Вера Русанова - Букет для будущей вдовы
- Такие как твой Селиверстов смотрят только про Чака Норриса. А Чак Норрис, слава Богу, до программы время закончился!
В общем, так мы препирались минут пятнадцать, и Митрошкин сдался только после того, как я клятвенно пообещала уйти немедленно, в одиночестве, без юбки и до ближайшего милицейского поста.
- Чокнутая! - ещё раз скорбно, но теперь уже убежденно сказал он, швырнул мне юбку и стал с усталым, горестным видом надевать поверх черной футболки серый, крупной вязки джемпер...
Олег Селиверстов жил в мрачной девятиэтажке со скрипучей дверью подъезда, вывернутыми на лестничных клетках лампочками и, к тому же, с неработающим лифтом. Так что до седьмого этажа мы тащились пешком.
- Женя, я прошу тебя: подумай! - бубнил мне в спину Митрошкин. - Куда ты рвешься, как ненормальная? Чего ты лично от него ждешь?.. Ну, хочешь я выйду на балкон и на весь микрорайон прокричу, какая ты умная и сообразительная?
- Не хочу! - отвечала я, переводя дыхание и снова перепрыгивая через ступеньку. - У меня нет мании величия, зато есть желание внести в эту историю ясность.
- С Шайдюком и его женой ты уже однажды такую ясность внесла!
- А ты, благородный рыцарь, теперь всю жизнь напоминать будешь?
Он угрюмо сопел и с досады попинывал на ходу железные перила, гудящие при этом на весь подъезд. Перед самой дверью, обитой черным кожзаменителем, Леха устало спросил:
- Ну, в общем, ты хорошенько подумала? Все решила, да? Ты находишься в здравом уме и твердой памяти и понимаешь, что в случае чего я тебя выгораживать не собираюсь?
- Да, - почти с вызовом ответила я и нажала на кнопку звонка. В прихожей разлился свистом и щелканьем электрический соловей, потом послышались громкие шаги.
"Рейнджер! Точно. Только он может так топать!" - промелькнуло у меня в голове, и я, естественно, оказалась права.
"Сейчас", - рявкнули за дверью, в замке повернулся ключ, на лестничную площадку упал золотой прямоугольник света и на пороге возник Олег Селиверстов собственной персоной. Даже дома он ходил в джинсах и клетчатой фланелевой рубахе. Правда, теперь рубаха была расстегнута и под ней виднелась черная майка, похожая на те, в которых обычно занимаются "качки" в спортзалах. Костюм "рейнджера" довершали резиновые пляжные шлепанцы и серебряный крестик, висящий на шелковом шнурке. В левой руке Селиверстов держал огромный бутерброд с сыром, кетчупом и колбасой. Из комнаты доносился звук работающего телевизора.
Нельзя сказать, чтобы наше появление хозяина обрадовало. Во всяком случае, поизучав мою физиономию с десяток секунд, на Леху он взглянул, как умирающий солдат на друга, предательски выстрелившего ему в спину.
- Что, опять? - в голосе его послышались едва ли не истерические нотки.
- Олег, ты извини, - Митрошкин смущенно опустил голову и пнул ногой косяк, - но у нас тут опять появились... новости. Так, наверное, правильнее будет сказать?
- Ну, проходите! - "рейнджер" неопределенно мотнул головой в сторону комнаты. А я со спокойной гордостью сообщила:
- Вообще-то, Леша просто пытается меня выгородить. Инициатива прихода сюда принадлежит мне: он упирался до последнего и не хотел никого беспокоить. Однако, я, на свой страх и риск, решила отвлечь вас от домашних забот и сообщить некоторые интересные детали. А там уж поступайте, как считаете нужным.
Речь была продумана мной заранее, по дороге сюда, и прочувствовать всю глубину сказанных слов Селиверстову полагалось не сразу. Потом, когда мы выложим ему все факты, касающиеся Ван Гога, когда я скажу и про "Ночное кафе", и про "Красные виноградники в Арле", когда... Интересно, что с ним произойдет? Подавится ли он своим многоэтажным бутербродом? Или разозлится, потребовав не лезть не в свое дело и прекрасно осознавая при этом мою правоту? А, может быть, у него хватит мужества признаться в том, что он недооценил мои дедуктивные способности и склонность к логическому мышлению?..
"Рейнджер" шел впереди нас по коридору, держа надкусанный бутерброд уже без прежней деликатности, и кетчуп стекал по его запястью густой красной струйкой, пахнущей помидорами и перцем.
В комнате мы плюхнулись на мягкий, обитый пестрой тканью диван. Селиверстов присел на край тумбочки из-под музыкального центра. Бутерброд он предварительно положил на "Спорт-экпресс", свернутый вчетверо. На свой невыпитый кофе, остывающий в огромном толстостенном бокале, взглянул с сожалением. Однако, нам ни кофе, ни чаю не предложил.
- Ну и? - глаза у него были выпуклыми и несчастными, как у умирающей рыбы.
- Ну и начнем с самого начала, наверное? - светски осведомилась я, сцепляя пальцы в замок и уже представляя, как вытянется через каких-нибудь пять минут "рейнджерская" физиономия. - Скажите, пожалуйста, Олег: говорит ли вам о чем-нибудь фамилия Ван Гог, и, в частности, такая его небезызвестная картина как "Подсолнухи"?
Во взгляде Селиверстова промелькнуло что-то похожее на интерес. Я же иронически продолжала:
- В принципе, про "Подсолнухи", конечно, можно не знать, но о том, что Ван Гог отрезал себе ухо и после этого должен был ходить в повязке - в марлевой повязке! - вы, по идее, должны были слышать?
- Женя! - зловеще прошипел раздосадованный Леха. "Рейнджер" же достал из нагрудного кармана рубахи зажигалку, взял со стола пачку сигарет и невозмутимо закурил, глядя прямо мне в лицо. Меня это, однако, не смутило:
- И про то, что он курил трубку вы, конечно же, не знаете? И о том, что написал несколько автопортретов?
- Леха, убери её от меня! - тихо и проникновенно попросил Селиверстов, все так же не сводя с меня глаз. "Чудище обло,огромно и лаяет" - отчего-то выдала моя память. Наверное оттого, что опер взирал на меня именно так, как богатырь Илья Муромец мог бы смотреть на какое-нибудь Лихо Одноглазое, прикидывая, с какой стороны его сподручнее шарахнуть дубинкой.
- И о том, что есть такой "Автопортрет с перевязанным ухом", который иначе называется "Автопортрет с трубкой" вы не слыхали?
- Женя, это не честно. Ты сама до сегодняшнего дня ничего не знала! снова вполголоса заметил Митрошкин.
- Леха, чего она от меня хочет? - грустно спросил "рейнджер".
- А почему, собственно, о присутствующих в третьем лице? - я удивленно расширила глаза (мне, вообще, идет расширять глаза: говорят, что тогда в моем облике появляется нечто "экспрессивное"). - Спросите меня - я сама вам отвечу. А хочу я всего лишь объяснить вам, что ваш неуловимый маньяк руководствуется Ван Гоговскими мотивами. Он убивает по картинам. Если не верите, сходите в вашу городскую библиотеку и прочитайте. Там есть прекрасная литература с шикарными иллюстрациями, и очень доступно все изложено.
И тогда Селиверстов поднялся, положил дымящуюся сигарету прямо на бутерброд и поклонился мне в пояс. Широко отмахнув рукой и замерев в согбенном состоянии на несколько секунд. Я просто почувствовала неладное, а Митрошкин так и вовсе откинулся на спинку дивана, страдальчески зажмурив глаза. Похоже, он раньше меня понял, что же именно произошло.
- Спасибо вам огромное, Евгения Игоревна! - сказал "рейнджер" выпрямляясь и пожимая мою вялую от волнения руку. - И что бы мы без вас делали? Завтра же всем управлением внутренних дел кинемся в библиотеку и закажем "прекрасную литературу с шикарными иллюстрациями". Да-а! Главное, чтобы с иллюстрациями, потому что без картинок милиционерам не интересно. Они же все тупые - страсть! И где уж кому догадаться, что был такой художник Ван Гог, который рисовал подсолнухи, автопортреты, а так же "Едоков картофеля" и "Красные виноградники в Арле"!
Я почувствовала, что краснею стремительно, жарко и позорно. В горле вдруг пересохло, и кровь заколотилась в ушах частыми, назойливыми молоточками.
- Вы, Евгения Игоревна, очень правильно сделали, что пришли ко мне, продолжал между тем рейнджер, - потому что без помощи частных детективов нашей милиции ну, никак не справиться! Вы и книжку любую почитайте: менты продажные, корыстные и недоразвитые, а вот девушки, которые на досуге расследованием преступлений занимаются - те все сплошь гении сыска!..
Леха тихо простонал, закрыв лицо руками, а мне почему-то подумалось, что последнюю фразу он, со свойственной ему гнусностью, непременно запомнит и будет звать меня "гений сыска" или тоже самое, но через дефис... И опять эти книжки! Эти чертовы книжки! Чего все к ним прицепились? Сначала Митрошкин, теперь вот Селиверстов...
- ... Только этим самым девушкам неплохо бы знать, что всеми убийствами, а особенно серийными, занимается прокуратура, и что у них есть и эксперты, и консультанты, и психологи - неглупые, кстати, люди, как ни странно...
- Все, Олег, извини, - Митрошкин поднялся с дивана и как-то неловко и виновато похлопал "рейнджера" по плечу. - Это я виноват... Мы уходим. Все, больше тебя не трогаем... Извини ещё раз!
- Да ладно тебе! - Селиверстов вдруг улыбнулся почти по-человечески. Куда собрался? Кофе сейчас будем пить... Я ведь к чему все это говорю? К тому, чтобы твоя девушка не кинулась проводить несанкционированные допросы художников и всяких там пациентов психушки, которые Ван Гогами себя воображают.
