Дик Фрэнсис - Торговец забвением
Что может лошадь? Только выложиться полностью. Бризи Палм в этот день выложился полностью, но не смог обойти победителя, опередившего его на корпус, на секунду. Разрыв между ним и остальными скакунами отчетливо просматривался. Зато он сумел так близко подойти к третьему из лидеров, что, глядя из ложи Окни, было невозможно сказать, кто же пришел вторым, третьим и четвертым. Судья, как объявили по радио, назначил определение результатов по фотофинишу.
Окни, по-прежнему молча, опустил бинокль и двинулся вниз, туда, где его зарвавшегося мустанга вновь возвращали в двадцатый век. Затем, все так же молча, развернулся и вновь умчался неведомо куда, предоставив своих гостей самим себе.
— Идемте, дорогой, — сказала Флора, трогая меня за рукав. — Мы тоже должны спуститься. Джек просил убедиться, что… О Господи!
И вот все мы трое наконец пробили себе дорогу и, оказавшись внизу, увидели Бризи Палма, бьющего копытами в загончике для лошадей, закончивших скачки четвертыми. Жокей невозмутимо расстегивал пряжки на подпругах. Окни смотрел хмуро.
— О Господи… — повторила Флора. — Жокеи всегда лучше знают… но, может, стоило подстегнуть его, тогда бы был третьим.
Объявленные вскоре результаты фотофиниша подтвердили, что Бризи Палм пришел четвертым.
Дистанции между победителями распределялись следующим образом: корпус, два корпуса, голова.
Мы с Флорой и Изабеллой стояли рядом с Окни Глядели на потного, дрожащего и бьющего копытами двухлетку и обменивались утешительными и поздравительными ремарками, ни одна из которых похоже, не пришлась кстати.
— Бежал невероятно хорошо при таких сильных соперниках, — заметил я.
— Не те для него скачки, — произнес Окни. — Понятия не имею, с чего это Джек вообразил, что он может участвовать в таком классе. Слишком высок для него, это очевидно.
— Ну, до поры до времени, — рассудительно заметила Изабелла.
— Дорогая моя, но ты же ничего в этом не смыслишь!
Изабелла лишь улыбнулась — вот стойкость духа. Исключительная натура.
Только тут до меня дошло, что Окни, похоже, ничуть ее не подавлял. Да, он был с ней груб, но она игнорировала его выпады, ничуть не смущалась, ничуть не огорчалась. Очевидно, она до какой-то степени была ему ровней… и оба они об этом знали.
Флора, набравшись храбрости, заявила:
— А я считаю, что лошадь бежала просто отлично! — и была вознаграждена снисходительно-жалостливым взглядом свысока.
— Он сражался до конца, — с восхищением сказал я. — О нет, этот скакун определенно борец по природе!
— Четвертый, — веско произнес Окни, словно само по себе быть четвертым подразумевало отсутствие характера и стойкости. Все же любопытно, подумал я, отдает ли этот человек себе отчет в том, как порой некрасиво выглядит.
Прозвучал колокол — сигнал к тому, чтоб лошадей выводили с парадного круга. Окни сделал порывистое движение, которое было воспринято всеми как приглашение вернуться в ложу. Там он наконец занялся разворачиванием заждавшихся бутербродов. Впрочем, решив не слишком обременять себя этим делом, просто подтолкнул тарелки к Изабелле, давая ей знак довершить начатое. Зато он сам разлил скупые, точно отмеренные порции напитков и буркнул, что мы можем сесть за один из столиков, если хотим, конечно. Все мы сели. Все мы неспешно и деликатно начали есть, маскируя голод.
Подобное празднование окончания забега сделало бы честь любым похоронам. Но постепенно угрюмость покинула Окни, он ожил и начал отпускать замечания, свидетельствовавшие о том, что он, по крайней мере, понял, что произошло, пусть даже это и не доставило ему радости.
— Он потерял боевой задор, вот что, — заявил он. — В июле, когда он выиграл, шаг у него был более размашистым. Куда как напористей… Главная и единственная проблема с двухлетками. Думаешь, что у тебя чемпион мира, а он вдруг начинает развиваться неравномерно.
— В будущем году он может показать лучшие результаты, — попытался утешить его я. — Разве вы не собираетесь оставить его? Может, все же стоит попробовать?
Окни покачал головой.
— На той неделе пойдет с торгов. Я очень хотел выиграть сегодня, чтоб поднять цену. Джек знал… — снова явный оттенок неудовольствия в голосе. — Ларри Трент мог бы его взять внаем. Вроде бы он считал, что задор у лошадей может вернуться с окончанием роста, но я рисковать не желаю. Продаю, а потом покупаю однолеток, вот моя политика. Каждый год новые скакуны. Так оно интереснее.
— Получается, у вас почти нет времени привязаться к ним, — нейтральным тоном заметил я.
— Это верно, — кивнул он. — Стоит начать распускать сантименты, и денежки твои, считай, вылетели в трубу.
Я вспомнил, с какой любовью и нежностью относился отец к своим лошадям. Как бережно и внимательно ухажившг за каждой на протяжении многих лет, как научился понимать каждое их движение. И особенно любил ту лошадь, которая в конце концов его и погубила. Да, деньги в трубу, зато какой безграничной радостью были вознаграждены его расходы и усилия. Чего, видимо, не дано было познать Окни.
— Этот чертов жокей послал его вперед слишком поздно, — заметил Окни, впрочем, достаточно беззлобно. — У лошади были еще резервы, даже в конце. Сами видели. Если б он отпустил его раньше…
— Ну, трудно сказать, — протянул я.
— Я же говорил ему, не тяни! Я же говорил!
— Ты говорил, чтоб он не бил лошадь, — спокойно заметила Изабелла. — Одно другому явно противоречит, Окни.
Но Окни и ухом не повел. Сидя за бутербродами, сыром и тарталетками с клубникой, он методично, шаг за шагом, разбирал и анализировал забег — по большей части с неодобрением. Мои уверения, что у жеребца присутствует бойцовский дух, были приняты. Лепет Флоры в защиту жокея отвергнут. Мне изрядно поднадоел весь этот цирк, и я начал подумывать, как бы поскорей отправиться домой.
В дверях снова возникла официантка. Спросила у Окни, не надо ли чего еще. Тот ответил, да, надо, ещё одну бутылку джина.
— Только сперва убедитесь, что это «Сигремс», — проворчал он. Официантка кивнула и скрылась, а он обратился ко мне: — Я заказываю «Сигремс» только для того, чтоб доставить этим жуликам лишние хлопоты. Если не сказать, какой джин, приволокут Бог знает что! Дерут такие бессовестные деньги!.. Нет уж, я их заставлю побегать, за свои-то денежки!..
На лицах Флоры и Изабеллы застыли одинаковые выражения — несколько болезненной покорности. Окни, оседлавший своего любимого конька, еще минут десять клял поставщиков продуктов. Прибытие новой бутылки джина его не остановило, но тут вдруг он вспомнил, какого рода деятельностью занимаюсь я, и с напором принялся убеждать меня в следующем:
— Нет, всю торговлю спиртным на ипподроме следует отдать в руки частных местных торговцев, таких, как вы! А не этим проклятым монополистам! Если собрать достаточно подписей под жалобой в адрес управляющего ипподромом, не вижу причин, почему бы не вернуться к доброй старой системе. Вы согласны?
— Думаю, попытаться стоит, — довольно равнодушно заметил я.
— А от вас требуется вот что, — с тем же пылом продолжил он. — Доказать, что вы можете быть альтернативой. Как следует вставить этим проклятым монополистам!
— Стоит подумать, — пробормотал я, не испытывая ни малейшего желания прислушиваться к этому его совету. А Окни, оседлавший нового конька, принялся читать мне утомительную лекцию на тему того, что лично я должен сделать для владельцев лошадей в Мартино-парк, не говоря уже о других ипподромах, куда успели внедриться все те же поставщики, и как быть с другими аналогичными им фирмами, поделившими все ипподромы страны между собой.
— Э-э… Окни, — несколько неуверенно начала Флора, когда запал его иссяк. — Мне кажется, на других ипподромах с монополистами уже покончено. Они стали привлекать местных торговцев, так что… Впрочем, не знаю.
Окни взглянул на нее с изумлением, продиктованным скорее не смыслом ее слов, но самим фактом, что она может что-то знать и высказываться на эту тему.
— Вы уверены, Флора?
— Да… Уверена.
— Ну, вот вам, пожалуйста! — Он снова обернулся ко мне. — Тогда не понимаю, чего вы еще ждете?
— Против поставки напитков не возражаю, — ответил я. — Но чго касается еды… Еда здесь вполне приличная, это следует признать. И в этом плане я поставщикам не конкурент.
— Еда… Да, еда нормальная, — ворчливо заметил он.
Мы прикончили все до последней крошки, но я остался голодным и съел бы еще ровно столько же. Окни вернулся к лошадиной теме, и после еще двух стаканчиков джина терпение многострадальной Изабеллы наконец истощилось.
— Если хочешь, чтоб я отвезла тебя домой, Окни, поднимайся, — сказала она. — Ты, наверное, не заметил, что последний заезд кончился вот уже минут как десять.
— Правда? — Он взглянул на часы, удивленно приподнял брови и, немедленно приступив к действиям, встал и начал собирать бумаги. — Что ж, прекрасно, Флора. Джеку я позвоню. И… э-э… — тут он сделал усилие, вспоминая мое имя. — Рад был познакомиться с вами… э-э… Тони, — рукопожатие заменили два энергичных кивка. — Буду рад снова видеть вас здесь, с Флорой.
