Наталья Александрова - Новогодний детектив (сборник рассказов)
Татьяна с Лопуховым вывернули из-за угла как раз в тот момент, когда дежурный «укладывал» носки с трусами в дорожную сумку оперативника. Прощения, по его мнению, за такое опоздание быть не могло.
– Ну! – встряхнулись все, включая медитирующего на лампочку вдовца. – Что скажете?
– А ничего. Сказать нечего, – пожал плечами Лопухов, тесня к выходу Татьяну. – Мы тут по второстепенному делу были. Начальник приказал одного задержанного до утра допросить. Вот мы и…
– Лопухов! – взревел оперативник, хватая со стойки перед окошком дежурного свою вязаную шапку. – Какого черта я тут стою, не знаешь?!
– Не-а, – невинно улыбнулся ему Лопухов, Татьяна уже вышла на улицу. – Всем пока, с наступающим вас, ребята!
– Да! – плаксиво подхватил разбитый горем муж. – С наступающим! Какой теперь тут праздник?!
Последним, что увидал Лопухов, были вздрагивающие от плача плечи мужчины. Утешать его теперь было некогда, Татьяна уже влезала в Васину служебную машину.
«Успеть бы теперь хотя бы к чужому новогоднему столу, – подумал Лопухов, взбираясь на водительское сиденье. – Главное, что женщина моя желанная рядом, а стол и дом могут быть чьими угодно».
Глава 5
– Сейчас, секунду, еще немного!!!
Он так и не научился красиво открывать шампанское. Так, чтобы пробка оставалась в руке. Чтобы, выскакивая из бутылки, издавала негромкий хлопок. А вместо вспененного вина, заливающего стены, из горлышка выплыл бы аккуратный аристократический дымок.
Не мог он так. Либо полбутылки на потолок, пол и стены, либо вообще с писком непонятным, будто не шампанское, а ситро открывает, либо, как сейчас, сидит, ждет нужного момента и с красным от натуги лицом держит из последних сил выпирающую из бутылки пробку, а потом ведь точно на потолок, пол и стены пенным шлейфом пройдется.
– Да не нужно. – Она улыбнулась с трогательной нежностью. – Не нужно ждать, давайте сейчас. Разливайте уже, а то потом колоть в нос будет прямо в двенадцать.
Он шлепнул пробкой об потолок, не удержав. Залил бабкин сундук, угол, слава богу, что не попал ей на платье. Разлил остатки шампанского по стеклянным высоким стаканам, не зря покупал, как чувствовал, и проговорил:
– Давайте, за счастье!
– Давайте, – согласилась она, кивая. – Или за несчастье, которое счастью помогло.
– Можно и так. – Миньков одним глотком выпил шампанское и сморщился. – Честно, не люблю я его.
– А зачем покупали? – удивленно вскинула она брови. – Вон у вас его сколько! Аж целых три бутылки!
– Так традиция же. Да и гостей намеревался пригласить.
– Не пригласили?
– Пытался. Не нашлось желающих. Если бы не вы… Если бы не счастливый случай, то куковал бы здесь один.
Она мелкими глотками пила шампанское, куталась в объемный воротник платья и все никак не могла согреться. Уже очень давно она была в этом доме. Сколько же прошло времени, когда этот мужчина нашел ее на опушке леса? Если сейчас полночь, а нашел он ее около двух часов дня, как он рассказывал, то почти десять часов. Да, почти десять часов он согревает ее. Сначала долго тащил ее на себе, выкопав из сугроба. Потом стянул с нее сапоги, полушубок, уложил на кровать и начал растирать ноги. И делал это так настойчиво, с таким напором, что ей сделалось больно, и она заплакала. Он перепугался и начал ее уговаривать. Говорил, что так нужно, что это правильно, что если он не будет так тереть ее ступни, то после переохлаждения могут начаться проблемы со здоровьем.
Какие проблемы со здоровьем, какие?! У нее жизнь вся под откос сегодня пошла. Милое трогательное неведение, в котором она прожила несколько лет, вдруг оборвалось, закончилось. Оно взорвалось огромным воздушным пузырем, произвело такой оглушительный грохот, что до полной немоты сдавило ей затылок.
Нет, это не обстоятельства, это ее муж сдавливал ей затылок, заставляя выпить что-то отвратительное и горькое из бутылки. Смотрел ей прямо в зрачки незнакомыми холодными глазами, держал ледяными пальцами за затылок и приказывал ей пить.
– Леня, Леня, я не хочу, – пищала она, захлебываясь от горечи. – Что это, Леня? Не надо.
– Надо, дорогая. Именно это и надо. – И снова одной рукой держал ее за затылок, а второй больно давил на щеки, чтобы она послушно открывала рот.
Было мерзко, душно и страшно. Она ничего не понимала вообще! Утро началось так благодушно, так замечательно. Звонили родители, звонили друзья, поздравляли с наступающим праздником, звали в гости. Она сегодня за утро столько получила приглашений! Но вежливо отнекивалась. Она же не могла принять решение без Лени. Нужно было сначала все с ним согласовать. А он с утра уехал куда-то, не сказав – куда, обещал вернуться к обеду. Она принялась хлопотать на кухне, хотя к празднику почти все было готово, это так уж она дополнительно решила его порадовать, принявшись стряпать пончики. Леня очень их любил с клюквенным киселем. Она и кисель сварила.
Только он не стал ничего. Влетел домой в странном каком-то возбуждении. Велел срочно одеваться, сказал, что потом по пути все объяснит. Но объяснять ничего не стал. Просто повез ее далеко за город, все время ухмыляясь каким-то своим мыслям. А на ее вопросы отвечал тем, что она должна потерпеть, что скоро он ей все расскажет, вот еще немного проедут. Что вот за этим, нет, за тем вон поворотом он ей все объяснит.
Но и потом он не стал ей ничего объяснять. Ухватил за затылок, вытащил откуда-то из-под сиденья пластиковую бутылку и начал заставлять ее пить. Сопротивляться она не стала. Это не в ее привычке было, оказывать Лене сопротивление. Если он говорит, что именно так и так надо делать, она так и делала. Хотя он всегда считал ее вздорной и возмутительно нравоучительной. Но это было неправда, нет. Она никогда не читала ему нотаций, она могла лишь советовать. Советовать и… подчиняться.
Содержимое бутылки она выпила все до конца, и еще до того, как он вышел из машины, переговорив с кем-то по телефону, она почувствовала, как свинцом наливаются веки, а тело ее, сделавшись совершенно безвольным, заваливается набок.
Спать было нельзя, она это даже в полуобморочном своем состоянии понимала. Надо было выбираться наружу из машины. Снаружи было прохладно, свежо и не так страшно. Но пока Леня бегал вокруг машины, чем-то гремел по днищу, выбираться наружу было нельзя. Вот как он уедет…
– Ну все, спящая красавица, пока! – улыбнулся он и больно похлопал ее по щеке. – Как протрезвеешь, так жду тебя дома. Может, и к столу еще успеешь.
И рассмеялся злым, диким смехом, уходя прочь. Потом она отчетливо услышала шум подъезжающей и отъезжающей машины, стук открываемых и закрываемых дверей, чей-то смех, показавшийся знакомым, и все стихло.
Надо было вылезать из машины на улицу, надо было это сделать до того, как она уснет окончательно. Пускай тело ватное, ноги не слушаются, в голове шум, но на улице будет лучше.
Как альтернатива, Леней ей было предложено, если она замерзнет, завести машину. И даже настоятельно советовалось не сидеть на месте, а проехаться туда-сюда, но она понимала, что этого делать нельзя. Она не сможет ехать по правилам, хотя знала их назубок. Она не сможет пока ехать вообще. Можно было бы, конечно, проспаться, а потом уж, но…
Но ей было страшно от всего, что он сегодня с ней делал.
Зачем вливал в рот ей что-то горькое?
Зачем оставил одну на пустынной дороге?
Зачем что-то делал под машиной, чем гремел там?
И пускай он всю их совместную жизнь считал ее капустой и не раз называл так со скрипом зубовным, она что-то да сообразить смогла даже своими затуманенными странным зельем мозгами.
Сколько времени ей понадобилось на то, чтобы вывалиться из машины в сугроб, она не знала. Назвала бы этот временной отрезок вечностью и не солгала бы. Потом, встав на колени, начала совать себе пальцы в рот, пытаясь продвинуть их как можно глубже. Ее тошнило снова и снова, тело содрогалось мелкой дрожью, внутренности подкатывались к горлу, но она настырно держала пальцы во рту.
Когда внутри ее уже ничего не осталось, она отползла в сторону и упала лицом в снег. Немного помогло. Она даже смогла подняться на ноги и пойти куда-то. Сначала была тропинка, она точно помнила, потом ее не стало, и она начала увязать в снегу. Но еще какое-то время медленно брела, с трудом передвигая ноги. Упала, когда споткнулась о корень высокого дерева. Даже не разобрала, что это за дерево такое, просто упала к подножию ствола, и все.
– Вот и все, – прошептала она со слезой. – Вот и все. Леня, у тебя все вышло. Вышло, как ты хотел…
Спать было нельзя, а хотелось. Надо было вставать, идти, ползти, грызть каждый заснеженный метр земли зубами, а сил просто не было. И тогда она, закутавшись головой поглубже в воротник шубы, просто решила погибнуть.
Раз она никому не нужна…
Раз она ему не нужна, то она сделает так, что ее не станет. Пускай он будет счастлив. Она ведь всю жизнь с ним к этому стремилась. Пускай он будет счастлив.
