Джейн Хичкок - Обман зрения
Мади не отвечал, пока мы не выехали на главное шоссе.
— Я вырос в нищете, — начал он, словно говоря сам с собой, — и думал, что хуже ее нет ничего на свете. А потом я встретил Сэнди, такую красивую, такую добрую, такую богатую… И на редкость несчастную.
— В каком смысле? — спросила я, тронутая искренностью его чувств.
— Во всех, — покачал головой он. — Она была как раненая птица. Каждую ночь ей снились кошмары. Она с криком просыпалась, и я держал ее в объятиях, пока она не засыпала снова. Мы оба хорошо понимали чужую боль.
— Вы считаете, что не бывает любви без страдания? — спросила я.
— Это касается только большой любви, но ведь она не вся такая. Есть и другая, более удобная, которая основывается совсем на других чувствах. К сожалению, это не для меня.
Я искоса взглянула на него. В профиль его лицо выглядело не таким мужественным.
— Мы с Сэнди приезжали сюда на медовый месяц. Это она познакомила меня с Западом. Она терпеть не могла Восточное побережье. Ненавидела суету и тесноту.
— Она, должно быть, не любила «Хейвен», — предположила я, вспомнив давящую роскошь этого дома.
— Она называла его тюрьмой.
— Тогда почему вы вернулись на Восточное побережье?
— Мы туда не возвращались. Мы все время жили здесь. Вместе построили дом. Я и сейчас в нем живу.
Я несколько удивилась, так как считала, что Кассандра всегда жила в Нью-Йорке.
— Значит, вы жили на Западе, когда…
— Ессо![2] — перебил он меня. — Вот и Снежная Королева.
Впереди сияли огни зимнего курорта.
— Вы, должно быть, проголодались? — спросил Мади.
— Вообще-то да. Я целый день ничего не ела.
— Прекрасно. Мне нравится смотреть, как едят женщины.
— Что вы имеете в виду? — подозрительно спросила я.
— Не бойтесь, — усмехнулся он, наклоняясь ко мне так близко, что я почувствовала его дыхание на своей щеке, и погладил меня по руке. — Знаете, вы такая серьезная, даже слишком.
Я не убрала руку. Его прикосновение было мне приятно. Ничего удивительного, что он так понравился Кассандре — я и сама начала поддаваться его чарам.
15
Мы въехали в Снежную Королеву, курортное местечко, прилепившееся у подножия горы с тем же названием. Мади устроил мне небольшую экскурсию, провезя по нарочито живописным улицам, застроенным типовыми домиками в альпийском стиле. Везде виднелись резные деревянные таблички, даже у подъемников и туалетов. Казалось, что весь городок собран из деталей какого-то гигантского конструктора — плод фантазий заштатного архитектора, уставленный пряничными домиками, дикая помесь Австрии с Диснейлендом. Это было лишенное всякой истории и совершенно неинтересное место, где можно было только кататься на лыжах, ходить по магазинам, есть и спать. На мой взгляд, старый и обветшавший Броукенридж был гораздо привлекательнее. Так, по-видимому, думал и Мади.
Голосом плохого гида он рассказывал мне о местных «ничем не примечательных достопримечательностях», как он их называл, и об истории городка, который был построен в середине шестидесятых, как раз перед тем, как Америка вновь воспылала любовью к Дальнему Западу. Потом пришли спекулянты и взвинтили цены.
— Сейчас меньше чем за полмиллиона здесь ничего не купишь, — сообщил Роберто. — Я приезжаю сюда только поесть. Здесь слишком шикарно и невыносимо скучно.
Мади припарковался, и мы пошли в «Роффредо», крохотный итальянский ресторанчик, приткнувшийся за спортивными магазинами у подножия Снежной Королевы. Обрадованный хозяин посадил нас за угловой столик с потрясающим видом на гору. На залитом электрическим светом склоне застыл подъемник, похожий на черное ожерелье.
Мой спутник заказал бутылку кьянти и какие-то особые спагетти. Я сгорала от нетерпения как можно больше узнать о его жизни с Кассандрой и одновременно чувствовала, как растет наше взаимное влечение. Пару раз я замечала, что в его взгляде сквозит то же напряженное любопытство, с каким смотрела на меня миссис Гриффин во время нашей первой встречи.
— Почему вы на меня так смотрите? — наконец спросила я.
— Вы так похожи на Сэнди, — просто сказал он.
— То же самое говорила мне миссис Гриффин.
— Ничего удивительного. Вы могли бы быть сестрами.
— Сколько лет сейчас было бы Кассандре? Тридцать девять? Сорок?
— Сорок, без малого сорок один. Она родилась в декабре. А вам, как вы сказали, тридцать девять?
— Тридцать девять, без малого все сто.
Он засмеялся.
— Когда я спросил вас о возрасте, вы ответили без всякого кокетства. Большинство женщин не так откровенны.
— Зачем отрицать свершившийся факт?
— Но ведь факты бывают неудобными, почему бы их не умалчивать?
— На что вы намекаете?
— Факт — это просто событие. Оно происходит или же не происходит. Гораздо важнее ваше отношение к этому событию. Если вы выглядите и чувствуете себя моложе своих лет, ваш истинный возраст не имеет значения.
— Вы читали басню «Ворона и лисица»? — спросила я.
Мы оба засмеялись.
— Иными словами, «кончай трепаться». Я правильно понял?
— Правильно.
— Вы мне нравитесь, Фейт, — произнес он с какой-то новой откровенностью. — Это действительно так. Мне редко нравятся женщины. Я их либо люблю, либо ненавижу, но нравятся мне очень немногие.
— Вы собирались рассказать мне, как вы встретились с Кассандрой.
Откинувшись на спинку стула, он допил свое вино и налил себе снова.
— Вы должны понять, что Сэнди — это вся моя жизнь, моя судьба, — начал он со вздохом.
— Была.
— Была, есть… Какая разница?
— Скажите еще раз, где вы встретились?
— В Сент-Морице.
— Вас с ней кто-то познакомил?
— Она приехала кататься на лыжах, а я был ее гидом. Когда я заехал за ней в отель и спросил, какую программу она предпочтет, она ответила: «Я предпочту вас».
Он грустно улыбнулся, на миг вернувшись в прошлое.
— Сколько ей было лет?
— Девятнадцать.
— Вы знали, кто она, когда с ней познакомились?
— Что вы имеете в виду?
— Вы когда-нибудь слышали о Холте Гриффине?
— Non! Certo non![3] — воскликнул он.
— А когда же вы узнали, кто она?
— Когда было уже поздно. Великий Холт Гриффин, — с горечью произнес он, качая головой. — Какое чудовище!
— В каком смысле?
Мади закурил и допил свой бокал.
— В каком смысле? — повторил он. — Лучше вам этого не знать.
— Но я хочу знать, — горячо произнесла я.
Он выпустил струю дыма. Взгляд его стал холодным и отсутствующим. Он закусил губу.
— А что вам известно о нем?
— Немногое. Только то, что он был очень богат и происходил из почтенной семьи. Очень элегантен. Возможно, бисексуал. По крайней мере так говорил мне Гарри Питт. В «Хейвене» нет ни одного его портрета. Странно, правда? Я видела его фотографии в газетах, но у меня нет о нем четкого представления.
— Я вам расскажу одну историю, — сказал Мади, прищурившись.
— Давайте.
— Холт назвал одну из своих скаковых лошадей в честь дочери — Кэсси Миа. Когда Сэнди было двенадцать лет, он как-то забрал ее из школы, и они полетели на его личном самолете в Луисвилль, где проходили скачки. Там он разыграл целый спектакль, познакомив ее с жокеем и дав повозиться с лошадью в стойле. За скачками они следили из личной ложи Холта.
— Пока звучит неплохо, — вставила я.
— Не спешите, — ответил он, поднимая руку. — Кэсси Миа не пришла первой. Когда Сэнди попросила опять показать ей лошадь, Холт объявил, что велел ее застрелить. Он сказал Сэнди: «Вот что происходит с теми, кто мне не подчиняется».
— О Господи! — задохнулась я. — Невероятно. Застрелить лошадь без всякой причины? Вы уверены, что она не захромала и не стала калекой?
— Нет. Слушайте, что было дальше. Они переночевали в Луисвилле, и всю обратную дорогу Сэнди проплакала. Но когда они прилетели домой, угадайте, кого она там увидела.
Я растерянно покачала головой.
— Ту самую лошадь. Кэсси Миа.
— Что? — спросила я, не веря своим ушам.
— Да. Кэсси Миа была жива и здорова. Холт и не думал ее убивать. Наоборот, подарил ее Сэнди.
— Не понимаю.
— Видите ли, он хотел продемонстрировать Сэнди свое могущество и показать ей, что волен распоряжаться жизнью принадлежащих ему существ, как ему вздумается. Чтобы она сделала соответствующие выводы.
— Господи, какой ужас!
Мади усмехнулся:
— Это еще цветочки.
— Не могу в это поверить. А где же, черт побери, была Фрэнсис?
— Она панически боялась мужа, как и все, кто знал его близко. Нет, не совсем так. Его боялись все, кто хоть в чем-то от него зависел.
— Что вы хотите этим сказать?
— Если вы от него не зависели и ни о чем его не просили, тогда вам ничего не грозило. Он мог быть очень щедрым — как добрый друг и бескорыстный благодетель. Но горе тем, кто в нем нуждался. И особенно тем, кто состоял с ним в родстве.
