Инна Бачинская - Голос ангельских труб
Инга стояла, растерянно озираясь. Шибаев раздернул занавес, поднял кверху раму. Пустая улица лежала за окном. Занавес шевельнулся от сквозняка, надулся парусом и осел плавно.
Шибаев повернулся к Инге. Она затравленно взглянула на него. От их вспышки в парке ничего не осталось. Он подошел к ней, обнял. Инга осталась безучастной.
– Отвезти тебя домой? – Он не придумал ничего лучшего. Инга казалась ему чужой, и он не понимал почему. Он испытывал смешанное чувство: желание и недоумение. Ему хотелось встряхнуть ее хорошенько, быть может, причинить боль. В женщине, стоявшей рядом, ничего не оставалось от той жизнерадостной Инги, которую он знал. Даже от той, что удирала от него по улице час назад.
– Что с тобой? – спросил он. – Что? Тебе не нравится комната? – На взгляд Шибаева номер был ничего, они же сюда не жить пришли, какая разница?
Она мотнула головой – нет! Подняла голову. Шибаев поразился – в ее глазах было отчаяние. Она заплакала.
– Инга, родная, девочка моя, что с тобой? – Он не знал, что делать.
– Я боюсь, – ответила она, всхлипывая.
– Чего ты боишься? – изумился он.
– Не знаю, – ответила она.
Он взял сумку из рук Инги, бросил в кресло. Осторожно снял плащ. Усадил ее на кровать. Опустился на колени, потянул вниз молнию сапог, снял один за другим. Приподнял длинную тяжелую юбку, прижался лицом к коленям Инги. Она обхватила ладонями голову Шибаева и сказала:
– Встаньте с колен, мой принц Ши-Бон. Я прощаю вас!
Она сказала это так… серьезно, без намека на шутку, и Александр, не терпевший фальши и театра, ответил вполне искренне:
– Спасибо. Я тебя тоже прощаю…
– Ши-Бон! – вскрикнула Инга. – Что это? – Она с ужасом смотрела на багровые побледневшие синяки на его теле.
– Упал, – ответил Шибаев. – Было темно.
– Как упал? Где?
– С лестницы в одном доме.
– Саша, тебя били? – Она провела ладонью по его груди.
– Уж сразу и били… Говорю, упал. Вам, девушкам, вечно всякие страхи мерещатся.
Инга пристально рассматривала его лицо, дотронулась пальцем до глаза. Синяк сошел от мази Суламифь, но след еще был заметен.
– Больно?
– Уже нет.
Она целовала его пострадавший глаз, потом синяки на ребрах, щекоча его волосами.
– Когда это случилось? Когда я была у тебя в гостинице?
– Не помню, – соврал Шибаев.
– Я приношу тебе несчастье, – сказала она убежденно. – Я знала. Я чувствовала. Я звонила тебе все время, чуть с ума не сошла. А тебя не было.
Он поцелуем заставил ее замолчать. Сдернул покрывало – ему хотелось смотреть на нее. Он гладил ее, а она тянулась к его губам.
…Инга не закрывала глаза, что сначала поражало его. Громадные и светящиеся, они были так близко, что теряли очертания и воспринимались, как живое трепетное нечто, как вода в глубоком колодце. Он тонул в колодцах ее глаз, и это было ново и необычно, так было только с ней. И только в самом конце, когда они оба замерли, она медленно закрыла глаза…
– Почему ты убегала? – спросил он позже, когда они лежали, обнявшись.
Она прошептала едва слышно, не отрываясь от его губ:
– Я обещала никогда больше тебя не видеть!
– Кому? – Шибаев отодвинулся и посмотрел на нее. Он решил, что она говорит о том парне из музея.
– Ему, – сказала она серьезно. – Я сказала, спаси его, и я больше никогда его не увижу. Я обманула Его.
– Ты имеешь в виду… – Шибаев все еще не понимал, вернее, отказывался понимать. – Инга, ты же такая умная, ты… ты… работаешь в банке. Что за чушь ты несешь?
– Ты сказал, что я твой талисман, – напомнила она.
– Сказал. Ты мой талисман. Я здесь из-за тебя. Обещай мне… – Он запнулся.
– Что? – она настороженно смотрела на него.
– Ты никому ничего не должна. Тем более… Ему! – Шибаев неопределенно дернул головой. – Он всегда простит. Слышишь? Все будет хорошо.
– Все будет хорошо? – повторила она, вглядываясь в его лицо. – Ты обещаешь?
– Обещаю.
– Ши-Бон, я хочу тебе сказать… – начала она, запинаясь. – Я хочу объяснить, ты понимаешь, я виновата перед тобой… – Слова ее были бессвязны, и Шибаеву стало жалко ее – мечется, бедная.
– Не нужно, – он зажал рот Инги ладонью. – Не нужно ничего объяснять. Все будет хорошо. Летом приедешь, и мы пойдем на Магистерское озеро…
– …и поселимся в хижине дяди Алика. На всю оставшуюся жизнь, да? Да? – Инга, привстав на локте, заглядывала ему в глаза.
Шибаев нутром почувствовал ее облегчение – она все время боялась его вопросов, требования расставить точки над «i» и сделать выбор. Что-то новое проклевывалось в их отношениях, стучало клювом, как созревший цыпленок внутри яйца. Не бывает полной ясности, подумал он, как не бывает прямой дороги, к сожалению. Он испытывал сейчас удивительное умиротворение, что ли, ему уже не хотелось ни о чем спрашивать, так ли это важно? И чувство пришло, что… будет как-нибудь, не надо «рвать сердце», как говорит Алик Дрючин. Инга с ним, пусть на краткий миг – остальное неважно! Она нужна ему вместе с Магистерским озером, которое навсегда останется связанным с ней и куда он никогда не придет с другой. Так и будут жить… Нет, существовать. Двумя жизнями. Одна – длинная и хмурая, где работа, быт, деньги, мордобой. Заказчик и Алик Дрючин. И другая – короткая, как вспышка света, как всякий праздник. Праздник по имени Инга и Магистерское озеро… безмятежное, синее, сверкающее на радостном солнце, усыпанное белыми и желтыми восковыми цветками…
Его обида, возмущение, даже злость на Ингу растаяли без следа. Он сдался. Капитулировал окончательно и бесповоротно. «Предательство, жестокость, как она могла…» Слова, слова… Это называется выбор. Ничего личного. Человек выбирает, где лучше… и так далее. Что он может дать ей? Ни уверенности в будущем, ни денег, ничего из того, к чему она привыкла. Она испугалась, увидев, как его отделал Серый, не забудет и станет ожидать худшего. Ожидала бы, если бы они были вместе.
Она не вернется, снова подумал он. Никогда…
…Однажды у него была соседка, немолодая, одинокая, странно одетая женщина, все музыку крутила. Одну песню он запомнил, была она не то на чешском, не то на польском языке – удивительно, но он понял почти все. Пела женщина сипловатым, несильным голосом, каким-то усталым, обращаясь к мужчине… «Это ты? Входи… Все, как было, смотри, тот же дом, та же старая дверь, может, и ключ еще где-нибудь у тебя. Входи, раздевайся». Он до сих пор помнит одну строчку: «Все прошло, ничего нет, и нам не жаль тех лет…» И столько тоски и печали было в ее голосе, что это понял даже он, мальчишка.
Так и они с Ингой… Она приедет летом, потом еще раз следующим летом, он, может, вырвется на пару дней в Нью-Йорк, если… все будет хорошо. И никогда он не спросит при встрече, с кем она, как и что, и никогда не расскажет ей о себе. Правила игры.
Пока живы, пока живы… А потом все потускнеет, скукожится. Однажды Инга не приедет и не снимет трубку телефона…
Не надо отказываться ни от чего, вдруг понял Шибаев. Нужно быть благодарным даже за малость.
Любовь еще не все…
– В хижине? На всю оставшуюся жизнь? – переспросил он. – Давай только летом, а зимой будем приходить кататься на лыжах. Полно снегу, солнце, мороз. У вас тут и зимы-то не бывает…
– Я не умею кататься на лыжах, – сказала Инга.
– Я тебя научу. Это же не с горы, а по равнине. Снег будет скрипеть. Люблю зиму!
– Я пробовала еще в школе. Я все время падала, и один мальчик из нашего класса всегда поднимал меня.
– Ты ему нравилась. Хороший мальчик?
– Хулиган и двоечник. Мне было неловко, я бы и сама встала, я старалась не падать, но он все равно не уходил, и я снова и снова падала. А потом девчонки из класса сказали, что я нарочно падаю, чтобы он меня поднимал. Я даже плакала, потому что это неправда! – Инга говорила возбужденно и быстро, с облегченим, радуясь, и стала похожа на ту, летнюю, Ингу, которую он помнил.
– Совсем неправда?
– Ши-Бон, ты мне не веришь? – Она заглянула ему в лицо. – Честное слово!
– Не верю, – ответил он шутливо. – Конечно, ты делала это нарочно. Все женщины делают это нарочно. Знаю я вас!
Она куснула его за плечо.
– Вот тебе! Ты, оказывается, у нас Казанова! Все знаешь! Признавайся, скольких женщин загубил?
– Почему загубил? – ответил Шибаев. – Я же не Синяя Борода. Мы все дружим.
– Ах! – вскрикнула Инга, снова впиваясь в шибаевское плечо зубами. – И много у тебя таких… подруг?
– Так я тебе и сказал.
– Значит, я одна из многих? Как в гареме?
– Ты – самая любимая.
– Бессовестный! Ты и в школе был… Я помню принцессу Кристину!
– У принцессы Кристины трое детей. Здоровенная, толстая…
– Красивая?
– Ничего, яркая. Красивая, наверное.
Они лежали, обнявшись, отгороженные от мира тонкими стенами дешевой китайской гостинички. Им было хорошо…
