Филип Пулман - Рубин во мгле
Салли меняла одного поставщика за другим, но никто не мог предоставить им бумагу или химические реактивы бесплатно. Она убеждала, она умоляла, она описывала их положение так ярко и образно, как только могла, но взамен получала лишь вежливые отказы. Наконец, одна фирма дала некоторое количество фотобумаги, но этого было катастрофически мало; и это было их единственное достижение. Что касается типографии, с которой они заключили договор, то она отказывалась платить аванс, а выручка за продажи была слишком отдаленной перспективой, чтобы можно было всерьез на нее рассчитывать. В какой-то момент Салли пришлось останавливать Фредерика, собравшегося продать свою камеру. «Не смей трогать оборудование, – сказала она ему. – Никогда этого не делай. Каким образом, интересно, мы получим его обратно? Что мы будем делать, когда развернемся, если на первые же заработанные деньги нам придется выкупать всю аппаратуру?» Он смирился с ее логикой, и камера вернулась в студию. Время от времени он снимал портрет-другой; но дело, которое они взлелеяли, умирало.
Салли знала, что у нее есть деньги, которые могут их спасти. Но она знала также, что, если попытается их получить, мистер Темпл непременно найдет ее и остановит, и тогда она уж точно потеряет все.
И вот однажды, холодным ноябрьским утром, ей пришло письмо из Оксфорда.
Дорогая мисс Локхарт!
Я должен попросить у Вас прощения за свою забывчивость. Я могу отнести ее только к тому, что был слишком потрясен смертью моего бедного брата и теми трагическими обстоятельствами, сквозь которые нам всем пришлось пройти. Помню, что собирался сказать Вам об этом, когда мы встретились на другой день, но потом это выскользнуло из моей головы, и я вернулся в Оксфорд, не выполнив своего долга.
Вы должны помнить, что моему брату было передано сообщение для Вас от вашего отца, я хочу сказать, от капитана Локхарта. В день своей смерти брат попросил меня записать кое-что важное для Вас; это была последняя часть сообщения, которую он от растерянности позабыл, когда рассказывал Вам. Она была очень короткой, всего лишь несколько слов: «Скажи ей, пусть посмотрит под часами».
Не было добавлено никакого объяснения, но он уверил меня в том, что вы поймете, о каких часах идет речь. Это было все, что вспомнил Мэтью, и он потребовал, чтобы я записал это и передал Вам; я сделал первое, а теперь выполнил и второе.
Надеюсь, Вы разгадаете, что имеется в виду. Я еще раз должен извиниться, что не вспомнил раньше.
С наилучшими пожеланиями
неизменно Ваш
Николас Бедвелл.
Салли почувствовала, что сердце ее готово выпрыгнуть из груди. Она знала, о каких часах говорил отец. В их доме в Норвуде над конюшней была часовая башенка – маленькая прихоть строителя, украшенная красивой резьбой и раскрашенная, – с часами, отбивавшими каждую четверть часа, которые нужно было заводить раз в неделю. Нелепая деталь для пригородного дома, но Салли любила взбираться на чердак над конюшней и смотреть, как часы отсчитывали время и били. И именно под ними, в полу, была съемная доска, скрывающая некое полое пространство, давным-давно приспособленное Салли под тайник.
«Пусть посмотрит под часами…»
Может быть, там ничего и нет, но это еще надо проверить. Ничего никому не сказав, Салли купила билет на поезд и отправилась в Норвуд.
Дом изменился за те четыре месяца, что она его не видела. Окна и двери были покрашены, появились новые железные ворота, и клумба роз перед домом срыта и заменена чем-то, что, по-видимому, в будущем должно было стать фонтаном. Это был теперь чужой дом, и она не испытала от этого грусти; прошлое осталось в прошлом.
Теперь здесь жили мистер и миссис Грин вместе со своей большой семьей. Когда Салли приехала, мистер Грин находился на службе где-то в городе, миссис Грин была в гостях у соседки, но добродушная беспокойная гувернантка мгновенно заметила девочку и нисколько не возражала против того, чтобы та осмотрела конюшню.
– Конечно, они не будут против, – сказала женщина. – Они такие добрые. Чарлз, прекрати немедленно! (Это относилось к маленькому мальчику, который методично разламывал подставку для зонтиков.) Пожалуйста, проходите, мисс Локхарт… Вы уж меня простите, я должна – о, Чарлз! Вы же найдете сами дорогу? Ой, что же я говорю! Конечно, найдете.
Конюшня нисколько не изменилась, знакомый запах и звук часов на миг пронзили ее острой болью; но она пришла не за этим. Через минуту она уже держала в руках коробку из тайника: маленький, обитый медью сундучок, многие годы стоявший на столе у ее отца.
Салли села прямо на грязный пол и открыла ее. Ключа не было – обыкновенная простая защелка.
Коробка была полна банкнотами.
Несколько минут она осознавала, что держит в руках. Она недоуменно перебирала бумажки и даже приблизительно не представляла, сколько тут денег. И тут Салли увидела письмо.
22 июня 1872 года
Моя дорогая Салли!
Раз ты читаешь это письмо, значит, худшее произошло и меня уже нет. Бедная моя девочка, тебе столько пришлось перенести; но ты сильная и не сломаешься.
Эти деньги предназначены для тебя. Это в точности та сумма, которую я вложил в компанию «Локхарт и Шелби» многие годы назад, когда Шелби еще был порядочным человеком. Компания скоро развалится. Я в этом убежден. Однако я сумел вернуть себе эти деньги, и теперь они твои.
Я не счел для себя возможным взять больше. Но эта часть изначально принадлежит мне – конечно, большая часть дел компании всегда была вне подозрений, и я имею свою долю в ее прибылях, – но ее дела так плотно и долго переплетались со злом, что я отказываюсь от своей доли.
Моя вина, что это не было обнаружено раньше. Шелби вел восточную часть бизнеса, и я, как последний дурак, ему верил. В моей воле и силе это исправить. К счастью, у нас хороший агент в Сингапуре. Я повидаюсь с ним, и вместе мы покончим с тем дьяволом, который обвился вокруг нашего бизнеса.
Имя этому дьяволу, Салли, – опиум. Может быть, это странная щепетильность для человека, торгующего с Востоком, вся наша китайская торговля взросла на опиуме. Но я его ненавижу.
Я его ненавижу, потому что я видел, что он сделал с Джорджем Марчбэнксом, когда-то моим лучшим другом. И если ты читаешь это, моя дорогая, ты знаешь, кем он был и что за сделку мы совершили. Даже рубин заражен этим, ибо деньги, которые за него заплатили, пришли с маковых полей Аграпура. Сегодня эти поля еще больше процветают, чем раньше; дьявол возрождается. Что касается Марчбэнкса, с того самого дня я его больше не видел, но я знаю, что он жив, и знаю, что он скажет тебе всю правду, если я пошлю тебя к нему. Я сделаю это, лишь когда у меня не останется ни тени надежды.
Возьми эти деньги, Салли, и прости меня. Прости, что не сказал тебе всей правды в лицо, прости меня за вымысел о твоей матери. Жила когда-то девушка такая, как она, и я любил ее, но она вышла замуж за другого, и давно уже умерла.
Я передаю тебе деньги наличными, потому что думаю, тебе вряд ли удастся вытащить их из лап стряпчего. Темпл хороший человек, и он честно присмотрит за остальными твоими деньгами, но он неизбежно сочтет тебя неспособной к самостоятельному распоряжению капиталом и использует все возможности английского закона, чтобы самому контролировать их – из лучших побуждений. А так ты сможешь распоряжаться ими по своему усмотрению. Присмотри себе какое-нибудь небольшое дело, которое требует капиталовложений. У тебя все получится. Ты сумеешь правильно выбрать. Мне повезло меньше; мои друзья, мой партнер – все они разочаровали меня.
Но один раз в жизни я выбрал правильно. Это было, когда я выбрал тебя, моя дорогая, – тебя, а не состояние. Тот выбор стал моей величайшей гордостью и величайшей радостью. Прощай, моя Салли. Ты поймешь, что это значит, когда я подпишусь с глубочайшей любовью,
твой отец,
Мэтью Локхарт.
Она опустила бумагу и склонила голову. Все теперь сошлось: полная коробка денег и письмо. Она плакала. Она очень его любила. И он снова выручил ее; в этой коробке работа для Джима, в этой коробке их будущее… Они смогут нанять детектива, чтобы найти Аделаиду. Все получится…
– Папа, – тихонько шепнула она.
Будут трудности, сотни трудностей и препятствий. Но она справится. Гарланд и Локхарт!
Она подобрала коробку и письмо. И поспешила на поезд.
