Мария Спасская - Безумный поклонник Бодлера
Все вранье, не любил меня биолог. Это я его любила. А он не обращал на меня внимания. Просто в упор не замечал. В тот день я твердо решила соблазнить Германа Игоревича. Надвигалось Восьмое марта, и силами школьной самодеятельности готовился большой поздравительный концерт, идейным вдохновителем которого был мой биолог. Я отправилась в библиотеку и взяла с полки первую попавшуюся книгу стихов – как я теперь понимаю, это оказался Шарль Бодлер в подарочном издании, прекрасно иллюстрированный гравюрами знаменитых художников. Дождавшись окончания занятий, я двинулась в каморку за актовым залом, где у Германа Игоревича была режиссерская. Думаю, приду вроде бы посоветоваться, какой стих мне прочитать на концерте. А сама разлягусь на диване, откину ногу, как я это умею, он и не устоит. Размахивая томиком стихов, я шла по коридору к актовому залу, готовясь к решающей схватке. Я была во всеоружии. Макияж, духи, прическа, крохотная юбочка и новое парижское белье – все было при мне. Я прошла темный зал и свернула за сцену. Стукнула для приличия в косяк и потянула дверь на себя. То, что я увидела, поразило меня в самое сердце. На том самом диване, где должна была лежать я, развалилась рыжая пигалица из моего класса, а дурак биолог нацеловывал ее в грудь и шею. Маленькая, конопатая, глазки-бусинки мышиного цвета, и что он в ней нашел? Увлеченные друг другом, они меня даже не заметили. Да он совсем идиот! Где я и где она? Он что, слепой и ничего не видит? Ну, он мне за это заплатит. Вдруг биолог поднял на меня затуманенные страстью глаза и торопливо принял сидячее положение, непослушными пальцами застегивая рубашку.
– Кира? Что ты хотела? – задыхаясь от вожделения к этой своей белой моли, прохрипел он.
– Я стихи пришла выбрать… – пятясь назад, пробормотала я.
Тихонько прикрыв дверь, я кинула ставшую ненужной книгу на подоконник и со всех ног бросилась бежать, на ходу начиная реветь. Пока никто не видит, я била себя по щекам, придавая лицу возбужденный вид. Пока добежала до учительской, достигла нужного состояния и выглядела просто ужасно. Истерика моя набрала необходимые обороты, и сквозь рев я уже ничего не могла сказать, заикаясь и воя белугой. Распахнув дверь, влетела на середину учительской, продолжая завывать и плакать. Директриса бросилась ко мне и испуганно залопотала:
– Что случилось, Кирочка? Что такое?
Но по задуманному мною сценарию я все еще не могла говорить, и меня отвели в медицинский кабинет, где принялись отпаивать валерьянкой. И только тогда я обрела дар речи.
– Я боюсь! – закричала я, играя на публику и ломая руки. – Вызовите маму, пусть она немедленно заберет меня отсюда!
– Чего ты боишься, Кирочка? – гладила меня по головке врач, в то время как директриса названивала матери, выполняя мою просьбу.
– Боюсь, что он изнасилует меня так же, как ее!
– Кто изнасилует? Кого?
– Герман Игоревич сейчас насилует за сценой девочку из моего класса! В своей режиссерской комнате! Не верите – идите, посмотрите! Я случайно увидела! Он и меня может! Я боюсь! Мама! Мамочка! Пусть приедет мама и заберет меня отсюда!
Мне вкололи успокоительное, и я ненадолго уснула. Смутно помню, как подоспевшая мать в сгущающихся сумерках почти несла меня на себе к машине. Как мы уезжали из «Романтика» и с каким ужасом смотрела на меня Надежда Георгиевна. Так, значит, Герман убил тогда Дашку, чтобы скрыть их связь?
– Так вот это кто! Мой любимый биолог! Герман Игоревич! – прошептала я, без сил опускаясь на кованую скамейку. Я даже представить себе не могла, что мой невинный розыгрыш, о котором я ни разу не вспоминала, будет иметь столь страшные последствия.
– Молодец, Кира, – раздался сухой голос откуда-то справа. – Браво. Наконец-то додумалась.
Герман Игоревич выходил из соседней аллеи, точно только того и ждал, когда я произнесу его имя. Он сильно изменился. Стал широкий и мощный, а руки покрыли вызывающе яркие татуировки. И я сразу поняла, что это он увел Харда. Та же бейсболка цвета хаки, а под ней пронизывающие янтарные глаза. Злые и беспощадные, как прицел пулемета. Голос тоже изменился. Стал жестче и суше, утратив приветливые интонации, и походил на голос робота.
– Ты стала туго соображать, Кира. С большим трудом ты выполнила лишь первую часть задания. Но это еще не все. Ты должна добыть пятый цветок. Поехали.
Я оглянулась в поисках сторожа, но его нигде не было видно. Наверное, старик ушел со своим шлангом на параллельную аллею. Между тем Герман пребольно ухватил меня за локоть и бесцеремонно потащил за собой. Черный внедорожник с тонированными стеклами ждал на том же самом месте, где меня высадил школьный автобус. Биолог толкнул меня на переднее сиденье и сам сел за руль. Машина тронулась с места, и я с чувством проговорила:
– Мне очень жаль. Правда.
– Охотно верю, – усмехнулся Крутицкий. – Но это ничего не меняет. Ты все равно будешь наказана.
– Но почему я? Допустим, я сделала гадость, но это не повод убивать свою подружку! Ведь смерть Даши на вашей совести, – вспыхнула я от его самоуверенного тона. Он был ненамного старше меня, но называть этого человека на «ты» язык не поворачивался.
Биолог протянул руку и вытащил из бардачка прозрачную папку с какими-то бумагами.
– Я не убивал. Даша сама прыгнула с моста, – проговорил он, кидая папку мне на колени. – На вот, почитай, пока по пробкам тащимся. Это материалы дела.
Я вынула протоколы допросов обвиняемого и свидетелей и стала их просматривать. Так я узнала окончание этой истории. После моей дикой выходки школьный доктор первой ворвалась за сцену. Ничего особенного она не увидела, Герман и Дашка просто сидели на диване, и моя невзрачная одноклассница всего-навсего застегивала кофточку. Но для медички, имевшей зуб на директрису, и этого было вполне достаточно, чтобы раздуть из мухи слона. Утром она собиралась отвезти Дашу к гинекологу на освидетельствование, чтобы убедиться, девушка она или нет, и в противном случае дать ход делу, заявив в милицию о растлении несовершеннолетней воспитанницы. Дашка была не девушка. Для Германа и Дашки это была катастрофа. Даша сказала, что пойдет прогуляться перед сном, чтобы успокоиться. Герман почувствовал фальшь в ее голосе и пошел за ней. И увидел, как его Дашка дошла до середины их обожаемого Радужного моста, где влюбленные по ночам гуляли. Постояла немного у ограждения, глядя в воду, и вдруг перелезла через перила и почти уже прыгнула, но Герман успел схватить ее за руку. От остановки автобуса к ним бежал водитель маршрутки, впоследствии заявивший, что именно Герман Игоревич и столкнул Дашу в воду. Может быть, все так и выглядело со стороны, но биолог всего лишь держал свою подругу, не давая упасть. Однако сил у Крутицкого было маловато, и он, как ни старался, не смог втащить ее обратно на мост. Это в тюрьме он, вероятно, стал таким накачанным, а тогда, насколько я его помнила, был хрупок, как и все люди умственного труда. Дашка висела над водой, улыбалась так светло и повторяла: «Я люблю тебя, слышишь, родной? Люблю! Давай умрем вместе!» Но умирать было страшно, и Герман лишь отрицательно мотал головой. В какой-то момент пальцы его ослабли, выпуская Дашино запястье, и у него в руке остался лишь ее браслет. Вот тогда он и стал совершенно седой.
– Я никогда не видела на Даше этого браслета, – недоверчиво протянула я, открывая бардачок и возвращая папку на место, при этом стараясь не глядеть на мертвенное лицо собеседника.
– А кого ты, кроме себя, вообще видела? – сверкнул злыми глазами Герман Игоревич. – Даша носила его, прикрывая рукавом школьной блузки. Не хотела, чтобы моя мать задавала ей лишние вопросы. Даша не умела врать и обязательно бы рассказала, что это мой подарок. Ты любишь кого-нибудь? – вдруг странно хмыкнув, осведомился Герман Игоревич.
– Допустим. Зачем вам?
– Знаешь, я заметил одну вещь, – задумчиво проговорил биолог. – Браслет этот какой-то странный. Он попал к нам с Дашкой совершенно случайно, и пока она была со мной, все шло прекрасно. Я учился в аспирантуре и даже не мог предположить, что способен на убийство. Но Даши не стало, и я, в общем-то неплохой парень, превратился в чудовище. Когда дядя Игнат привез Дашку из таежной глубинки, чтобы она получила столичное образование, она была для меня всего лишь дальней родственницей. Самой обыкновенной девчонкой, мимо которой я прошел бы, не оглядываясь. Но после того как я подарил ей браслет, словно что-то переменилось в нас обоих. Даша стала моим ангелом, моей единственной и любимой девочкой. Ради нее я поступил в аспирантуру и мечтал сделать научную карьеру. Специально упросил мать разрешить мне преподавать биологию в «Романтике», чтобы быть вместе с Дашей. В тот год она оканчивала школу, и мы хотели уехать куда-нибудь подальше, чтобы пожениться. Больше всего она боялась, что про нас с ней узнает ее папа. Дядя Игнат, – биолог усмехнулся, – был охотник, сибиряк, человек чести и непреложных правил. Как так, родственники – и вдруг надумали пожениться? Раньше все женились на кузинах, и никого это не смущало. Но теперь – другое дело. В этом видят извращение. Да и мою мать Дашка побаивалась. Поэтому никакого освидетельствования проходить не собиралась. Дарья решила вопрос по-своему – чтобы избежать позора, просто прыгнула с моста, и все. Меня обвинили в ее убийстве и посадили на пятнадцать лет, и дядя застрелил на Дашиных похоронах моих родителей. После чего повесился сам в лечебнице для душевнобольных. Так что получается, ты лишила меня всех, кого я любил, Кира.
