Артур Омре - Риф Скорпион (Сборник)
— Ты лазал там?
Я усмехнулся. Покачал головой.
— В альпинизме я всего лишь неискушенный любитель. Зеленый новичок. Бьёрн Муэн — матерый ветеран. Возможно, страдает манией величия, возможно, просто рисковый без меры — не берусь судить. Но лазать умеет.
— А что насчет отца?
— С Магне Муэном я никогда не встречался. Вроде бы он начал с маленького заводика, который выпускал радиоаппаратуру для рыбацких судов. Освоил передовую электронику в самую пору, чтобы стать миллионером, когда резко поднялся спрос на эту продукцию. Основал новую фирму — «Трёндер-электроник». Позаботился о том, чтобы первая фирма обанкротилась, а новая стала главным кредитором. Открыл для себя международный рынок, а также тот факт, что в мире слово «трейдер» мало кому что говорит. К тому же буква «ё» не входит в алфавит вычислительных машин. Тогда он переименовал фирму. И, как я уже сказал, стал миллионером.
Гостья задумчиво налила себе кофе. И только открыла рот, собираясь что-то сказать, как раздался звонок в дверь.
Отворив, я увидел человека лет пятидесяти — лицо и осанка наводили на мысль о хорошо воспитанном псе, которому невдомек, за что его отругали. Когда он заговорил, на меня повеяло запахом мятных лепешек.
— Антонио Стен?
Я кивнул, ответил утвердительно. Он достал из кармана серого пиджака фотографию и показал мне обратную сторону.
— Это вы написали?
— Да. Сегодня ночью. В холле гостиницы «Турденшолд».
Он перевернул фотографию.
— Следует так понимать, что вам знакома эта, — он прочел написанное мной, — Марго Стрём?
— Да. Может, войдешь?
Он оглянулся с таким видом, словно его пригласили в публичный дом. Или ему вдруг понадобился фонарный столб.
Посторонившись, чтобы впустить его в прихожую, я ощутил застарелый запах алкоголя.
В трезвом виде Аксель Брехейм производил впечатление немногословного, замкнутого человека с налетом нервозности на лице и в манерах. С первого взгляда его можно было принять за корректного педанта, полицейского, который задает короткие, взвешенные вопросы, предоставляя говорить допрашиваемому. Однако довольно скоро выяснялось, что перед вами выпивоха и что вопросы задаются наобум, с очевидным желанием побыстрее завершить беседу.
Он приветствовал девушку на диване сдержанным кивком, словно не был вполне уверен, что виделся с нею раньше. После чего опустился в свободное кресло, почти профессиональным жестом извлек из кармана блокнот и ручку и выложил на стол передо мной фотографию покойной Марго Стрём.
Зрелище было не из приятных.
— Итак, Марго Стрём, — произнес Аксель Брехейм, делая первую запись в блокноте. — Возраст?
— Точно не скажу. Двадцать два или двадцать три.
— Место жительства?
— Здесь по соседству. На улице Фритьофа Нансена. Но родом она откуда-то из-под Бергена. Кажется, с острова Устер.
— Родные есть?
— Чего не знаю, того не знаю. Во всяком случае, в нашем городе нет. Родители умерли, по ее словам.
— И вы хорошо ее знали?
— Знал, — развел я руками, ожидая следующего вопроса.
Однако Брехейм замолчал, уставившись в свой блокнот, словно мысли его были заняты чем-то другим. Скрипнул диван — девушка изменила позу. Еще один звук — я прокашлялся.
Ладно. Изложу ему все подробно. В хронологической последовательности.
— Мы познакомились года полтора назад, — начал я. — На новогоднем празднике. Она пришла вместе с одним моим другом. Ушла с другим — Педером Кибергом. Полтора-два месяца водилась с ним, потом надоела ему. У нас с Педером есть кое-какие общие дела, так что я тогда довольно часто видел ее. Когда их связь распалась, она избрала меня в утешители. Заявлялась сюда в любое время суток. Говорила без остановки. Или молча сидела на стуле, пока я занимался своими делами. Так продолжалось до середины апреля. Потом я почти не видел ее до конца мая, когда она снова стала меня навещать. Ежедневно. В середине июня на две недели уехала в Лондон и после уже не показывалась.
Аксель Брехейм медленно поднял голову, посмотрел на меня.
— Что вы делали в пятницу 15 июля в прошлом году?
Я поразмыслил.
— Пятнадцатого июля я был здесь, в городе.
Брехейм небрежно полистал свой блокнот.
— У вас были… — произнес он наконец, сделал паузу и продолжил: — …половые сношения с этой Марго Стрём?
— Да, — ответил я.
— В мае или июне?
— Нет.
Он снова молча уставился в блокнот.
— Она несколько раз ночевала здесь в апреле, — пояснил я. — Но о том, чтобы жить вместе, речи не было. И у нас не было «половых сношений» ни в мае, ни в июне.
— Она была беременна? — вдруг спросила моя гостья.
Аксель Брехейм вздрогнул, словно только теперь заметил ее. Посмотрел на девушку, как на бокал с белым вином у тарелки с бифштексом. Наконец кивнул:
— Да. На втором месяце.
— В газетах об этом не говорилось, — сказала девушка.
Брехейм пожал плечами.
— Журналистам не все докладывают, — сказал он и вновь обратился к блокноту.
Сосредоточенно полистал его, как бы давая понять, что не жалует вмешательства посторонних.
— Кем она работала? — спросил он, не поднимая головы.
— По большей части болталась без работы, — ответил я. — Ей уделили кусок-другой большого пирога, известного под названием «помощь с трудоустройством», да только особенного проку от этого не было. До того как мы познакомились, она два месяца работала на одном пищевом предприятии, сортировала копчености. В феврале-марте была телефонисткой в «Интер электроникс».
— А потом?
— Пособие по безработице.
Брехейм продолжал листать свой блокнот. Вдруг напрягся и поднял взгляд на меня.
— Как вы его назвали, — произнес он, отчетливо выговаривая каждый слог, — того, с которым у Марго Стрём была связь до того, как вы с ней познакомились?
— Киберг, — ответил я. — Педер Киберг. Адрес нужен? Улица Нижняя Мельничная, 523.
Аксель Брехейм записал адрес. Сунул блокнот в карман. Встал.
Я проводил его до дверей. Когда вернулся в гостиную, моя гостья стояла у большого обеденного стола, изучая разложенную на нем мозаику.
— Красивая картинка. — Она постучала пальцем по коробке из-под мозаики. — Но почему ты кладешь их обратной стороной вверх?
Глаза гостьи недоуменно рассматривали серую поверхность неровного овала, расчерченного абстрактным сетчатым узором кривых линий. Она взяла кусочек, который еще не лег на нужное место. Один из четырех тысяч.
— Разве не проще, — продолжала она, — собирать мозаику, глядя на готовую картинку?
— Самый интересный узор — нижний, — сказал я. — Скрытая структура. А не то, что видно на поверхности.
Гостья круто повернулась ко мне.
— Это правда, — спросила она, — что у тебя не было половых сношений с Марго Стрём, когда она забеременела?
Ее вопрос застиг меня врасплох. Вывел из равновесия. Я попятился, сел, налил себе кофе, сделал глоток.
— Не думаю, чтобы ты была вправе спрашивать меня об этом, — произнес я наконец. — Но все же отвечу. Честно и откровенно. Нет, я не спал с Марго в мае или в июне.
Она села, взяла свою белую чашку. «Арабиа Арктика». Сделано в Финляндии. Арктический араб из Страны тысяч озер.
— Этот Педер Киберг, — сказала гостья, — что он за человек?
Вопрос был задан безразличным, монотонным голосом, как будто ответ вовсе не интересовал ее. Но за безразличием крылось напряженное внимание.
Эта особа начинала действовать мне на нервы.
— Могу я осведомиться о причине столь неожиданного интереса ко мне и кругу моих знакомых? — спросил я со всей резкостью, на какую был способен.
Она устремила на меня взгляд, от которого пневмобур исполнил бы «Аве Мария», и произнесла спокойно, без сарказма:
— Не встревай в дела, которые тебя не касаются? Гм… Возможно, это твой принцип. Но не мой. Ты читал последние газеты?
— Просматривал.
— Репортаж о загадочной находке трупа в Грютботне?
— Не вчитывался. Я не больно восприимчив к этой форме социальной порнографии.
Она наклонилась над столом.
— Тогда я посвящу тебя в некоторые основные моменты. Самое главное. Просто чтобы ты был в курсе.
Что она — дурачит меня? Непонятно только, зачем ей это нужно.
— Место действия — Грютботн, — начала она. — Время — прошедшее воскресенье. Раннее утро. Хозяин самой крупной в селении фермы управился с дойкой своих пятнадцати коров и шагает к силосной башне с фуражом. Зовут его Одд Грюте, что само по себе вполне естественно. Вооружившись вилами, он протискивается через узкий вход. Его встречает острый запах прошлогодней травы, обработанной муравьиной кислотой. Башня деревянная, из поставленных вертикально досок, обвязанных снаружи толстым тросом. До круглого отверстия вверху над ним около десяти метров. Конец весны, силоса осталось совсем мало. Взявшись покрепче за рукоятку, крестьянин вонзает вилы в плотно утрамбованную массу. Налегает, чтобы отделить хорошую порцию, но вилы во что-то уперлись. Крестьянин выдергивает их, делает новую попытку, но с тем же успехом. Он проклинает дурацкую аграрную политику, не оставляющую ему средств, чтобы снести старый коровник и построить новый, с автоматической подачей фуража. Сердито пинает строптивую кучу резиновым сапогом. Настораживается. Пинает еще раз — что такое? В тусклом свете силится рассмотреть непонятный продолговатый предмет, чьи контуры угадываются под зеленоватой поверхностью. Осторожно ковыряет вилами. Потом вдруг резко отступает назад, в ужасе протискивается через дверь на волю и бежит в дом, чтобы звонить в полицию.
