Наталья Андреева - Альфа-женщина
И поработать дома над очередной научной статьей для толстого журнала, которую я давно уже задолжала. Мысли мои сейчас заняты другим, но для того, кто набил руку, написать что-нибудь заумное не проблема. Гуманитарной наукой заниматься просто. Надо лишь понятные всем вещи называть словами, которые большинству людей неизвестны вообще. А известны только посвященным. К примеру, все говорят: «Сейчас невозможно обойтись без компов». В переводе на язык научной статьи это звучит так:
«В эпоху постмодернизма информационные технологии имеют определяющее значение». Вот вам и первая фраза. Следующая должна быть вообще никому не понятна. «Всякое общество производит дифференциацию, а продуктивистская система доводит эту вынужденную стратификацию до абсолютной крайности». Как-то так. Кто не знает кодовых слов, подумает:
– О-о-о! Какая она умная!
Это все равно что работать переводчиком. За одним исключением: такого словаря в природе не существует. Но это быстро выучивается, и уже нормальным человеческим языком писать ничего не получается. Да и не надо, когда у тебя есть ученая степень. Я не готова сейчас сделать научное открытие, но моя статья есть в плане, да и деньги никогда не лишние. За годы своего профессорства я заработала такой колоссальный авторитет и обросла такими связями, что все, что я пишу, проходит на ура. Я это заслужила, потому и пользуюсь без зазрения совести.
Так что с утра я немного поработала. Львенок отбыл на службу, и мне никто не мешал. Через пару часов я решила, что пора мне ехать решать свои проблемы. Так я попала сначала на бизнес-ланч, а потом на роскошный обед из пяти перемен блюд.
Мой собеседник был юристом. Законником. И ушел он от жены (вот странность!) к своей секретарше, которой тайно помог купить квартиру еще будучи женатым. Тут срабатывает железная мужская логика: что положено Юпитеру, не положено быку. Мужчина полигамен, а женщина обязана хранить верность, поскольку никому не охота воспитывать чужих детей. Но ведь детей Веревкин и Дионисия Денисовна не имели. Они жили для себя, это была жизнь, обставленная с комфортом, сытая и удобная. Что не мешало Веревкину время от времени забегать к своей секретарше. Как он мне сказал: просто поболтать.
А что ему мешало вести разговоры с умной женщиной, своей женой? Не знаю. Но с ней поболтать было невозможно. Так мне сказал Веревкин.
– Я и раньше догадывался, что она мне изменяет, – развел он руками. – Но у меня не было доказательств.
Как и любой юрист, он на слово не верит никому. Ему необходимо собрать доказательную базу. Квалифицировать преступление жены по статье Уголовного или Гражданского кодекса и определить за это меру наказания. Господин Веревкин счел, что за тайный визит в коттеджный поселок Дионисии Денисовной положен развод.
– Я прожил в ней двадцать лет, – с обидой говорил мне он, перечисляя преступления супруги. – И ни разу не изменил.
– А как же ваша секретарша? – не удержалась я.
– Да разве это измена? – искренне удивился Веревкин.
Как только я его увидела, сразу же оставила мысль стать его тренером по постельной гимнастике. Он был так огромен, что я мысленно окрестила его слоном. Я видела его фотографию до того, как отправилась на встречу, нашла в Инете, но там он был лет на десять моложе и еще на что-то годился. А теперь уже нет. Дионисия погорячилась, когда сказала, что у него могут быть дети. Диагноз «диабет» был написан на лбу у этого господина большими буквами. Он яростно потел и страдал одышкой. Лицо красное, причем краснота нездоровая, да еще он носил очки с плюсовыми стеклами. Его глаза за этими толстыми стеклами казались огромными. Круглые, водянистые, они почти не моргали. Когда он сел напротив, живот уродливо вздулся волдырем и слился со столешницей. Ничего не имею против полных людей, но он заказал такую порцию мяса, что я невольно вздрогнула.
У меня есть полка, где стоят исключительно чревоугодники. Они давно уже решили для себя извечный вопрос, есть или не есть? Конечно, есть! Но когда человек решает, что больше не будет себя в еде ограничивать, он тем самым вступает на очень опасный путь. Потому что со временем еда заменяет ему все остальные удовольствия, и в конце концов он уже думает только о еде. И живет во имя еды, как алкоголик открывает утром глаза с единственной мыслью: как дотянуть до первой рюмки? И все дообеденное время посвящено уже только рюмке. А у чревоугодника порции вкусной еды, о которой он тоже мечтает с утра. Как это будет, какие можно привнести в привычную трапезу изыски? О том, сколько можно съесть, он не думает. Да сколько угодно, лишь бы было вкусно! Я уж молчу о том, как они совращают с пути истинного стройняшек типа меня. У них есть на сей счет целая философия, но не будем об этом. Просто чтобы стало понятно, кто в данный момент сидит передо мной.
Я оперировала соответствующими понятиями. Во-первых, извинилась за свою стройность:
– У меня желудок больной, много не могу себе позволить.
– Панкреатит? – сочувственно спросил Веревкин. Я молча кивнула.
– Тогда да. Так можно и в больницу загреметь.
– Но я очень люблю смотреть на то, как едят.
– Это так, – сразу оживился Веревкин. – У меня есть друг, он тоже страдает язвой желудка. Спиртного в рот не берет. Ни-ни! Но очень любит застолья. Песнь души, говорит, смотреть, как другие наслаждаются жизнью сполна. Вроде бы как сам. – И господин Веревкин с чувством опрокинул бокал вина. – Врачи рекомендуют, – сказал он, вытерев толстые губы. – При диабете красное вино полезно.
Пока мы сидели в ресторане, он высосал этого вина почти литр. И не запьянел. Я с ужасом смотрела, как исчезают в огромном чреве деликатесы. Мне не жалко денег, но ведь совсем себя не бережет!
– Моя супруга Дионисия – сноб и зануда, – выговорил господин Веревкин, с трудом дыша. Желудок расперло, он явно надрывался, переваривая пищу в таком количестве, и по толстым щекам моего собеседника ручьями лился пот. – Не понимает простых человеческих радостей. И меня не понимает.
Я согласно кивнула, сейчас не самый подходящий момент с ним спорить.
– Ты что от меня хочешь-то? – спросил он в благодарность за обед.
– Мелочь, пустяк. Кто сказал, что жена вам изменяет?
– А зачем тебе это? – подозрительно спросил Веревкин.
– Здесь великолепно готовят десерт. – Я подвинула к нему меню. Все то время, пока мы ели, оно лежало на столе, я намеренно не отдала официанту эту красоту в корочках из кожи настоящего крокодила. Для чревоугодника меню имеет огромное значение, особенно картинки. В его желании насытиться не только калориями, но и зрелищем, есть что-то детское. Они не едят, а играют в еду. Наше кулинарное шоу завершалось, а я еще не получила того, чего хотела.
– Десерт, говоришь? – он оживился. И деловито спросил: – Что посоветуешь?
– Тирамису, говорят, отменное. Или жареные бананы в карамели. Мороженое… – соблазняла я.
– А, давай! – махнул он огромной дланью. Мигом подскочил официант.
– Мороженое, – тяжело вздохнул Веревкин.
– И тирамису, – добавила я.
– И тирамису, – он покорно кивнул. – Гулять так гулять!
– Завидую вашему аппетиту, – похвалила я.
– Что да, то да, – он погладил огромный живот. – Покушать я люблю.
Он не говорил «пожрать». Или «поесть». Ласково: покушать. Хотя он именно жрал. Лопал. Трескал. Я и в самом деле наслаждалась зрелищем. Голиаф насыщался. У меня возникло чувство, что я сама объелась.
– Так как вы узнали? – нежно надавила я.
– Мне позвонили, – сдался Веревкин, запуская чайную ложечку в тирамису. Видимо, ему было очень вкусно.
– Звонок анонимный?
– Да. Но я все равно узнал, кто звонит. Я же юрист.
– И… кто?
– Одна девица из вип-отдела. Инной ее зовут. Потом мы встретились, и я выяснил подробности. Все сошлось. А тут еще мою жену вызвали в полицию. Что-то она там видела, когда ездила к своему любовнику.
– Не что-то, а кого-то. Меня.
– Ах, вот оно как… – Веревкин на время перестал жевать. – Значит, это тебя подозревают в убийстве?
Такая фамильярность меня не шокировала. Я давно уже привыкла к людям, которые на ты со всем миром. Уверена, и апостол Петр, встретив такого господина у врат рая, услышит:
– Ну, ты давай открывай. Как здоровье-то? Ничего? А я вот сподобился. То есть скопытился.
Причем это идет у них от сердца. От огромного доброго сердца. Они даже не подозревают, что кому-то такое простецкое обращение может показаться обидным. Чего ломаться-то? Подумаешь, какой-то доктор наук. Тем более я не представилась полным титулом.
Веревкин впервые посмотрел на меня с интересом. До этого момента я безуспешно пыталась конкурировать сначала с суфле из семги, потом с бифштексом. Одно утешение: одолела тирамису. Господин юрист так и застыл, держа ложечку у рта в ожидании ответа. Я на всякий случай прикинулась овечкой.
– Разве я могу кого-нибудь убить? Меня подставили. Даже свидетеля нашли. Вашу жену. Я просто уверена, что ей заплатили.
