Буало-Нарсежак - Хитросплетения (Сборник рассказов)
Почти полдень. Уже! Жан-Клод, верно, занимается своей корреспонденцией. Он и не подозревает, что… Она плачет, но про себя; никогда она так не страдала. И за ее муки тоже он должен быть наказан… И вот она на проспекте Монтеня. Это время, когда служащие выходят на улицу. В здании никого не останется. Она еще немного выжидает, затем входит. Направо табличка: «Фирма Оберте по производству моторов, 3-й этаж». Медленно она поднимается пешком; вытаскивает оружие из футляра, немного нервничает, потому что забыла, что же ей сказали… ну, как там… предохранитель, что ли… как с ним обходиться?.. Вот так… Это в точности, как если бы со злой собаки снимали намордник… Впрочем, он вообще напоминает какое-то животное… Мощная горловина, черный, с отблесками, как на коже… Она думает о чем угодно, лишь бы ни о чем не думать. Новая табличка: «Моторы Оберте. Входить без стука». Дверь бесшумно открывается. Служащие ушли. Но какой-то голос слышится из кабинета директора. Может быть, это она, которой достало наглости прийти к нему. Тем хуже! В револьвере шесть пуль. Она делает несколько шагов на цыпочках, прислушивается.
— Проспекты будут вам высланы отдельной почтой. Примите, уважаемый клиент, наши заверения, и так далее.
Жан-Клод сейчас диктует письма. Он со своей секретаршей. Ах! Столько бед! Элиан прислоняется к стене. У нее кружится голова. Но дверь в кабинет приоткрыта. Просто бросить взгляд, прежде чем уйти.
Жан-Клод один. Он записывает свое письмо на магнитофон. Он чуть не ввел ее в заблуждение. Она врывается в комнату. Он поворачивается, встает.
— Элиан!
— Я знаю правду. Я тебя предупреждала.
Она стреляет в упор. Раз, другой.
Он падает на колени, как будто прося прощения. Слишком поздно! Она еще стреляет. Он валится наземь. Кончено!.. Что? Что это значит — кончено? И глубоко запрятанная боль пронзает ее душу и плоть, она останется с ней до конца дней. Она бросает револьвер и падает на труп.
— Жан-Клод… Я не хотела… я так тебя любила…
…Это тоже старо как мир! У меня еще было время вмешаться, навести порядок во всем этом кавардаке.
Несчастная была настолько не в себе, что мое появление ее не удивило. Она поднялась.
— Я это сделала не нарочно, — сказала она и упала ко мне на плечо.
Я, ей-богу, подержал ее даже чуть дольше, чем следовало. Но потом я слегка оттолкнул ее.
— Мсье Оберте, будьте добры.
И Оберте ловко встал. У него было лишь мгновение, чтобы подхватить ее, иначе бы она упала.
— Элиан, дорогая… Элиан…
Мы уложили ее на диван. Она потеряла сознание.
— Это ничего, — сказал я. — Волнение. И радость тоже! Самая большая радость в ее жизни.
Оберте в растерянности держал ладони своей жены и повторял:
— Как я мог?.. Как я мог?.. Элиан, дорогая, клянусь тебе, дорогая, это лишь… Ну, я тебе все объясню.
— Только не это, — сказал я ему. — Если вы вновь начнете лгать, я больше ни за что не ручаюсь.
И при этих словах Элиан пришла в сознание. Я на несколько шагов отошел в сторону. Обо мне уже забыли. Еще чуть-чуть, и я буду лишним. И однажды, заметив меня, они, наверное, отвернутся. Первой подумала поблагодарить меня Элиан; я полагаю, скорее из любопытства, нежели из чувства признательности. Она, очевидно, так и не поняла, что произошло.
— Все очень просто, — объяснил я. — Вы помните, что мне передали письмо в тот момент, когда вы уходили?.. Так вот, это-то письмо и открыло мне глаза. Не спрашивайте меня, каким образом. Итак, я пошел за вами. Когда я увидел вас у витрины оружейного магазина, то кинулся в соседний бар и позвонил по телефону продавцу. Я всех их знаю в Париже, их не так уж много. Он сразу же согласился продать вам револьвер, заряженный холостыми патронами…
— Но… зачем?
— Потому что, уважаемая мадам, надо было все пройти до самого конца. Теперь, убив вашего мужа, вы знаете, что не можете жить без него. Ну, и в каком-то смысле наоборот.
Оберте опустил голову. Насколько я знал Элиан, ему, наверное, еще не раз освежат воспоминания!
— Затем, — продолжил я, — позвонил господину Оберте… чтобы ввести его в курс дела.
— Вы изрядно оба посмеялись надо мной! — вздохнула Элиан.
В точности та реакция, которой я опасался.
— Уважаемая мадам, — сказал я, — когда мужчина соглашается притвориться мертвым, распластаться перед своей женой, это означает, что он ставит свою любовь выше чувства собственного достоинства. Вам еще предстоит многое узнать о нас!
Элиан обняла своего мужа за шею.
— Жан-Клод, — прошептала она, — я думаю, мы оба были идиотами.
«Мы трое», — подумал я на лестнице, потому что знал, что потребуется некоторое время для того, чтобы сердце мое вновь обрело мир и покой.
В своей любезности Жанин Соваль дошла до того, что предложила мне стул.
— Вы получили наш счет… Как вы могли заметить, у нас очень низкие цены. Что вы решили?
— Проходя мимо, я решил дать вам один совет.
Я предъявил ей мой старый значок работника уголовной полиции и положил его обратно в карман деловым жестом, который всегда производит впечатление.
— Видите ли, — сказал я, — когда вы посылаете анонимные письма, то не следует пользоваться пишущей машинкой, которая служит вам для деловой переписки. Мне оставалось лишь сравнить письма, полученные госпожой Оберте, с вашим счетом. И я спросил себя: почему же любовница предупреждает законную жену? Любопытно, не правда ли?
Она слушала меня с вежливым равнодушием. Бедный Оберте! Легко же он отделался!
— Тогда я позвонил мужу. И узнал три вещи. Прежде всего, что госпожа Оберте жутко ревнива и неоднократно повторяла мужу, что убьет его, если он ее обманет. Далее, что несчастный совершил оплошность, передав вам эти слова, которыми он, впрочем, несколько кичился. Далее, что он застраховал свою жизнь на ваше имя… и на сумму более чем внушительную. Ход был прекрасный! Госпожа Оберте брала на себя преступление, которое делало вас богатой, а вы оставались с чистыми руками.
Воцарилось молчание.
— Что вы намерены предпринять, комиссар? — сказала она наконец.
Я внес поправку:
— К сожалению, бывший комиссар. Вам повезло… Но при условии, если кто-то заплатит, не правда ли? Счет я вышлю вам. Вы увидите, что мои расценки тщательно выверены.
Холодная война
— Послушайте, Антуанетта… хорошенько подумайте… Может быть, есть какая-нибудь подробность, о которой вы забыли?
— О нет! Я сказала господину все, что знала.
— Госпожа была одета как обычно?
— Совершенно как обычно. Серый костюм, черная сумочка.
— А какие украшения? Вы ничего не сказали об украшениях.
— Она их не надевала… по-моему, только браслет… и, уходя, сказала мне: «Господин ужинает в городе. Перед тем как вернуться, я схожу выпить чаю. Можете располагать своим временем вечером».
— Было половина пятого?
— Немного больше. Госпожа спешила, чтобы не пропустить пятичасовой сеанс.
Бертон еще раз просчитал. Выйти из кинотеатра она должна была в половине восьмого. Четверть часа прогуляться по Елисейским полям. Без четверти восемь. Чай… Надо бы точно посчитать. Выходило где-то около девяти часов. Двадцать минут, чтобы вернуться… Но в июне светло часов до десяти. На улицах толпы народа. Если бы с ней что-нибудь случилось, это не прошло бы незамеченным.
— Может быть, госпожа пошла к своей матери?
Бертон пожал плечами.
— Антуанетта, оставьте уж мне делать предположения. И главное, без болтовни, ладно?.. Все это, конечно, не так уж серьезно. Идите!
Не так уж серьезно? Никакой уверенности. Зазвонил телефон.
— Бертон у аппарата! А! Это вы, Картье?.. Получите их, старина… Я сегодня останусь у себя. Да, немного устал… Снимки из каталога пришли?.. Хорошо, пошлите рассыльного. Спасибо.
Зимняя мода! Впервые ему было наплевать. Нет, у матери своей она не ночевала. И жертвой несчастного случая не стала… Тогда что?.. Любовник?.. Тем более нет. Мари-Клод всегда была недовольна. Как будто ей чего-то не хватало!.. Лучше бы уж вела себя неуравновешенно! Как какая-нибудь одержимая. Как обычная женщина! А не была угрюмым созданием, резонеркой, всегда с собственным мнением, покупающая из вызова меха у Хайма. Еще и это! Что она еще выдумала, чтобы довести его до ручки! А может быть, она просто-напросто пребывала в гостинице и, когда он задаст ей вопрос, ответит со своей натянутой ухмылочкой: «А вы разве мне докладываетесь?»
Снова зазвонил телефон. Бертон нервно снял трубку.
— Да… это я… Кто вы?
Голос он не узнавал.
— Это по поводу вашей жены… Она была похищена вчера вечером… Ей не причинят никакого зла, если вы поведете себя благоразумно…
Голос нарочно приглушен, что не помогло скрыть легкий южный акцент. «Корсиканцы!» — подумал Бертон.
