Павел Саксонов - Можайский — 7: Завершение
Гесс — через силу, не сводя глаз с повернувшихся в их сторону лиц — кивнул, соглашаясь:
— Да: очень на то похоже!
И тут позади кто-то кашлянул.
Владимир Львович и Гесс, так и подскочив, немедленно обернулись:
— Вы! — воскликнул Гесс.
— Семён! — воскликнул Владимир Львович.
Молжанинов поклонился, взял обоих своих гостей под руки и провел на свободные места:
— Посидите покамест тут, — предложил он, — буквально еще минуту, и я к вам присоединюсь!
50.
Прошла минута, затем другая, но ничего не менялось. Разве что сидевшие в креслах люди потеряли к Владимиру Львовичу и Гессу интерес: все они отвернулись и превратились в нечто странное.
Мы говорим «странное», потому что собрание этих людей совсем не походило на театральное. И даже если принять во внимание необычный характер сборища — и не театральный вовсе, — странного меньше не становится.
Во-первых, в зале царила полная тишина, чего никогда не бывает в нормальных условиях.
Во-вторых, создавалось стойкое впечатление того, что Владимир Львович и Гесс были единственными из сидевших в креслах людей, которые знали друг друга: остальные — сосед с соседом — знакомыми не были: ни прежде, ни теперь, когда какая-то или чья-то прихоть свела их вместе.
Наконец, никто из этих людей даже не пытался познакомиться с соседями: все они просто сидели — молча, неподвижно, вперившись в сцену. И это было особенно жутко. Сейчас, в наше время, любой из нас, попади он в такое общество, сразу же подобрал бы эпитет — «зомби». Но Владимир Львович и Гесс такого эпитета не знали, хотя и в их душах тоже зашевелился такой же точно неприятный гадливый червячок, какой зашевелился бы и в наших.
— Посмотрите на них, — наклонившись к Гессу, прошептал Владимир Львович, — они словно…
Владимир Львович запнулся, подбирая слово.
— …не отдают себе отчет в том, где находятся и что их ожидает, — подхватил Гесс, давая определение расплывчатое, но, тем не менее, вполне подходившее к ситуации. — Кажется, они спят!
— Именно! — согласился Владимир Львович. — Что это с ними?
— Может, — высказал предположение Гесс, — их чем-нибудь опоили?
Владимир Львович обвел помещение взглядом, но никакого питья — бутылок, бокалов или чего-то подобного — не обнаружил.
— Возможно, конечно, — сказал он тогда, — но…
И тут возвратился Молжанинов.
Семён Яковлевич уселся рядом с Владимиром Львовичем, и тот слегка отодвинулся:
— Что здесь происходит? — спросил он: уже не вполголоса, как обращался к Гессу, а вполне отчетливо. — Как это понимать?
Вместо ответа Молжанинов задал встречный вопрос:
— Оружие при тебе?
Владимир Львович похлопал себя по карману.
Молжанинов удовлетворенно кивнул и, немного перегнувшись через Владимира Львовича, обратился к Гессу:
— Здравствуйте, Вадим Арнольдович! Рад, что и вы пришли. Но где же Юрий Михайлович?
Гесс, как и сам Молжанинов в случае с Владимиром Львовичем, вместо ответа задал встречный вопрос:
— А где господин Талобелов?
Молжанинов слегка дернулся, как будто через него пропустили слабый электрический ток, и махнул рукой в сторону сцены:
— Там. Сейчас появится. Но вы не ответили на мой вопрос…
— Юрий Михайлович, — перебил Молжанинова Гесс, — подойдет в удобное для него время!
— Ах, вот как!
Молжанинов нахмурился.
— Вам что-то не нравится? — спросил тогда Гесс.
— Гм… да… или нет… даже не знаю, что и сказать!
— А все же, — Владимир Львович, — что здесь творится?
Молжанинов дернулся еще раз, поерзал в кресле и, наконец, ответил, но так, что понятней не стало:
— Чертовщина! — выпалил он. — Вот что здесь происходит. Сейчас вы и сами в этом убедитесь!
И снова к Гессу:
— А у вас-то, Вадим Арнольдович, оружие есть? А то ведь Владимиру я написал, предупредил, а вот вы…
Гесс пристально — насколько позволял полумрак — посмотрел на Молжанинова и явно помедлил с ответом, что Молжанинов не преминул заметить:
— Прошу вас, говорите откровенно! — попросил он, и Гессу даже показалось, что в голосе Семена Яковлевича появились взволнованные нотки. — Возможно, от этого зависит ваша жизнь!
— Нет, — честно тогда ответил Гесс. — Оружия у меня нет.
Молжанинов полез в карман, достал из него миниатюрный браунинг новейшей модели — такие только-только стали входить в обиход, преимущественно у склонных к эскападам европейских дам — и протянул его Гессу:
— Тогда возьмите!
Гесс, колеблясь, браунинг принял, взвесил его на ладони, проверил заряд — все патроны оказались на месте:
— Вы уверены?
— Еще бы! — ответил Молжанинов и из другого кармана достал еще один револьвер. — Держите ухо востро и, Бога ради, не оплошайте!
Гесс открыл было рот, но тут же его закрыл: свет на сцене стал ярче, привлекая к сцене всеобщее внимание.
— Начинается! — Молжанинов хлопнул сидевшего с ним рядом Владимира Львовича по колену. — Начинается!
Послышались шаркающие шаги.
На сцену — откуда-то изнутри помещения — вышел Талобелов.
51.
— Дамы и господа! — начал этот странный тип — не то легенда из прошлого, не то сомнительная личность настоящего: то ли борец за вышние интересы, то ли преступник. — Дамы и господа! Прошу внимания!
По залу, разрушая тягостную и неестественную тишину, пронесся шорох: люди зашевелились, как будто отходя от тягостного сна, и начали — не забывая, разумеется, о сцене, поглядывать по сторонам.
Гесс и Владимир Львович, удивленные обращением Талобелова, с неменьшим удивлением — поначалу это обстоятельство как-то ускользнуло от них — обнаружили, что, помимо мужчин, в зале действительно находились и женщины. Причем количество дам было сравнительно велико: на двух-трех мужчин приходилась одна женщина.
— Глазам своим не верю! — прокомментировал открытие Владимир Львович.
Гесс, отойдя от первого впечатления, пояснил:
— Этого нужно было ожидать. Среди заказчиков преступлений были и дамы. Я упустил это из вида, но…
— Тише, господа, — вмешался Молжанинов, — давайте слушать!
Гесс и Владимир Львович замолчали, всё своё внимание обратив на сцену.
— Я, — между тем, продолжал Талобелов, доставая из кармана какие-то списки, — буду называть адреса, а вы, пожалуйста, представляйтесь… всем всё понятно?
По залу снова пронесся шорох: люди закивали головами, кто-то приподнялся, кто-то взмахнул рукой.
— Фонарный переулок!
Поднялся довольно представительного вида мужчина с испитым, однако, лицом. Когда-то это лицо должно было быть очень красивым, но ныне оно являло собою жалкое зрелище. Судя по ряду очевидных примет, мужчине не было и сорока, но выглядел он лет на двадцать старше.
— Губарев! — отозвался он.
Талобелов сделал какую-то пометку в своем списке и торжественно провозгласил:
— Сорок восемь тысяч!
Мужчина поклонился и сел.
— Демидов переулок!
Из кресла — в другом ряду и наискось — поднялся еще один примечательный тип. По виду — вполне себе преуспевающий коммерсант: такого и наметанный глаз мог бы принять за солидного столичного купца первой гильдии, причем из модных. Одет он был самым изысканным образом, без малейшего изъяна или малейшей оплошности, к каковым мог бы придраться строгий ценитель или критик. На шнурке поблескивало дорогое пенсне. На запястье — тип провел рукою по превосходно уложенным волосам — оказались часы на ремешке, хотя ношение таких часов — наручных — еще не стало общим и покамест больше распространялось в армии и в полиции. В общем, безупречность с налетом надежности растекалась от этого человека почти осязаемыми волнами. И всё же… как говорится, наметанный глаз наметанному глазу — рознь. Вадим Арнольдович сразу же понял, что за респектабельной оболочкой скрывается жулик, при этом жулик скорее в прошлом, нежели прямо сейчас, но привычек своих не оставивший и по-прежнему готовый пуститься во все тяжкие.
— Синицын!
Талобелов сделал новую пометку и не менее торжественно, чем в предыдущем случае, провозгласил:
— Сто четырнадцать тысяч двести двадцать шесть… и мелочь!
Жулик — как до него и пьяница — поклонился, но, в отличие от пьяницы, оставшегося немым, усмехнулся и даже как-то кокетливо произнес:
— Мелочь можете оставить себе!
Талобелов — и это было не менее удивительным, чем всё остальное — совершенно серьезно поблагодарил:
— Очень щедро с вашей стороны, господин Синицын! Я это помечу особенным образом!
И он — Талобелов — и в самом деле добавил к первой пометке еще одну.
— Глиняная улица! — сделав пометку по Синицыну, продолжил Талобелов перечень.
Это название поразило Гесса:
![Фредерик Дар - Глаза,чтобы плакать [По моей могиле кто-то ходил. Человек с улицы. С моей-то рожей. Глаза, чтобы плакать. Хлеб могильщиков]](/uploads/posts/books/148319/148319.jpg)