Галина Романова - Осколки ледяной души
— Ну… Да… Занят, а что?
— Надо полагать, в офисе сегодня еще никто не появлялся, — констатировала она вполголоса и, заслышав его возмущенное сопение, поспешила:
— Мне адрес Татьяны нужен и тех старушек, что поумирали в этом месяце так скоропалительно.
Адрес был получен спустя минут десять. Для этого ей снова пришлось перезванивать. Во двор Верещагиных она въезжала уже через пять минут.
Шитина медленно проехала по всему двору, остановилась на парковочной площадке, огороженной новеньким побеленным бордюром, заглушила машину и принялась оглядываться.
Хороший дворик, чистенький. Кто-то очень следил за тем, чтобы с асфальта вовремя сметалась облетевшая листва. И чтобы к зиме песочницы были вычищены, дабы не служить пристанищем бродячих четвероногих. И чтобы урны не были переполнены и не вываливали свое содержимое на землю, раскрученные пинками хулиганов. Фонари сейчас не горели, но Шурочке почему-то казалось, что вечерами те непременно горели, слишком уме ухоженным выглядел дворик.
Машин на стоянке было мало. Ее красная «Тойота» выделялась среди двух «десяток» и одного задрипанного, грязного по самые окна «москвичонка» чужеродно и как-то не по-настоящему. Как разукрашенная грудастая Барби среди грубых резиновых кукол с вдавленными пучеглазыми лицами. Наверное, стоило приехать сюда на автобусе или оставить машину где-то за углом. Как-то не вязалась ее легенда с таким вот шикарным авто, совсем не вязалась.
Взяв с соседнего сиденья сумку, Шурочка выудила оттуда блокнот и авторучку, вылезла из машины и неторопливой походкой двинулась к подъезду Верещагиной.
Квартира Надежды Ивановны, той самой тетушки, что умерла якобы от сердечного приступа или от несчастного случая, спровоцированного сердечным приступом, все еще была опечатана. То ли родственников не было. То ли следствие все же имело место быть, и допускать туда родственников пока не пожелали.
Постояв в раздумье на ее пороге, Шурочка начала названивать в две другие квартиры, расположенные на площадке. Странное дело, но открылись обе двери почти одновременно. За одной маячила заспанная физиономия высоченного «качка», сразу оживившегося при виде длинноногой черноглазой Шурочки. Вторая, открывшись, представила на обозрение женщину средних лет с зареванным ребенком на руках. Женщина смотрела недобро из-под сальной челки, которую все время сдувала с глаз. Подбрасывала сползающего ребенка повыше на живот и тут же спешила одернуть неряшливый в пятнах халат.
— Добрый день, — вежливо, но без лишнего подобострастия пробормотала Шурочка и вежливо улыбнулась. — Я из собеса, отдел социальной поддержки малоимущих пенсионеров. Меня интересует ваша соседка Надежда Ивановна. Мы несколько раз присылали ей вызов, звонили, и все безрезультатно. У нас отчетность и все такое, а она не является. Не подскажете, в чем дело?
— Ишь ты! — Тонкие губы женщины поползли в сторону. — Везет дуракам и пьяницам, я всегда говорила! Теперь вот еще и мертвякам везти стало! Нету ее!
Взяла и, дрянь такая, дверь захлопнула.
— Что это было?! — потрясенно воскликнула Шурочка, глянула на «качка», заметно пробудившегося ото сна, и еще раз спросила:
— Не скажете, что это только что было?!
— А, не берите в голову. Она жизнью обижена. Дочь в девках родила, ребенка ей на руки кинула, а сама по трассам кочует, — охотно пояснил парень, подтянул повыше сползающие спортивные штаны, распахнул пошире дверь и предложил:
— Да вы входите, я вам, чем смогу, помогу. Раз такое дело…
То, что жил он один, было видно с порога. Какие-то железяки, кругляшом или в виде цепей, гантели повсюду. Стопками газеты, стулья, тряпки на этих стульях. И разобранная, занимающая полкомнаты огромная расхристанная кровать. Сейчас там кто-то сладко посапывал. Из-под скомканного одеяла выглядывала огненно-рыжая всклокоченная макушка.
— Идемте на кухню, — предложил он ей шепотом, когда Шурочка, проявив бдительность, сунула нос в комнату и быстро там все оглядела. — Там у меня… Сами понимаете, беспорядок.
На кухне было удивительно прибрано. Никаких пятен, застывших на плите, столе и раковине. Все пристойно и на своих местах. Даже цветочек какой-то чах на подоконнике за тюлевой шторкой.
— Присядете? — Он выдвинул босой ногой из-под стола табуретку.
— Нет, спасибо. — Шурочка подошла к окну и тут же увидела свою машину, все те же две «десятки» и один «Москвич». — Окно во двор выходит…
— Ага. Весело!.. — Парень загремел чайником. — Чего тут только не увидишь и не услышишь! То алкаши пузырь начнут делить прямо под окнами. То любовь кто-нибудь затеет прямо в кустах. Крики, стоны… То кошки драку поднимут. То скандалы какие-нибудь. И все норовят под моими окнами это все устроить. Весело, одним словом. Так вот и с вашей Надеждой Ивановной получилось.
— Как? — тут же быстро среагировала Шитина.
— Скандалила прямо вот здесь. Она, правда, всегда скандалила. Таким была человеком. — «Качок» уселся на табуретку, которую проигнорировала Шурочка, и затеребил в руках резиновый кругляшок эспандера, вот что значит ни минуты без спорта. — Но в тот вечер особенно. Да и не вечер это уже был, а ночь скорее.
И парень слово в слово повторил историю, которую Шурочка уже слышала от Степана. Степан, правда, вел свое повествование без особых подробностей.
— И мужчина, говорите, потом руки платком вытирал?! — Шурочка округлила и без того огромные глаза. — Это что же получается… Получается, что он ее и того?..
Чайник на огне захлопал крышкой. «Качок» вскочил с табуретки и загремел чашками, не забывая, правда, развлекать гостью подробностями веселого соседства.
— Ничего он ее не того! Это наш глупый народ просто сложил два плюс два и получил двадцать! Как всегда!.. И когда милиционеры тут всех опрашивали, базарили не по теме.
— А о чем они базарили?.. Спасибо. — Она безропотно взяла в руки предложенную чашку и тут же затеребила, задергала за ниточку бумажный пакетик.
Чая ей не хотелось, она никогда не пила чай у чужих людей, из чужих рук и чужих чашек, но уходить так вот сразу, не узнав ничего, она не могла.
— Они? — «Качок» с шумом отхлебнул из своей кружки, тут же блаженно зажмурившись. — Все в один голос твердили, что Надежду Ивановну убил тот самый парень, с которым она скандалила ночью.
Это он про «белые носки и черные одежды», сразу же сообразила Шитина и осторожно пригубила напиток.
— Он уволок ее из двора, когда она тут верещала. Это правда. Долго не выходил. А когда вышел, руки платком вытирал. Вот выводы и поспешили сделать. Якобы он ее того — укокошил, а потом вытирался. Бред же сивой кобылы! Стал бы он так рисоваться, если бы в самом деле хотел убить. Так ведь?!
— Наверное… — осторожно согласилась Шурочка и еще раз отпила, чаи оказался вполне терпимым, а в ее больной с похмелья желудок опустился просто целительным бальзамом.
— К тому же… — тут парень хитро подмигнул ей и снова приложился к чашке, от удовольствия едва не замурлыкав. — К тому же я никому не рассказывал, но Надежду Ивановну я на следующее утро видел живой и здоровой.
— Да ты че!!! — Шитина открыла рот, перестав изображать из себя деловую даму из собеса. — Как живую?! А кто же ее тогда, того?.. Неужели и правда живой видел?!
— Ну! Как вот тебя, — сразу перешел на «ты» парень, почувствовав в ней перемену. — Я выхожу из своей квартиры с мусором, а у нее дверь приоткрылась. Она высунулась и мне: «Здрасте». Я с ней поздоровался и хотел мимо пройти. А она начала вдруг извиняться за шум под окном. Я чуть на зад не сел. Чтобы эта… А ладно, о покойниках или ничего, или хорошо. Офигел я, одним словом, говорю, ладно, мол, чего там. А она вышла из-за двери и снова извиняться. Только, говорит, вы не жалуйтесь на меня никуда. Я ей: я, типа, и не собирался. А кто это, говорю, на вас так подействовал, Надежда Ивановна?
— А она? — Шурочка незаметно для самой себя выпила весь чай и слушала теперь «качка», как оракула, раскрыв рот и боясь спугнуть неосторожным движением.
— Да, говорит, тот, что был вчера тут под окнами. Я-то, говорит, сдуру на него наругалась, а он, говорит, оказывается, из милиции. Обещал наказать! Она всхлипнула и ушла к себе. А на другой день ее мертвой нашли. Тут уж бабки наши разошлись, так разошлись, что и не остановишь…
Шурочка быстро-быстро рассортировала в голове все, что знала и что только что услышала, и поняла вдруг, что ничего не понимает.
— Слушай, а что милиция говорит?
— Милиция? Милиция считает, что это был сердечный приступ. И когда она падала, ударилась виском о стол, — пояснил «качок», беспечно пожав огромными, с хорошие тыквы, плечами. — А как же еще? Время смерти они установили. Того парня, что отирался тут под окнами, наверняка знают. Так что по-другому быть вряд ли может.
— А чего квартира до сих пор опечатана? Нет у нее, что ли, никого? У нее там компенсации осталось до черта, родне бы сообщить, — вспомнила вдруг о своей «миссии» Шитина и засобиралась сразу, поставила чашку на стол и принялась что-то деловито записывать в блокнотик. — Нет родни-то? Или милиция до сих пор следствие ведет?
