Александр Горохов - Повязанные кровью
- Если меня не будет и завтра, может быть задержусь, то в субботу буду точно.
- Понял.
Принуждая себя не думать ни о чем, если такое возможно, Денис переоделся, прихватил свитер, термос с горячим кофе, фляжку водки, спустился в гараж, не глядя на окна первого этажа выгнал в машину во двор и уже через двадцать минут оказался на Ярославском шоссе, долетел до Пушкино, по схеме автомобильного атласа принял вправо, переехал через мост над речушкой Уча и поначалу нашел деревню Образково, а потом увидел в чистом и бескрайнем поле две шеренги двухэтажных особняков, общим количеством штук в двадцать - стройка века, выполняемая фирмой "Фазенда-ИКС"
Он оставил машину возле торговой палатки, вытащил из багажника одеяло, запер автомобиль и забрался на опушку леса, где нашел пригорок, с которого вся понорама стройки была видна, как футбольное поле с верхних рядов трибун. В бинокль - тем более.
Он постелил одеяло на землю, между кустов, прилег и принялся прощупывать сквозь окуляры все детали открывающейся панорамы. И в своем дозоре пролежал до полуночи, пока не спустилась полная тьма. Однако и после этого не ушел, поскольку стройку осветили, хоть и не в большом количестве, но прожектора.
Поначалу в дневном свете, а потом в электрическом, на стройплощадке, с точки зрения Дениса царило неприкрытое воровство и хищение. Всякий материал, выносили ведрами, ящиками, мешками, тачками. К полуночи активность возросла и хищение сопровождалось грузовым транспортом.
Около часа по полуночи Денису надоело это безобразие: наблюдать за стройкой и на завтра продолжение наблюдения потеряло смысл, он снял свой дозор, вернулся к машине и через час был дома.
А утром проснулся от настойчивого телефонного звонка в коридоре, к аппарату не пошел, принялся завтракать и одеваться, а телефон упрямо надрывался в ритме - звонок через десять минут.
На службу идти решительно не хотелось и, чтоб оттянуть свое появление в офисе, он двинулся пешком, прикидывая по дороге свой отчет о командировке. Решил обойтись одним словом: "Воруют." А в тонкостях пусть разбираются специалисты, - быть может, на стройке происходило не воровство, а перегруппировка строительных сил, которую неспециалист понять не мог.
Едва он ступил в холл отеля, как тут же увидел у стойки портье Фарида - бледный и весь зажатый, он молча кивнул Денису и тот простонал в душе от ожидания неминуемого разговора, обвинений и претензий.
- Пройдем к тебе. - едва слышно сказал Фарид и в руках его Денис увидел плоскую коробку из под шоколадного набора.
- Что это с тобой? - спросил Денис.
- Не было бы сейчас с тобой ещё хуже.
Денис открыл свой номер, Фарид прошел следом за ним, и плотно прикрыл дверь. Шагнул к столу и положил на него коробку.
- Ты только не падай в обморок... В коробке штука похуже бомбы...
- Что там?
Фарид молчал.
- Ну, не тяни. Действительно что ли бомбу у себя под кроватью нашел?
- Там.. Нашего Борьку стали резать по частям.
- А там? Член?!
- Его левое ухо.
Денис помолчал, перевел дыхание, потом глуповато спросил.
- Точно?
- Точнее некуда.
- Тогда мне не показывай. Сопроводительное письмо есть?
- Да. - Фарид протянул поздравительную открытку, на обратной стороне которой было выведено каллиграфическим почерком.
"Вы нарушили договор, джентльмены. Осталось одно ухо, нос и руки с ногами. Но тянуть не будем - правое ухо, потом голова."
- Серьезная публика. Ухо под корень срезано, или часть?
- Под корешок. У него только дырка в голове осталась... Коробку принесли швейцару. Какой-то парнишка с улицы, не найдешь. Сказал, передать на мое имя.
- Ты где - нибудь вчера засветился?
- Нет, Ден. Где-то засветился ты.
- Я забрался ночью в кабинет Горина... Сверился с картой, нашел Новоирусалим Потом поехал туда.... Шел через поле, но никакого конфликта не было, знакомых лиц тоже...Значит, за мной наблюдали из коттеджа и узнали.
- Может быть и так, Ден. Что будем делать?
Денис вытер лицо ладонями, словно в него плюнули.
- Подожди, дай очухаюсь... У меня тоже для тебя не радостная новость.
- Какая?
- Ада вышла замуж.
- Ты врешь...
Денис посмотрел на него и ничего не ответил. Фарид сел и сказал глядя в пол.
- Отцу конец... Не скоро прочухается.... Какой ты идиот, Денис. Ты же клинический идиот!
- Я тут при чем? - слабо спросил он , хотя уже знал ответ.
- Да девчонку же тебе с пеленок готовили! Мать твоя покойная, прямо об этом говорила и мои старики. Ты же для неё Богом был, черт тебя дери. Ей некуда было от тебя просто деться, понимаешь ты это?
- Она мечтала о карьере фото-модели...
- Чушь это псиная! Она же татарка наполовину! Одно слово мужчины, любимого мужчины, и она побежит за тобой на край света! Наши женщины не выходят замуж! Они приступают к служению мужчине! Знаешь небось, что ноги моют мужу и все такое прочее? И это великая гордость, а не унижение, идиот ты несчастный... Всю нашу семью покрушил!... Ну, ладно, ладно... У меня на тебя обиды нет.. Так что будем делать с Борькой?
- Завтра поедем с утра выдергивать.
- Хорошо... Тогда я схожу в мечеть, помолюсь.
- Чего? Не дури.
- Дури не дури, а так будет надежней. Не помешает, во всяком случае. Утром я к тебе приду.
- Не ори на сестру, теперь уже ничего не изменишь...
- Да, конечно. Пока в мечети кверху задом постою - остыну.
Он вышел из номера, Денис хотел было его остановить, чтоб сказать, что на поле, перед коттеджем, никто его не мог засечь, но не стал этого делать.
На поле его не могли засечь. Парни с кастрюлями были незнакомы и совершенно равнодушны к нему. Женщина вела себя так, как ведет себя женщина в пустом доме - даже мужа там не было, во всяком случае, на то не вспоминалось ни единого намека в её поступках на крыльце и у окна.. Про наблюдателей на верхних и нижних этажах говорить не приходилось - голой перед наблюдателем она бы вряд ли прыгала на крыльце. Она томилась одиночеством и жаждала мужчины, а в доме никого не было, вот как было дело. В доме находилась она и запертый где-то Борька, которому парни из лагеря несли завтрак. Получалось, засекли его - на более раннем, или позднем этапе.
Он поднялся и обнаружил, что Фарид в расстройстве забыл коробку с ухом Борьки на столе. Что с ним было делать - неизвестно. Денис взял коробку и сунул её в холодильник - ухо, конечно, нынче говорят пришивают, но если эту операцию проделывают мгновенно. Отмороженное ухо из холодильника - не пришьешь, даже если завтра им удастся выдернуть Борьку из темницы. Пусть лежит ухо в холодильнике, хоть на память.
глава 3
Часа через два после казни, Борису показалось, что у него резко подскочила температура и он впервые за время своего заключения, повел себя как буйный и неукротимый арестант, принялся колотить ногами в двери своей темницы, кричать нехорошим голосом и угрожать. Кончилось это тем, что оба его охранника - дежурили они в очередь и ночевали где-то рядом с камерой Бориса - ворвались в его темный подвал, забыв напялить на свои мерзкие рожи маски. До этого они всегда появлялись в черных шапочках, натянутых до подбородка и с прорезями для глаз. И Борька, увидев морды тюремщиков "голыми" завопил во всю мощь своего разработанного тенора.
- Сволочье поганое! Теперь я вас запомню! Если я умру от заражения крови, вы у меня все передохните! Теперь я ваши рожи на всю жизнь запомню! Смерть вам, гадам будет ! Страшная смерть!
Охранники растерялись - судя по всему они не получили четких указаний своих действий, вошли лишь чтобы как-то прекратить крики буяна, более того - после казни им даже велено было помыть тщательно подвал и вычистить стекло в керосиновой лампе. Как утихомиривать Бориса они не знали - приказ "не бить", связывал руки мордобойцев, поскольку ничего другого, как именно "бить" они и не умели, и Борька эту слабину тут же учуял, принялся ногами и руками колотить своих мучителей по очереди, но в основном надеялся за мощь своего голоса, истошно кричал в потолок.
- Ты, проститутка вонючая! Если я помру, то ты и весь твой род будет на веки вечные про-окля-ят! Про-окля-ят, сука! Про-окля-ят!
Ход оказался категорически правильным. Еще через часок в камеру вошел явно профессиональный врач - в халате, с походным чемоданчиком, с блудливыми глазами, растерянный, но знающий свое дело. Стараясь не втречаться с Борисом взглядом, он размотал на его голове повязку, сделанную палачами сразу после отсечения уха кое-как, осмотрел рану, что-то пробормотал, промыл все, что осталось от уха, чем-то смазал, чем-то больно уколол несколько раз и наложил настоящую повязку. Когда вся процедура была закончена, Борис ехидно спросил.
- Ну, Эскулап, за сколько продал свою профессиональную совесть? За сколько тебя купили?
- Оставьте. Я исполняю свой долг. - покраснев, проворчал врач и принялся быстро собирать свой чемоданчик.
- А клятву Гиппократа принимал, пакостник?! - в голосе Борьки слышалось праведное возмущение, хотя если быть до конца честным, то более всего он переживал даже не утрату левого уха, как такового, а то, что вся экзекуция прошла с такой продуманной ловкостью и скоростью, что Борька даже и сопротивления оказать не успел. Беда не в том что больно, а в том, что обидно. Собственно говоря, его взяли сонного и тепленького. Он и проснуться не успел, как на него навалились, схватили за волосы - чик! - не сразу пришла боль, а то что уха не стало, так и вообще он сообразил, когда палачи уже покинули его подвал, а охранники замотали голову тряпками.
