Ингер Вулф - Зов смерти
Тамара пододвинулась поближе, чтобы видеть его лицо. От сигаретного дыма ее глубоко посаженные глаза казались совсем далекими, как будто их прикрыли вуалью. Саймон пришел к выводу, что по мере продвижения на восток его подопечные находятся все ближе и ближе к смертельной грани. Вот и сейчас он приехал вовремя.
— Я просила милосердия. Или по крайней мере мне так казалось. Что за гадость в вашей сумке?
— Лекарства.
— С каких пор в меры по исцелению входит рукопашный бой? — Тамара надсадно закашляла.
— Освободите меня, Тамара.
— Мне казалось, это ваша работа.
— Тамара, я прошу вас!
— На вас нет трусов, — сообщила она. — У вас торчит катетер. Не хочу, чтобы вы мочились в мою кровать из ротанга.
Саймон снова лег на спину, чтобы снять напряжение с поясницы, и опять посмотрел на трубочки, вставленные в вены. Через одну из них в организм поступала светлая жидкость, а через другую — кровь.
— Кажется, вы сомневаетесь, — произнес Саймон.
Он услышал, как Тамара встала, вышла из комнаты, но вскоре вернулась, поставила сумку Саймона на пол у изголовья кровати и открыла.
— Расскажите, что здесь есть, — попросила Тамара. — Это наперстянка?
— Я не заслужил подобного обращения ни одним своим поступком.
— Так это точно наперстянка?
— Да, для моего сердца.
— И не только вашего, полагаю. Это ж бомба замедленного действия! — Она бросила пузырек обратно в сумку, и тот, обо что-то ударившись, жалобно звякнул. Тамара вынула другую склянку, на этот раз с порошком. — А это еще что?
Саймон повернулся, чтобы получше разглядеть.
— Гриб.
— Грибочек? Интересно, для чего?
— Он усыпляет и обезболивает.
— Сколько ж надо такого порошка, чтобы убить человека?
— Совсем немного. Послушайте…
— Нет, это ты меня послушай, чертов извращенец! — Она подняла саквояж и швырнула в угол подвала. Саймон услышал, как в сумке что-то разбилось. — Я-то думала, ты какой-нибудь шаман! А ты оказался безумным маньяком. Боюсь даже представить, сколько людей попалось на твои…
— Тамара! — перебил ее Саймон громогласным голосом, эхо которого прокатилось по комнате. — Если вы желаете рассуждать о зле, которое якобы я воплощаю, продолжайте в том же духе. Вы ведь понимаете, что я не представляю угрозы в нынешнем состоянии. Коли я приехал, может быть, вы доверитесь мне и позволите помочь?
— Помочь? Да у меня нет ни одной здоровой клетки, все поражено раком! Впрочем, меня и самой уже нет! Я не человек, а огромная ходячая опухоль с лицом! Чем здесь поможешь?
— Нельзя убивать людей, даже если заранее получаешь их согласие, — сказал Саймон. — Ведь убийство — это тяжкое преступление. А следовательно, я совершаю преступления, и потому лучше скрывать свои цели. Я приношу безболезненную смерть во имя великой цели, Тамара, а потом, если считаю нужным, делаю так, чтобы никто не узнал правды. Я не оставляю следов, исполняю только то, что задумал, и то, о чем вы просите сами.
Она горько рассмеялась:
— Вы со всеми жертвами проводите душеспасительные беседы?
— Никто меня об этом еще не просил. А вы, став невольным свидетелем моей слабости, почему-то решили, что я могу вас оскорбить. Вы меня сами пригласили, Тамара. Пригласили для того, чтобы приобщиться к великой цели. Почему же вас удивляет выбор моих инструментов? Либо вы присоединяетесь к нам, либо нет! Только, что бы ни предпочли вы, все равно умрете, а я предлагаю выбор!
— Выбор смерти.
— Нет, нечто совсем другое! Осмысленный выбор!
На минуту Тамара замолчала, а Саймон лежал и сосредоточенно смотрел на потолок. Ему очень хотелось выдернуть все иглы из рук, но в первую очередь необходимо вернуть доверие женщины. Заменить ее некем. Осталась только она, а после нее Карл Смоутс в Тринити-Бей, а там и конец долгому пути.
— Давайте я сама все расскажу, — вымолвила наконец Тамара. — Вы приезжаете в дома, предлагаете людям безболезненную эвтаназию, а потом измываетесь над мертвыми телами. Так?
— Иногда, — признался он. — Я бы не сдержал обещания, данного всем страждущим, если меня в чем-то заподозрят или поймают на лжи. Разве это лучше?
Тамара на минуту задумалась. Саймон видел, что злость и неверие возвращают ее к тому состоянию, в котором она впервые к нему обратилась. Тамара снова принадлежит ему!
— Как вы собирались поступить со мной?
Он приподнялся на локтях, чтобы лучше ее видеть. Тамара сидела на стуле в другом конце комнаты, шаль туго стянута на груди.
— Я сделал бы для вас особый чай. Чтобы вы уснули. Потом я изучил бы ваше тело, чтобы быть уверенным, что оно совершенно…
— Совершенно?
— Да! Я писал вам, что только те, кто сохранил свое тело в первозданном состоянии, могут стать частью миссии.
— Мне удалили пятнадцать фунтов опухоли!
— Я имею в виду операции, связанные с человеческим тщеславием. Например, операции по удалению складок на животе или увеличению груди. Меня больше интересует тело в первозданном виде, каким его создал Господь. Так что ничего страшного, если вам удалили миндалины и… опухоли.
— А если в сердце установлен искусственный клапан?
Саймон сник.
— У вас в сердце искусственный клапан, Тамара?
— Нет, просто любопытно.
— Это, пожалуй, чересчур. Что еще хотите узнать?
Она заерзала на стуле, который скрипел намного тише, чем ее суставы.
— А что произойдет после чая?
— Я сделал бы еще и настойку. Для каждого случая она своя, всегда разная. Для вас мы попробуем смесь опиума с каким-нибудь ядом, чтобы сердце безболезненно остановилось.
— Что потом?
Саймон смотрел на Тамару, ожидая, что та вот-вот откажется, крикнет, что не желает ни о чем слышать, однако она не сводила с него требовательного взгляда.
— В вашем случае, Тамара, я хотел отделить руки и ноги от туловища.
Она пару раз моргнула и нервно усмехнулась:
— Правда? А как вы собираетесь сделать это?
— У меня в машине лежит разделочный нож. Я не держу его в сумке. Слишком длинное лезвие. — Саймон взглянул Тамаре прямо в глаза и понял, что ей нужны все подробности. — До того как начнется трупное окоченение, я выдерну ваши руки и ноги из суставов. Через связки и хрящи легче будет отделить конечности от туловища. А потом я отделю руки чуть ниже подмышечной впадины, а ноги — чуть ниже таза.
Она судорожно сглотнула.
— Что вы сделаете с моими руками и ногами?
— Я положу их в духовку. Все будет выглядеть так, будто это сделал сумасшедший. Так, как вы и просили.
С трудом Тамара поднялась с места и осторожно подошла к кровати.
— Тем не менее вы утверждаете, что не сумасшедший!
— Я не безумнее вас. Да, я сам страдаю, причиняя боль и становясь причиной смерти, но еще не сошел с ума.
Тамара стояла возле кровати, теребя рукой один из ремешков. Она просунула большой палец под стальную застежку, что удерживала его голень, и расстегнула. Саймон почувствовал, как ремень ослаб, а Тамара вытащила его из застежки. После этого она отстегнула другой ремешок, удерживающий бедро.
— Я бы хотел избавиться от игл в руках, — произнес он.
— Знаете, я ввела вам четыре пинты крови. Пришлось украсть их из банка крови в больнице. К счастью, я не боюсь, что меня уволят. — Тамара вытащила иглу из его руки и перекрыла доступ физиологического раствора. — Вы больше походили на покойника, чем на живого человека, когда я вас нашла.
Саймон огорчился при мысли о том, что его спасла кровь незнакомых людей.
— Мне не нужна помощь. Я должен идти дальше, рассчитывая только на свои силы.
— Иначе вы бы умерли, — просто сказала она. Он почувствовал, как из вены на руке выскальзывает пластический стент. — А сейчас будет не очень приятно.
Тамара просунула руку под простыню, и он почувствовал ее тепло на внутренней стороне бедра. Резким движением она выдернула трубочку с иглой из бедренной вены. Потом Саймон ощутил боль от выдернутого из уретры катетера. Возникло ощущение, будто все внутри горит огнем.
— Извините, — проговорила Тамара.
Как и все дома, в которых раньше побывал Саймон, жилище Тамары Лоуренс сияло чистотой. Ему так никогда и не удастся узнать, убирали ли в комнатах специально перед его приездом или смертельно больные люди хотели упростить себе жизнь. В любом случае Саймон ценил такое уважение, и не важно, к кому оно проявлено: к нему или к надвигающейся смерти.
У Тамары в доме, обставленном в спартанском стиле, все говорило о скромности и неприхотливости хозяйки. Из украшений на стене висели лишь старинные часы да картина над камином, и ни одного зеркала. Саймон сидел за пустым обеденным столом, поджидая, пока Тамара поставит на плиту чайник и присоединится к нему. Волосы, которые выпали у нее после не принесшего облегчения курса химиотерапии, отросли вновь, хотя, пожалуй, не отросли, а выросли заново. Теперь они стали мягкими, тонкими и совсем редкими. Их даже можно собрать в небольшой хвостик, не закрывавший шеи.
