться?
Неужто она ему тоже успела насолить? Но все это неважно. А важно на самом деле,
что перед лицом серьезной опасности Леонид завещал все, что имел, Лере и только
Лере. Это о многом говорит. Например, о том, что она и вправду для мужа самый
дорогой человек. И может быть, он даже ее любит.
Однако, что-то мешало Валерии испытывать радость в незапятнанном виде.
Желая быть честной перед собой, она вычленила некую эмоцию, которую
охарактеризовала как абсурдную. Или подлую? Возможно, что и так. Дело в том, что
Лера радовалась, бессовестно радовалась, что муж обнаружился прикованным
наручниками к ржавой кровати в подвале невменяемых «детективов», а не на
шелковых простынях какой-нибудь одинокой гиены в ее слащавой двушке.
Не очень-то красиво испытывать подобное ликование, но Лере было чем
оправдаться. Она слишком намучилась за последние недели, чтобы сейчас блистать
внутренним благородством. Другая на ее месте давно бы умотала на пляжи Турции
или Египта, решив, что с нее довольно. А Лера пусть временами и думала о муже
нехорошо, но шанс ему оставляла. И не сидела сложа руки, ожидая, что он
выберется из передряг сам, или его выручат отважные сотрудники полиции. Вон как
Тоху Ефремова напрягла, хоть и напрасно старалась.
Поэтому, что касается
неблагородных движений души, то она себе их простит, а Лёньку посвящать в них не
будет, она не дура.
И про то, что в Глыбокоречинск моталась, и что Костика отправила секретаршу
Веронику разговорить, Лёньке тоже знать не надо, не обязательно. Наверно, ему
