Наталия Левитина - Экстремальная Маргарита
Глава 21
— Ты что, опупел?! — заорал Валдаев, едва увидев друга, входящего в кабинет.
Вид у Ильи был растерянный, немного помятый, смущенный и счастливый. Он пристроил в углу вчерашний пакет с кефиром, разместился на рабочем месте напротив Саши и, опустив голову, принялся ковырять пальцем какую-то шероховатость стола.
— Ты бы меня хоть предупредил! Как ты мог! Мамонт абиссинский! — бушевал Александр праведным гневом.
— Почему абиссинский? — удивился Илья.
— Потому! Ты дома был?
— Еще нет, — вздохнул Здоровякин, краснея. — Саша…
— Негодяй! Какой матерый негодяй! Вы посмотрите на него, люди! Машка звонила мне в три ночи, рыдала. Думала, ты подорвался на противотанковой мине. И что я мог сказать несчастной малютке в три ночи, едва проснувшись, ничего не соображая?
Здоровякин снова вздохнул. Целую палитру чувств и мыслей выражал этот вздох — раскаяние, боль, надежду, любовь, признание собственной нравственной неполноценности…
— Саш, извини…
— Я сказал Маше, что мы сидим всю ночь в засаде около рассекреченной явки Крупной бандитской группировки и я буквально на секунду заскочил домой, взять любимый бронежилет. И раздался ее звонок. По твоей вине я чувствовал себя последней сволочью, нагло обманывая бедную девчонку. Самое обидное, что она безоговорочно приняла мое объяснение.
— Поверила, — опять вздохнул Илья.
— Если и поверила, то не от наивности, а из безграничной веры в твою порядочность! Езжай домой, изверг! Успокой жену.
— Мы ведь не первый раз проводим ночь вне дома.
— Что значит «мы»? — возмутился Валдаев. — Лично я этой ночью делил кровать с Пульсатиллой.
— А я думал — с Маргаритой! — удивился Илья.
— Нет, не получилось, — сник Александр. — Отшила, как какого-нибудь прыщавого юнца. Но зато ты порезвился в джунглях, шалун?
Сконфуженная физиономия Здоровякина подтверждала правильность слов. Илья провел ночь с Настасьей.
— Тогда я сгоняю домой? — спросил он, поднимаясь из-за стола и, кажется, собираясь пресечь валдаевские попытки подробнее разузнать о приключении друга.
— Сгоняй. Кефир-то не протух?
— Я его в холодильник поставил. У Настасьи.
— Предусмотрительный мальчик. Смотри не выдавай меня. Всю ночь сидел в засаде. В засаде. Всю ночь. Ты понял?
— Хочешь сказать, что я не должен признаваться Маше, где был?
Изумление Валдаева не знало границ, оно простиралось до Аляски.
—?!!!!!!
— Не говорить?
— Какой идиот! — выдохнул наконец потрясенный Шурик. — Зачем тебе что-то говорить? Я уже все сказал. В три ночи. Ты что, хочешь бросить Машку?
— Нет! Не знаю…
Саша минуты три молчал, усиленно соображая. Не то чтобы скоростные показатели его мышления так же не впечатляли, как 286-й микропроцессор в сравнении с «Пентиумом», наоборот, капитан Валдаев иногда демонстрировал настоящие чудеса сообразительности. Но когда дело касалось женщин, Валдаев и Здоровякин не всегда понимали друг друга. Их позиции в вопросе взаимоотношений с представительницами прекрасного пола были слишком различными.
— Давай разберемся. Ты влюбился в Настасью? — уточнил Александр.
Илья обреченно кивнул.
— И теперь хочешь сообщить Машке, что провел ночь с другой женщиной?
Илья посмотрел на друга вопросительно, словно ожидал подсказки:
— Я ведь не могу ее обманывать.
— Ты предпочитаешь поставить ее перед необходимостью выбора?
— Я просто не хочу ей врать.
— Нет, ну ты вообще… Как ты себе это представляешь? Приходишь сейчас домой и говоришь Маше: «Я провел бурную, страстную ночь у Настасьи. Ты ее не знаешь. Она красавица, блондинка, умница, к тому же вдова миллионера».
— Нет, ну…
— И как это звучит? Отвратительно. Получается, ты открытым текстом заявляешь бедной, милой и такой родной Маше, что она тебе больше не нужна. И ты ее отправляешь в расход. В смысле, в корзину. Как использованный бритвенный станок. Или дырявые носки. А она, Маша, между прочим, мать твоих детей.
— Я не хочу расставаться!
— Тогда спрячь в карман свою честность и ничего не говори. Посмотрите на него! Первый раз в жизни изменил жене и готов кричать об этом на каждом углу. Еще закажи в типографии листовки и разбрасывай их с самолета. Или дай объявление в газете.
— Так противно… Обманывать Машу. А если она сама спросит?
— Не спросит. А если спросит — изображай негодование. Помнишь, следователь Филимоненко отпустил под подписку о невыезде Лапунова по кличке Лапуся, за которым мы как ненормальные охотились полгода? Вот, изобрази такое же волнение. Ори и круши мебель, как тогда. Получится очень живописно. А Маша поверит, что ты перед ней чист, как ноябрьский снежок.
— У меня не получится!
— Потренируйся по дороге. Только не придави кого-нибудь из прохожих.
— Все-таки… Я не знаю… Не умею врать.
— Никогда не поздно заняться самосовершенствованием. Учись, братец!
— А знаешь, Валдаев, мне искренне жаль твою будущую жену. Если ты когда-нибудь все-таки надумаешь жениться.
— Згя, згя, батенька, — прокартавил Саша. — Пусть даже я буду надрываться, утоляя страсть семнадцати любовниц, моя жена все равно будет уверена, что она единственная и неповторимая.
— Ты лживый, изворотливый проходимец.
— Угу. Однако ночь провел в родной постели, — напомнил Валдаев.
Илья в сотый раз шумно вздохнул и покинул кабинет.
* * *
Всего лишь ночь была проведена вне дома, но Илье казалось, что он возвращается после длительного отсутствия. С трепетом, не зная, сумеет ли прямо взглянуть в глаза Маше, Здоровякин открыл дверь.
Навстречу ему кубарем выкатились два маленьких белых привидения. С радостным визгом неведомые существа устремились навстречу Илье. Илья подхватил одно и, удерживая на вытянутых руках, с трудом определил, что поймал Антошу. Ребенок был усыпан мукой с головы до ног, и его это, по всей видимости, приводило в восторг.
— Привет, — обрадовано воскликнула Маша, выходя в прихожую. — Я так рада тебя видеть! Страшно переживала! Почему ты не предупредил, что у вас задание? Я бы меньше волновалась! — Она приблизилась к мужу и потянулась за поцелуем. Обниматься не стали, потому что Маша тоже была вся в муке.
— Извини, не смог, — ровным, безжизненным тоном ответил Илья. Ему не пришлось отводить в сторону бессовестные глаза, так как в момент встречи с женой он, поймав, разглядывал Лешу. — А что ты делаешь?
— Я пеку пирог! — торжественно объявила Маша.
— Пирог?! Ты?! — изумился Илья.
— Да. Твой любимый, яблочный. Позвонила твоей маме, узнала рецепт. Кажется, ей стало плохо с сердцем, настолько ее потрясла моя мирная инициатива.
— Мне сейчас тоже станет плохо! Маша! Ты печешь пирог?!
— Я всю ночь не спала, думала о тебе. И о нас, — призналась Маша. — Поняла, как я тебя люблю и как мало забочусь о тебе. Никогда не глажу рубашек, не готовлю еду…
— Маша! — собираясь зарыдать, воскликнул Здоровякин. Ему было ужасно стыдно.
— Но ты ведь не разлюбишь меня за хозяйственную бестолковость?
— Конечно нет!
— Зато я считаюсь приличным программистом.
— Конечно, Маша! — Меня все хотят. Как программиста, конечно
Это ведь тоже что-то значит, правда?
— Да.
— Я успешно самореализуюсь, я получаю такое удовольствие от работы… И наверное, это как-то компенсирует мои многочисленные недостатки, да?
— Я тобой горжусь! — со слезами на глазах выкрикнул Здоровякин.
— И поэтому прощаешь мне грязный пол, отсутствие ужина, неумытых детей…
— Запросто!
— И я так тебя люблю! — счастливо вздохнула Маша. — Пойдем. Пирог готов. Надолго отпустили-то после бессонной ночи?
Знала бы Маша, насколько бессонной была сегодняшняя ночь для Ильи! Но ее вера в порядочность Здоровякина была безгранична. «Если бы у него что-то было с той бесподобной блондинкой, с которой его видели, он бы сразу мне сказал! — удовлетворенно думала Маша, вытаскивая пирог из духовки. — Он ведь совсем не способен лгать. Он безупречно честный… Ух ты, получилось!»
— Маша, ты меня удивляешь! — потрясенно заметил Илья, разглядывая пирог. — Впервые в жизни, и так удачно!
— Сама не ожидала. Наверное, потому, что думала о тебе.
Илья оглянулся в поисках места, куда бы можно было присесть с тарелкой без ущерба для одежды. Вся кухня была засыпана мукой.
— Вообще-то я на пять минут, — признался он
Привидения примчались на кухню за порцией пирога. С них сыпалась мука. А вскоре потекло и смородиновое варенье, присутствовавшее в начинке.
— Всего на пять минут! — расстроилась Маша. — А мне, кажется, придется заняться генеральной уборкой, — обреченно вздохнула она.
Маша уже думала о том, что надо выбирать менее трудоемкие способы выражения любви к мужу. Тем более тревога оказалась ложной.
— Блестяще, блестяще! — чавкал пирогом Илья. — Ты проявляешь разносторонность истинно талантливого человека. Тебе все удается!
