Александр Холин - Лик Архистратига
Женщина тоже не уступала мужчинам ни в красоте, ни в определённых арийских чертах, хотя её тёмные волосы гораздо чётче оттеняли лицо. Кокошник на голове был таким же, какие носили на древней Руси замужние женщины. Даже платье из красного атласа с продольными дорожками драгоценностей ничуть не отличалось от русского сарафана.
— Вы поэтому и допустили нас сюда, потому что думаете — эти великаны были родоначальниками нибелунгов? — голос Германа прозвучал глухо, но монах утвердительно кивнул.
— У нас есть и другие доказательства.
— Какие? — поднял брови Герман. — Одежда ратников похожа на снаряжение русских дружинников. А красный сарафан спящей красавицы и кокошник ничем не отличаются от одежды русских женщин.
— Я же говорил, что у нас есть кое-какие доказательства, что в наших пещерах находится усыпальница ваших предков, — пожал плечами монах. — На древней земле существовала могущественная Арктида. Это был целый континент, от которого остались разве что Новая Земля и острова Франца Иосифа. Когда континенту, ещё не покрытому льдом, стало грозить исчезновение под водами Северного Холодного моря, вот тогда и появились первые переселенцы на юг планеты. Они расселились вдоль Рипейских гор, а оттуда уже двинулись по всей земле, спасаясь от наступающих ледников.
— Неужели вы всерьёз полагаете, что наши предки являются выходцами из дикой Западной Сибири? — заносчиво спросил Герман.
— Вы же соображаете, что не все народы земли имеют арийские корни, — продолжил монах вслух. — Если мумии ваших предков находятся здесь, то и мы имеем к этому прямое отношение. В наших краях много тысяч лет назад проповедовал святой Заратуштра, выходец из той же Западной Сибири. Многие из его учений вошли в Веды и Упанишады. Выходцы из Сибири разделились здесь на две ветви, одна из которых ушла на север, а другая осталась здесь, в Малой Азии, Индии и Китае. Вероятно, к числу этих переселенцев принадлежат и ваши предки. Значит, путь у нас один и об этом говорится во многих рунических манускриптах. А сейчас, гость, нам надо подняться по этим ступеням наверх, — монах показал на широкую лестницу спиралью уходящую вверх. — Вас ждёт основное посвящение, после которого вы получите доступ к Великим знаниям. Мистерию должны пройти все, кто готов к работе, дарованной человечеству Творцом, ибо истина у всех одна и необходимо беречь её от поругания.
Пока Герман поднимался за монахом по лестнице, он пытался соединить концы с концами: как могли нибелунги и тибетские пастухи произойти от одних и тех же корней. Может быть, народы Европы, Индии и Китая относятся каким-то образом к выходцам из середины России, но тогда и русские относятся к тем же корням происхождения. Хотя, по большому счёту, нации развивались от потомков Каина и Сифа, так что… а что? В общем, обязательно надо будет ознакомиться с рунами, тем более, монах обещал даже дать с собой кое-что.
Свет ударил в глаза из-за открытой двери так, что Герман сразу зажмурился и некоторое время вообще не мог открыть глаза. Оказывается, человек быстро отвыкает от солнечного света. Вскоре зрение всё-таки вернулось. Перед явившимися из подземелья возник храмовый двор со стоящим в центре бронзовым изваянием крылатого быка с когтистыми львиными лапами. Под животом у чудо-животного горел весёлый большой костёр, охвативший чуть ли не всю фигуру диковинного бронзового идола.
Спутники Германа были уже здесь и стояли кучкой, пытаясь в отличие от монахов, не слишком приближаться к пылающему огню. Монахи же, выстроившись в два кольца вокруг поджариваемого на костре идола, чего-то терпеливо ждали. Ждали, оказывается, Фирта со своим настоятелем. Когда гость и монах показались из подземелья, где-то высоко на крутых склонах ущелья зазвенели тамбурины, и звонкое эхо заплескалось между скал, вспугнув по пути одинокого грифа-стервятника.
Настоятель подвёл Германа к бронзовой морде быка и показал на помост, находящийся прямо перед животным. Надо было ступить на помост. Но бронзовый идол настолько уже нагрелся, что простоять рядом с ним долгое время, наверно, никто бы не смог. Тем не менее, Герман вступил на помост, потому что нельзя нарушать мистерию, и остановился в центре.
Монахи же начали исполнять какой-то ритуальный танец. Один людей двигался по часовой стрелке вокруг костра и греющегося на нём идола, другой против. Оба священнослужителя держали в руках шесты, к которым были прикреплены шёлковые полотнища, украшенные разноцветными ленточками и хвостами яков. На полотнищах китайскими иероглифами был написан какой-то текст, но европеец не мог сообразить, что это такое. Темп усиливался.
Чем же всё кончится, не предполагал никто из приезжих, приглашённых на мистерию посвящения их руководителя. Все члены экспедиции стояли неподалеку от костра, сбившись в кучку, как стадо баранов. В чём заключается мистерия — неизвестно. Европейца давно пора уже было помиловать, однако Фирт всё ещё стоял, перенося нестерпимый жар.
Вдруг бык открыл пасть, и клубок пламени окутал Германа с головы до ног.
Европеец поневоле отпрянул, но устоял всё-таки на ногах. Он уже почти совсем не мог дышать и ничего не видел. Только внутри сознания всё же сработал какой-то человеческий инстинкт самоспасения.
— Варги! Варги! — радостно закричали монахи.
А начальник экспедиции в следующую секунду резво спрыгнул с помоста, причём, такому прыжку позавидовал бы любой джейран, потому что европеец отпрыгнул довольно далеко и даже не сломал ноги, хотя упал, споткнувшись о камень.
Скорее всего, прыжок получился действительно из-за сработавшего вовремя инстинкта самосохранения. К тому же ни одного ожога на лице Германа не было, и его походный костюм нисколечко не пострадал.
— Ты прошёл мистерию посвящения, — поздравил его настоятель. — Можешь пойти отдохнуть.
— Варги! Варги! — снова закричали монахи.
— Чего это они? — не понял Герман.
— Остальные, прибывшие с тобой, тоже должны пройти мистерию посвящения, ответил настоятель. — Но тебе лучше всего отдохнуть, потому что праздник огня отнимает много сил.
Глава 8
Иван Кузьмич, бывший офицер бывшей Советской Армии, не верил ни в Бога, ни в дьявола. А верил он в приказы, в субординацию и уставную дисциплину. А как же в это не верить, ведь в давние времена сам Благоверный князь Александр Невский ввёл в войске обязательные уставные отношения, что неизменно помогло поколотить и шведа, и немчуру, да и сам Батый выказал русскому царю благоволение. А вспомнить хотя бы Суворова? Если бы не войсковая дисциплина, вовек бы русским через Альпы не перебраться. Но как сам фельдмаршал относился в походах к солдатам? «Орлы! Гвардейцы! Братья!», — любил обращаться к солдатам Александр Васильевич. И каждый солдат лично чувствовал себя братом Суворова. За такого командира и жизнь отдать не жалко.
В Советской Армии тоже внимание дисциплине уделяли, однако, незадолго перед отставкой Ивана Кузьмича в армии разброд начался. А всё оттого, что в уставные отношения проникли тюремные понятия, началось дедовство, салажничество и всё такое прочее. Как же в вонючем советском болоте дисциплине ужиться? Вот и скончалась она безвременно, утонула в беспросветной трясине. Остались ещё, конечно, хорошие командиры, именно на них Россия до сих пор и держится.
Ведь русскому мужику что надо? Обязательно кнут и пряник. Ну, пряник, положим, не обязательно, а вот без кнута жить шельмец не может. Житуха по понятиям — это тоже своего рода дисциплина, но очень уж анархичная. Где анархия, там сразу же хаос, за которым никогда победы не предвидится. Так жить могут только государственные думаки, занимающиеся прямо перед кинокамерами дешёвыми кулачными боями. Каждому из них великих побед хочется. А какой же ты мужик без победы? Срамота одна. Но за возрождающейся дисциплиной всё-таки возрождалась и армия. А как же иначе?
Выйдя в отставку, Иван Кузьмич ничуть не изменился: не записывался в отставные поэты или же в прозаические мемуаристы, как многие из его бывших сослуживцев. Мемуары-то — они легшее поэзии будут, но тоже относятся ко всяким там идеалистическим дисциплинам. А какая может быть дисциплина или порядок в мистике-идеалистике? Сплошной бардак, хаос то есть, анархия и никакой мистики не должно присутствовать ни в одной прозаической строчке, а тем более поэзии — в этом Иван Кузьмич был досконально уверен.
Поскольку ни в одном человеческом поступке не должно никогда присутствовать неразрешимых, туманных, а, тем более, несуществующих проблем, он всю жизнь особое внимание уделял реальной реализации задуманного и запланированного. Всякий, кому положено, должен делать только то, что положено и куда положено. Без соблюдения этих правил, вся дисциплинарная жизнь никуда не сгодится, а это непорядок.
