Морье Дю - Трактир Ямайка
Двое застреленных мародеров так и остались лежать на земле возле телеги. Живы они были или нет -- разбираться было некогда. Их тела тоже являлись уликой, от которой следовало избавиться. Разносчик Гарри перетащил их к горевшей карете. Огонь полыхал вовсю, и от кареты уже мало что осталось -- торчало лишь одно колесо над обуглившимися кусками дерева.
Джосс Мерлин запряг последнюю оставшуюся лошадь. Он и разносчик молча взобрались на телегу. Щелкнул кнут, и телега тронулась.
Лежа на спине, Мэри наблюдала, как по небу ползут низкие облака. Наступило утро, сырое и хмурое. Все еще слышался шум моря, который становился все глуше и тише. Казалось, волны израсходовали всю свою неистовую силу и теперь нехотя отступают от берега. Ветер тоже стих. Высокие травы, росшие по крутым склонам лощины, стояли не колышась. В воздухе пахло сырой землей и турнепсом. Серые облака постепенно слились в одну сплошную тучу. Заморосил дождик, мелкие капли падали девушке на лицо и руки. Со скрипом проехав по разбитой колее, телега повернула направо и выехала на более ровную, покрытую гравием дорогу. Она вела на север между изгородями из живого кустарника. Издалека, через зеленые луга и распаханные земли, неожиданно донесся веселый перезвон колоколов. Как странно было слышать их в это страшное утро.
И вдруг Мэри вспомнила, что сегодня Рождество.
12
Квадратное оконное стекло показалось ей знакомым. Оно было больше, чем в карете, и перед ним выступал карниз, а по стеклу шла трещина, которую она хорошо помнила. Напрягая память, Мэри смотрела на нее, удивляясь, почему дождь больше не сыплет в лицо и не дует ветер. Движение тоже прекратилось. Первой мыслью было, что карета остановилась, снова натолкнувшись на крутой склон в лощине, и что это обстоятельство и судьба заставят ее снова пройти через все, что с ней один раз уже произошло. Она выберется из кареты через окно, упадет и сильно ушибется. Поднявшись по извилистой тропинке, вновь натолкнется на разносчика Гарри, спрятавшегося в канаве; на сей раз у нее уже не хватит сил противостоять ему. Внизу на береговой полосе разбойники ожидают прилива, а гигантскую безжизненную черную черепаху-корабль несет и увлекает в морскую бездну.
Мэри застонала и замотала головой из стороны в сторону; краешком глаза она заметила возле себя выцветшую коричневую стену и ржавую головку гвоздя, на котором некогда висела какая-то табличка. Она лежала в своей постели в трактире "Ямайка".
В этой ненавистной ей комнате, столь холодной и тоскливой, она, по крайней мере, хотя бы чувствовала себя защищенной от ветра, дождя и рук разносчика Гарри. Здесь не слышно было шума моря, И гул прибоя больше не тревожил ее. Если бы в этот миг за ней пришла смерть, то стала бы желанной гостьей. Мэри была морально раздавлена, и лежащее на постели тело не принадлежало ей. Она не хотела больше жить. Потрясение, которое ей пришлось испытать, лишило ее сил. Она чувствовала себя тряпичной куклой. Слезы жалости к себе наполнили ее глаза.
Над девушкой склонилось чье-то лицо, и она съежилась, вдавив голову в подушку и вытянув вперед руки, протестуя и защищаясь. Перед глазами стояли распухшие губы и сломанные зубы разносчика.
Но тут ее ладоней коснулись чьи-то ласковые руки, и Мэри увидела робкий взгляд покрасневших от слез голубых глаз. Это была тетя Пейшнс. Они крепко обнялись, ища в этой близости успокоения. Тут Мэри дала волю чувствам и залилась слезами. Выплакавшись, она почувствовала себя лучше, на сердце полегчало.
-- Вы знаете, что произошло? -- спросила она.
В ответ тетя Пейшнс крепко сжала ее руки, а в ее голубых глазах Мэри прочла немую мольбу о пощаде. Она напоминала собаку, которую наказывают за проступок ее хозяина.
-- Сколько я пролежала здесь? -- спросила Мэри.
Оказалось, шел уже второй день. Некоторое время она лежала молча, пытаясь сообразить. Целых два дня! А кажется, всего несколько мгновений назад она стояла на берегу моря.
Сколько всего, должно быть, могло произойти за это время. А она лежала в постели и бездействовала.
-- Вам следовало разбудить меня, -- сказала она резко, отталкивая льнущие к ней руки. -- Я не ребенок, и нечего со мной нянчиться из-за пустяшных синяков и ссадин. Мне же надо что-то предпринять, вы разве не понимаете?
Тетя Пейшнс робко, неуклюже погладила Мэри.
-- Ты все это время лежала совсем без движения, -- еле сдерживая рыдания, проговорила она. -- У тебя, бедняжки, все тело было в крови и ушибах. Я обмыла тебя, когда ты лежала без сознания. Думала, что тебя сильно поранили, но, слава Богу, обошлось. Ссадины заживут. И ты выглядишь уже лучше.
-- А вы знаете, кто это сделал? Знаете, куда они возили меня?
Горечь ожесточила ее сердце. Она понимала, что ее слова больно ранят тетю, но не могла остановиться и принялась рассказывать о том, что случилось на море. На этот раз тетя уже плакала в голос. Мэри, увидев ее перекошенный рот, ее голубые глаза, в ужасе смотревшие на нее, почувствовала отвращение к самой себе и замолчала. Резко сев, девушка спустила на пол ноги; голова у нее закружилась, в висках стучало.
-- Что ты собираешься делать? -- спросила тетя Пейшнс, нервно теребя у Мэри рубашку, но племянница оттолкнула ее и принялась натягивать на себя одежду.
-- Это мое дело, -- отрывисто бросила она.
-- Твой дядя внизу, он не выпустит тебя из трактира.
-- Я его не боюсь.
-- Мэри, ради себя и ради меня, не серди его больше. Видишь, что тебе уже пришлось вынести. С тех пор как он вернулся с тобой, все сидит внизу, бледный и страшный, с ружьем на коленях. Все двери закрыты на запоры. Я знаю, ты видела и испытала ужасные вещи, такие, о чем говорить невозможно. Но, Мэри, неужели ты не понимаешь, что, если теперь спустишься вниз, дядя может снова ударить тебя... даже убить! Я еще никогда не видела его таким. Представить страшно, что он может сейчас сотворить! Не ходи туда, Мэри. На коленях тебя молю, не ходи! - - Она начала ползать по полу, хватая Мэри за юбку, сжимая ее руки в своих и целуя их. Зрелище было невыносимо жалким.
-- Тетя Пейшнс, я и так слишком много вытерпела из преданности к вам. Вы не можете требовать от меня большего, чтоб я и дальше молчала. Чем бы дядя Джосс ни был для вас когда-то, сейчас в нем не осталось ничего человеческого. Ваши слезы не спасут его от возмездия. Вы должны это понять. Он -- обезумевший от бренди кровожадный зверь, убийца! Неужели вы этого не понимаете? Он повинен в гибели многих людей, утонувших в море. До своего смертного часа не смогу забыть этого!
Голос Мэри срывался на крик, она была близка к истерике. Она еще не оправилась от потрясения и не могла рассуждать трезво. Ей представлялось, что стоит выбежать на дорогу, позвать на помощь, и помощь непременно придет.
Тетя Пейшнс предостерегающе подняла палец, призывая к молчанию, но было уже поздно. Дверь отворилась, и на пороге комнаты появился хозяин "Ямайки". Он стоял, пригнув голову под притолокой, в испачканной одежде, немытый, и смотрел на женщин. Лицо его осунулось и посерело, под глазами виднелись черные круги. Под бровью багровел шрам.
-- Мне послышались голоса во дворе, -- произнес он. -- Посмотрел в щелку в ставнях, но никого не увидел. Вы здесь что-нибудь слышали?
Ответа не последовало. Тетя Пейшнс только отрицательно покачала головой, на ее лице появилась тень неловкой, нервной улыбки, которой она его обычно встречала. Джосс уселся на постель Мэри; руки его теребили одеяло, а глаза беспокойно перебегали с окна на дверь.
-- Он придет, -- повторял Джосс, -- обязательно придет. Получается, я сам перерезал себе глотку. Он ведь предупреждал меня, а я посмеялся над ним, не послушал. Захотел сыграть в собственную игру. Мы, почитай, здесь все равно что мертвецы, все трое -- ты, Мэри и я. Нам всем конец, точно говорю. Игра окончена. Почему вы позволили мне пить? Почему не разбили, все до одной, эти проклятые бутылки в доме, не заперли меня на ключ, не дали отлежаться? Я бы не обидел вас, волоска бы на голове не тронул. Теперь уже поздно, всему конец.
Он переводил взгляд с одной на другую. Его налитые кровью глаза ввалились, голова ушла в широченные плечи. Женщины смотрели на него, ничего не понимая, ошеломленные и испуганные внезапной переменой в нем.
-- О чем вы говорите? -- спросила наконец Мэри. -- Кого вы боитесь? Кто вас предупреждал?
Тут он покачал головой, его руки потянулись ко рту, пальцы беспокойно задвигались.
-- Нет, -- медленно проговорил он, -- сейчас я не пьян, Мэри Йеллан, и еще могу хранить тайну. Одно скажу тебе: ты тоже не выпутаешься. Ты теперь так же замешана во всем, как Пейшнс. Мы окружены врагами. С одной стороны, против нас -- закон, а с другой... -- Он резко замолчал и с прежней хитростью посмотрел на Мэри. -- Ты бы хотела все знать? -- сказал он. -Чтобы я назвал его имя, а ты бы потом выскользнула из дома, побежала и предала меня? Тебе хотелось бы, чтобы меня повесили? Ладно, я не виню тебя за это. Я причинил тебе столько зла, что ты будешь помнить до конца своих дней. Но ведь я и спас тебя. Скажешь, нет? Ты думала о том, что этот сброд мог бы сделать с тобой, если бы не я? -- Он засмеялся и сплюнул на пол. И вновь стал похож на прежнего Джосса. -- Только за одно это можешь поставить мне хорошую отметку, -- заявил он. -- Никто ведь пальцем тебя не тронул в ту ночь, кроме меня, но и я не попортил твоего хорошего личика. А синяки и ссадины... они пройдут. Неужели ты не понимаешь, бедное и слабое существо, что стоило мне только захотеть, и уже в первую неделю ты бы была моей? Ты ведь все-таки женщина. Да, клянусь небом, ты лежала бы у моих ног, так же как твоя тетушка Пейшнс -- покорная, довольная и ластящаяся -- еще одна проклятая Богом дура. Пошли отсюда. Эта комната провоняла сыростью и гнилью.
