Юлия Латынина - Сазан
Гуня стоял над ним, крепко ухватив в лапах автомат, и с любопытством смотрел на лежащего человека.
– Или ты полезешь в эту дырку, – сказал Гуня, или я буду стрелять.
– Гуня, – сказал Сергей, – мы не может пролезть в эту дырку. А если ты будешь стрелять, ты разбудишь Давидюка, и он тебя убьет.
Гуня озадачился.
– Слушай, – сказал Гуня, – если эта дырка понарошку, то и стрельба тоже понарошку? Значит, Давидюк ничего не услышит.
Сергей встал на ноги и сказал:
– Шизофреник!
Этого не следовало говорить. Гуня отскочил от мента, как вспугнутая мышь, и передернул затвор автомата. Сергей шагнул вперед.
– Не подходи! – заорал Гуня.
– Да вы что, Баркин?
– Не подходи, – все вы такие. Сазан такой, Шакуров такой, Давидюк такой, ты такой – как вам от Гуни чего-то надо, так Гуня добрый, а как Гуня сделал, что надо, так пошел Гуня к черту…
***
Вечером Шакуров вышел из квартиры в сопровождении своих новых охранников. Его ждал белый шлангообразный «Линкольн». На нем был длинный, слегка отливающий серебром плащ, и руки его, без перчаток, нервно сжимались и разжимались. Шакуров посмотрел на часы: было 10:36. Один из охранников сел за руль «Линкольна», а другой вернулся в квартиру.
В 10:52 белый «Линкольн» выехал за кольцевую и помчался по пустынному шоссе. За городом туман сгущался все больше и больше, придорожные фонари сверкали, как нимбы святых на иконах, и водителю при свете приборной доски было видно, как его седока трясет мелкая дрожь.
Когда они проехали Шилково, лицо Шакурова исказилось, он поспешно нашарил в кармане платок и прижал его к губам.
– А вы нервный, – сказал водитель.
– Остановите машину, черт вас побери.
«Ща весь фрак заблюет», – подумал водитель. Семиметровый «Линкольн» неторопливо остановился перед небольшим мостом через речку. Шакуров выскочил и побежал по откосу вниз.
Водитель пожал плечами и закурил сигарету.
Прошло минут пять. Шакуров вышел из-под моста. Он взбирался по насыпи, держа руки в карманах, и его серебрящийся плащ мягко поблескивал в тумане.
– Наблевался? – спросил водитель.
Человек в белом плаще поднялся на обочину и вынул руки из карманов. В руках у него был тяжелый пистолет с глушителем. Плащ на нем был тот же, что на Шакурове, но это был не Шакуров, а Сазан. Водитель полез в карман.
Сазан нажал на курок, водитель булькнул и завалился назад.
На обочину поднялись еще несколько людей. С пяти вечера они лежали вдоль всего двадцать девятого километра. Водителя выкинули в канаву, и парень в камуфляже уселся на его место. Сазан сел рядом и завертелся, осматриваясь: все ли в порядке?
Потом к машине подошел Шакуров. В одинаковых белых плащах они с Сазаном казались почти близнецами, – только Шакуров был чуть ниже.
– Мне с тобой не надо? – сказал он.
– Нет, Сашенька. Там будут стрелять.
– Валерий, – сказал Шакуров. – Лейтенант Тихомиров уволен из органов.
– За что?
– Я тебе говорил, что этот человек не продается. По-моему, он стрелял в Севченко. Не понимаю, почему Севченко жив.
– О, – согласился Сазан, – если он стрелял из своего пистолета, то он вряд ли попал в Севченко.
Рядом притормозил «Рейнджровер». Сазан опять вылез из «Линкольна», и его люди быстро перегрузили в машину два больших чемодана, принадлежавших тому почтенному поколению переносных вместилищ, с которыми советские офицеры возвращались из обильной трофеями Германии, а добровольцы ехали на целину. Чемоданы были как чемоданы, только на одном из них была вырезана дырочка, и в эту дырочку любопытно таращилась закрытая колпачком черная кнопка. Из ручек чемоданов торчали два красных проводка, зачищенных на концах. Чемоданы погрузили на заднее сиденье, Сазан взял проводки, соединил их и замотал изоляцией.
– Это что такое? – спросил Шакуров.
– Езжай домой, Саша.
Машина уехала, а Шакуров остался стоять на дороге. К нему потихоньку собирались люди. Подъехал «Рейнджровер» и забрал троих. Подъехал грузовик и увез еще двух. Последней подъехал синий «БМВ» Шакурова с его старым водителем. Шакуров сел в машину, та развернулась и помчалась обратно в Москву.
«Рейнджровер» проследовал за Сазаном через первый переезд. Миновав отстроенный Севченко мост, который вызвал в поселке столько неодобрительных пересудов, «Рейнджровер» остановился. Мост был небольшой, метров десять, и по случаю начинающейся весны вода в овраге, перемешанная со льдом и сухостоем, билась в метре от его бетонных опор. Андрей Городейский, недавний милиционер, вышел к середине моста, наклонился над ворчащей водой и закрепил на опоре круглую и плоскую, как пицца, противопехотную мину. На мгновение, в свете фонаря, ему бросилась надпись на опоре, выцарапанная, наверно, зимой, когда ручей был весь во льду.
Надпись призывала бить буржуев.
Городейский и его напарник, заминировавший вторую половину моста, вернулись в машину.
Меж тем грузовик, украденный четыре часа назад у мертвецки пьяного водителя, проследовал по мосту к второму переезду.
Между грузовиком и «Рейнджровером» имелась радиосвязь, но люди сидели молча и не переговаривались друг с другом. На заднем сиденье «Рейнджровера» лежала радиостанция «Томагава», настроенная на милицейскую волну, и время от времени какое-либо из сообщений «Томагавы» вызывало в машине нервный смешок.
– А этот, семнадцатый, – похоже, что они катаются по Минке, – сказал человек по имени Гриша Гвоздь, который был в «Рейнджровере» за главного.
Прошло три минуты. Рация в руках Гвоздя вдруг сказала: «Привет. Мы скоро приедем. Нам пришлось кое-кто подровнять».
Гвоздь отложил рацию и, поискав, взял с полу гранатомет. Отныне и до конца операции рация была бесполезна.
Сазан, в «Линкольне», тоже слышал слова о скором приезде. Они означали, что два джипа с людьми Сазана приехали к поселку с другой стороны, через заброшенную бетонную дорогу, что дорога вполне проходима и что бревенчатые ворота на ее конце аккуратно разобраны. Операция началась: отныне ее можно было провалить, но отменить ее было нельзя.
Машина затормозила перед высокими черными воротами, и водитель нетерпеливо помигал фарами. Ворота раскрылись. Машина медленно въехала в темный, как китовое брюхо, гараж на первом этаже караульного домика.
«Линкольн» остановился. Ворота скользнули вниз.
В гараже было всего два охранника. Один подошел к Сазану и отворил дверцу машины, а другой со скучающим видом сидел и слушал что-то в наушниках.
Сазан, не торопясь, вылез, и с другой стороны, немного погодя, вышел его водитель. Водителя звали Мишка Крот, и он обладал хваткой и мозгами питбультерьера. Первый охранник стоял к водителю спиной, и его автомат висел у него на шее между ним и дверцей, из которой высаживался Сазан. От второго охранника Мишку Крота закрывала машина, дверца, и Сазан. Сам охранник скользил глазами по потолку и предавался чарам металлической Мельпомены.
Мишка Крот обошел капот машины. Охранник посторонился, видимо, полагая, что водитель тоже спешит к важному пассажиру. Мишка Крот вытащил большой десантный нож, – этот вид оружия был любим им за то, что с ним не надо таскать глушитель, взял первого охранника за плечо и, пригнув его, молча всадил нож поперек сонной артерии. Охранник стал падать. Второй охранник наконец очнулся. Глаза его изумленно выпучились, а рука поехала к кобуре и замерла на полдороге по уважительной причине: охранник заметил в руках вышедшего пассажира «Глок-19», внушительное оружие, обладающее неприятной привычкой стрелять по желанию владельца как одиночными выстрелами, так и очередями.
За спиной Сазана Мишка Крот сунул руку за сиденье, снял с чемодана колпачок, и сорвал бывшую под колпачком пломбу.
– Отведи-ка нас к Севченко, – сказал Сазан оставшемуся в живых охраннику, – да побыстрей.
Он немного нервничал. Мысль о том, что рядом с ним находится несколько килограмм взрывчатки, которая взорвется через пятнадцать минут при любом повороте событий, внушала живейшее желание убраться из этого места подальше.
Мишка Крот взял первого охранника под мышки и запихнул его в машину, чтобы не так бросалось в глаза, если кто-то вздумает заглянуть в гараж.
Затем он подошел сбоку ко второму охраннику, вытащил у него пистолет и рацию, снял с головы наушники, завел назад локти и застегнул его запястья стальными, обтянутыми прозрачным пластиком наручниками.
– Я тебя не трону, понял? – сказал Сазан. – Мне нужен Севченко.
Они вышли из гаража, поднялись на несколько ступенек по железной лесенке и проследовали в темный коридор. Откуда-то сверху слышалась музыка и женские взвизги, – охранники праздновали вечер со шлендрами из поселка.
Невольный их провожатый ногой отворил дверь, и все трое прошли в подземный переход, соединявший караульный домик с усадьбой. В переходе было темно и сыро, как внутри большого червяка. Посереди его, рядом с единственной лампочкой, посверкивал глазок телекамеры, и переливалась бензиновой радугой лужа на бетонном полу.
