Сьюзан Конант - Пес, который боролся за свои права
Мы сидели в одной из комнат, где я уже успела побывать, — в богатой гостиной с четырьмя диванами, при каждом из которых имелось по два кресла с такой же обивкой и полированный кофейный столик. Красивые деревянные стулья. Приставные столики. Торшеры. Безвкусица в деталях? Там ее не было, если не считать таковой канделябры на каминах, а на столах корзины с цветами не по сезону — синими дельфиниумами и желтыми лилиями.
Едва я успела сесть на диван, как вбежавшая Зип сделала на ковре лужу.
— О Господи, — сказала Мими. — Дело в том, что вы ей нравитесь. Когда она перевозбуждена, с ней всегда такое случается.
Перевод в позитивную формулировку. Рита это так называет. Тебе плюнут в глаза, а ты говоришь, что это божья роса.
— Ваш ковер…
Мими не шелохнулась, чтобы убрать за Зип. Этим займется кто-нибудь другой. Зип поджала хвост и, вся дрожа, царапнула меня лапой, затем в нервных судорогах упала на пол. Ну что ж, вперед. Покупайте щенков в зоомагазинах.
— Кажется, я должна вам кое-что объяснить.
— Это вовсе не обязательно, — улыбнулась я.
Она сидела в кресле с высокой спинкой, обивка которого повторяла синий цветочный узор дивана. Если бы меня пригласили на ленч с миссис Буш, Милли и щенками, я бы непременно постаралась купить такой же костюм, какой был на ней, но скорее всего у меня не хватило бы на это средств. Темно-зеленый с белым свитером, связанным из какой-то экзотической пряжи. Меня так и подмывало спросить у нее, куда она жертвует свою одежду после того, как единожды ее надела.
— Видите ли, он обвел меня вокруг пальца, — сказала она. — Я попалась на обман.
— Я и не думала, будто вам что-нибудь известно. И нисколько не сомневаюсь, что вы не имели ни малейшего представления о том, чем он занимается. Никто так не думает.
— Если не возражаете, я расскажу об этом более подробно. Хочу, так сказать, снять груз с души.
— Конечно, — сказала я. — Видите ли, у меня нет к вам никаких претензий.
— Я очень ценю это. — Она откинулась на спинку кресла и сложила руки на коленях. Леди до кончиков ногтей, как и говорил Рон. — Я чрезвычайно ценю все, что вы сделали.
Я пожала плечами:
— Мне надо было вернуть отцовскую собаку. Все остальное — чистая случайность или близко к тому. Не более чем удачное сочетание везения и невезения.
Она улыбнулась своей невыразительной улыбкой и жестом попросила меня забыть о том, что, как мне кажется, сочла ложной скромностью.
— Для меня это было трудное время. — Ее речь, как всегда, звучала громко и отчетливо. — Помимо всего прочего мне было необходимо загладить свою долю хоть и невольной, но вины. Я дала приют преступнику.
— Послушайте, вы поддерживали постановление задолго до того, как узнали, чем он занимается. Вы сделали больше, чем кто бы то ни было. Все мы должны чувствовать себя виноватыми в том, что сделали меньше, чем могли бы.
— Благодарю вас. Но я должна было осознать, что проявила, мягко говоря, непростительную близорукость, которая привела к столь тяжким последствиям.
— Ах нет. Он просто очень ловко вами воспользовался.
— Это правда. Но не вся. Конечно же, я признаю, что близорукость проявила не только я. Здесь и Эд отчасти виноват. В результате мы позволили этому человеку провести нас обоих. — Она снова сложила руки на коленях. Вид у нее был совершенно спокойный.
— Мне кажется, вы напрасно вините себя, — сказала я. — Практически все попались на обман. — Как и я дала провести себя Дэвиду Шейну.
— Вы правы. — Она выпрямилась в кресле и сжала руку в кулак. — Он был просто незаменим. Казался таким надежным. Теперь я понимаю, что мы с Эдом его идеализировали. Пожалуй, видели в нем дитя природы. Он представлялся нам таким неиспорченным. — В ее голосе неожиданно зазвучала горечь. — И был невероятно полезен. Мог буквально все.
— Мог и делал.
— Да. — Она немного помолчала. — Я понимаю, что вы имеете в виду. В существование таких людей порой трудно поверить, — людей без нравственных барьеров. Всегда думаешь, что если они есть у тебя, то есть и у других. Мы так и думали. Либби, конечно, тоже. Он умел быть очень обольстительным.
— У вашего мужа на его счет не возникало никаких вопросов? Он никогда ни о чем не задумывался?
Зип встала и, пошатываясь, подошла ко мне. Я погладила ее глупую головку.
— Иногда… Но это было вызвано легким раздражением. Эд жаловался, что он слишком часто пользуется моей машиной. — (Ее машина — это зеленый фургон с решеткой на задней стене.) — Когда Эд впервые это увидел, то должен был дважды повторить, чтобы он помылся. Принял душ. Но я уверена, что он проявил тактичность. Так что нет. Я уверена: Эд полностью доверял ему. Мы оба доверяли.
— И после смерти вашего мужа у вас не возникало никаких подозрений?
— С какой стати? Я нашла аптечку прямо здесь, в доме. Я знала, что это такое. А вы знаете?
— Эпинефрин?
— Да. Вместе со шприцем, — сказала Мими. — Эд всегда относился к этому слишком легко. Просто отмахивался. Видите ли, еще и поэтому я никогда не думала… Буквально за углом от нас центр «скорой помощи», к аптечке же Эд относился с недоверием, опасался, что укол может вызвать гангрену. Зип, прекрати.
— Вы подумали, что потому он и оставил аптечку здесь?
— Ах нет, специально он ее не оставлял. Умом он понимал. Но потом я подумала, что причина в подсознательном страхе и нежелании поднимать вокруг этого дела переполох. Он не любил, когда к нему относились как к инвалиду. Была и еще одна причина. Как любой мужчина, он боялся показаться слабым. Поэтому и предавался с таким пылом разным мужским развлечениям. Бродил по лесам, рыбачил. Он очень это любил. В охоте и рыбалке была вся его жизнь. И естественно, он не хотел, чтобы на него смотрели как на большого ребенка.
— Наверное, в этом был свой смысл.
— Да. Можете мне поверить. Ведь Реджи Нокс был вместе с ним! Мне и в голову не приходило усомниться хоть в одном его слове. Потому мне и казалось, будто я точно знаю, что произошло. Он, конечно, мне обо всем рассказал. Я осталась совершенно одна, и Реджи казался мне даром небесным. Я боялась оставаться в доме без мужчины, к тому же он водил мою машину. И еще на мне лежала определенная ответственность. Я думала, что со смертью моего мужа он боится потерять работу. Вот я его и оставила.
— А на выставке?
— Могу только сказать, что я воспринимала его присутствие как нечто само собой разумеющееся. Ну и конечно, когда его не было рядом со мной, то он был с Либби. Я не возражала. Напротив, была рада, что они подружились. Мне казалось, что они друг другу подходят. — Она вздохнула. — На выставке он оказался из-за Либби. По мере развития их романа он проводил с ней все больше времени.
— Поэтому он и не встретился с Сиси раньше? Она кивнула:
— Он не имел ни малейшего представления о том, как выставляют собак. Не знал, как их водят. Он просто этим не интересовался. Но имел к собакам совершенно особый, удивительный подход.
— Имел. Рауди его любил. Это моя собака. Рауди.
— Да, конечно. Аляскинский маламут? Не сибирская лайка.
Я улыбнулась:
— Совершенно верно.
— Как раз сегодня утром я оставила за собой щенка пойнтера. Нечто вроде лекарства для меня и Либби. Пора нам приходить в себя. Надеемся найти подругу для Саншайна, но Либби говорит, что не стоит слишком на это рассчитывать.
— Либби столько знает о собаках!
— Еще бы! После всего, что мы пережили, этот щенок нам поможет. Особенно Либби. Ведь она через меня с ним познакомилась.
Вернувшись домой, я нашла в автоответчике сообщение от Либби Ноулз, и тут же ей позвонила.
— Холли? Послушай, я понимаю, что могу показаться слишком черствой, но ты разбираешься в собаках, а говоришь лучше меня. Ты не выяснишь, могу ли я теперь получить назад свои ножницы?
— Либби, скажи мне вот что. Прежде всего, зачем ты вообще покупала эти огромные ножницы? Я никогда не видела тебя с огромной собакой.
— Ты, кажется, не слишком разбираешься в уходе за собачьей внешностью? — Это был не совсем вопрос.
— Нет. Вообще не разбираюсь.
— Ножницы подбирают не по собаке. Профессионал должен уметь пользоваться такими ножницами для стрижки любой собаки.
— Пойнтеров не стригут. И золотистых тоже.
— Я вожу по рингу не всех собак, которых готовлю к выставке и за которыми смотрю. Сейчас у меня на попечении староанглийские овчарки, были португальские спаниели. И вот еще что. Ножницы, наверное, совсем затупились, а ведь наточить их стоит тридцать долларов.
— Либби наплевать, где они побывали, — сказала я Кевину. — Наплевать и на то, кто их туда отправил. Ее беспокоит лишь, что они затупились. Но почему они затупились, ей тоже безразлично. Ну а Мими? Интересно, вся эта история ее хоть чему-нибудь научила?
Кевин стоял у меня в кухне и жарил на плите лук.
