Алина Егорова - Ведьмино яблоко раздора
– Я видела его фотографию в «Одноклассниках», – продолжила Тома и сделала многозначительную паузу. – В моих «новостях» появились новые фото друзей. Так вот, на одной из них был он.
– Кто он? Вы его знаете?
– Лично не знаю. Он похож на мужа моей подруги из Самары.
– Так похож или точно он?
– Ну, я не знаю. Похож. Очень, – добавила Тома.
– Фамилия, адрес, телефон – все данные, которые вы знаете.
– Чьи? Подруги?
– И подруги тоже. Но в первую очередь меня интересует ее муж.
– Сейчас, – стала торопливо рыться в непрезентабельного вида сумочке Пеганова. Послышалось шуршание бумаг, звон ключей и мелочи. Дама старательно пыталась что-то оттуда выудить, но нужный предмет все никак не попадался. Вместо него попадались ненужные. Они сильно мешали поискам, и Томила, бросив извиняющийся взгляд на следователя, стала выкладывать их на стол: расческа со спутанными на ней проводами наушников от плейера, сам плеер, две конфеты, смятая квитанция, носовой платок, бумажник, телефон…
Тихомиров терпеливо ждал. Наконец ей удалось извлечь из сумки сложенный вчетверо листок бумаги.
– Вот, это он! – произнесла она торжественно, протягивая бумажку.
Бумажка оказалась распечатанным на принтере фото с сайта «Одноклассники». Молодой мужчина с малышом на руках. Малыш, судя по прикрепленному к голове бантику, – девочка, смотрел вниз, демонстрируя макушку. Мужчина улыбался за двоих неровными зубами.
Действительно, похож. Даже очень, отметил про себя Тихомиров. Ай да девочка, ай да глазастая. Ей бы еще ускоритель, а то всю душу вымотает, пока выдаст что-нибудь дельное. Все равно сегодня она молодец.
– Логунова, то есть теперь Морозова Ксения. Ее мужа зовут Дима. Адрес: Самара, улица Аэродромная, дом 37, квартира 25, – выдала Пеганова. Этот адрес она много раз выводила на почтовом конверте, и он крепко засел в ее памяти, а вот с индексом вышла незадача. Чтобы не ошибиться, Тома снова полезла в сумочку. Теперь за блокнотом. – Индекс… индекс сейчас скажу.
* * *Томилу в семье всегда называли Томой. Как звучит ее полное имя, она узнала только в шесть лет и была этим фактом разочарована.
– Не хочу быть Томилой, – закапризничала девочка.
– Это почему же? – поинтересовалась бабушка по отцовской линии, Фима. Внучку она любила, но старалась зря не баловать и была с ней строга.
– Оно некрасивое.
– Много ты понимаешь! Главное, что оно тебе подходит.
– А разве так бывает, чтобы имя не подходило?
– Да сколько угодно! Например, назовут девочку Светланой, а она черная, как жучка.
Бабушка Фима умела объяснять коротко и ясно. И не поспоришь ведь. Действительно, по логике Светлана должна быть светлокожей блондинкой со светлыми глазами. С тех пор этот образ у Томы и укоренился, и когда она встречала кареглазых Светлан с темными, как ночь, волосами, она относилась к ним предвзято – «ненастоящие», думала она. Светланы отвечали ей взаимностью, то есть разговаривали с холодком в голосе.
В их классе было три Светы: Панина, Гаврилова и Ломова. Панина имела задатки лидера, зычный голос, тяжелую руку и коренастую фигуру. Была бы она постарше, ее бы можно было смело назвать бой-бабой. Мальчики ее не любили за то, что она была слишком громкой и давила своим авторитетом. Но они ее слушались. Ее любили учителя за хорошую успеваемость и за то, что ее можно было использовать, когда нужно было организовать класс. Тогда подзывали Панину, доверительно глядя ей в глаза, ставили задачу, и уже через минуту класс был построен.
Гаврилова была тоже не из робкого десятка и тоже имела луженую глотку, но никто ее не слушался, кроме самых слабых и застенчивых учеников, которые подчинялись ей только из боязни получить от нее по шее, потому что Света была глуповата и училась на двойки. По этой же причине Гаврилова не нравилась учителям. Они единогласно решили, что толку из нее не выйдет, и даже не пытались объяснить ей материал. В классе ее называли Гаврюшей из-за фамилии и внешности: нахальной веснушчатой физиономии и коротко подстриженных волос, которые она начесывала перед каждым уроком, положив на парту карманное зеркало.
Позже, когда они все окончили школу, Томила увидела Гаврюшу на рынке. Она стояла за прилавком и бойко торговала бананами. Развязная бабища с закатанными по локти рукавами какой-то невнятной кофтенки и арбузными грудями, удобно расположившимися на прилавке рядом с товаром. В школе Гаврилова никогда толстой не была, а после школы ее разнесло, и это уже в девятнадцать лет! Тома постеснялась к ней подойти, она поспешила скрыться в толпе, а потом и вовсе ушла с рынка и старалась больше там не появляться. Тома даже не поняла, почему ей не хочется попадаться на глаза однокласснице. Она не в пример Гаврюше расцвела и из невзрачной девочки превратилась в прекрасную девушку: конский хвост блондированных волос, бронзовый загар, хорошая фигура, и сама она – не хухры-мухры – студентка металлургического колледжа. Другая на ее месте не преминула бы прихвастнуть успехами, а вот Томила стушевалась, словно сама была рыночной торговкой с непрезентабельной внешностью.
Ломова была высокой и симпатичной. Она училась на четверки и говорила тихим, даже слишком тихим голосом. Манера говорить у нее была особой – она будто бы не говорила, а шелестела словами, как листвой. Ломова была вредной и не любила Томку, может, из ревности к своей лучшей подруге, которая с Томой тоже дружила, может, еще из-за чего-то, только отношения у них не складывались.
Все три Светланы были «настоящими»: светловолосыми и светлоглазыми, но, несмотря на это, Томила ни с одной из них не смогла поладить. И вообще в последующем ей ни разу не встретилась ни одна Светлана – ни темная, ни светлая, – с которой бы они подружились. Все без исключения Светы были неприятными: одни крикливыми, другие стервозными, третьи грубыми или же обладали гремучей смесью отрицательных качеств, так что выносить их было тяжело. После того как муж Томилы ушел к соседке по даче Светке Сазоновой, она окончательно убедилась, что это имя сволочное.
Самара. Лето прошлого годаВ детстве длинные письма Томилы у Ксюши особой радости не вызывали, но она их читала, хоть и не всегда внимательно, больше придавая значения вложенным в конверт календарикам, чем тексту. Почерк у подруги был неровным, с характерным наклоном влево, и от этого чтение ее писем утомляло. Ксюша порой поражалась, откуда у Томки столько мыслей. Она сама, как ни старалась, могла из себя выдавить всего несколько строк типа: «у нас выпал снег» и «вчера ходила в магазин и купила заколку». И то, если только сменилась погода и состоялся поход в магазин. Что-нибудь придумать или рассказать из прошлого Ксюша не могла – у нее для этого дела напрочь отсутствовала фантазия.
Получив недавно весточку из детства в виде короткого сообщения от Томилы на сайте «Одноклассники», Ксюше очень захотелось продолжить с ней переписку. Хотелось читать ее длинные письма и самой писать в ответ такие же длинные. После обмена приветствиями она получила от Томы короткое сообщение с общими фразами – подруга явно с откровениями не торопилась. И тогда Ксюша сама попыталась написать ей нечто душевное, но получилось у нее это едва ли. Как все-таки трудно передать словами все, что накопилось в душе. Особенно если эти слова нужно не произнести, а написать. Эмоций и мыслей много, а строчки – ни одной.
Томкиному сыну восемь лет – уже совсем большой, и его не нужно нянчить. Сам должен уже помогать. И муж, наверное, у нее хороший, работящий, внимательный. Томила всегда была рассудительной, поэтому мужа плохого выбрать не могла. И вообще у нее в жизни все должно быть замечательно, не то что у Ксюши – унылые четыре стены и только работа, работа, работа в этих стенах.
Ксюше представилось, что Томила живет чудесной жизнью. Дом у нее – полная чаша, семья прекрасная. Работа, наверное, увлекательная – ведь Томка была думающей девочкой и, должно быть, с детства знала, кем станет. А город, в котором она живет, – просто сказка. Когда в одиннадцать лет Ксюша впервые его увидела, она была им навсегда околдована. Ей захотелось, если уж самой не удалось жить интересной жизнью, хотя бы понаблюдать за ней. Пусть Тома расскажет о себе, о том, как живет, а она будет читать, разглядывать фотографии и погружаться в ее мир, как в сериал.
Ксюша полезла на антресоли, чтобы достать убранную туда коробку с письмами от Томилы. Она решила их перечитать, но не по горизонтали, как двадцать лет назад, а внимательно. Стопка была разворошена – письма лежали совсем не так, как она их складывала в последний раз, когда муж в приступе ревности их разбросал, – не аккуратно, а абы как. И хронология нарушена. Зачем нужно было еще раз в них копаться? Один раз прочитал, поскандалил – и, казалось бы, на этом все. Или Дима пытался найти новый повод для скандала? Это он может. Искал и не нашел, улыбнулась Ксюша. Спросить бы у него невзначай: что, милый, убедился, что в одиннадцать лет у меня никого не было? Или не стоит – лучше не будить лихо, пока оно тихо. А то мало ли, во что это выльется. Есть темы, которые при Диме поднимать небезопасно. Такой больной мозолью для него является тема Ксюшиных бывших мужчин. Хотя слово «бывший» во множественном числе в случае с Ксюшей было неприменимо – до мужа у нее был всего один роман, и тот закончился быстро и без каких-либо последствий. Но сам факт второго номера позволял Диме постоянно допекать жену ревностью к прошлому, а заодно к настоящему и будущему.
