Сьюзан Конант - Пес, который говорил правду
— Вы должны понять, что никому не позволено поступать так с моими собаками, — сказала я. — Никому. Никто не смеет причинять им вред. Ни им, ни мне. Не знаю, почему вы решили, что вам это позволено. И прекратите плакать! Где Джоэл, черт возьми?
Она смахнула слезы, потом вытерла руки о передник.
— У себя. Он не спал всю ночь.
— Что же он делал?
— Работал над историями болезни. Он сказал, что передаст всех своих больных и должен описать их случаи врачам, которым намерен их передать. Он всегда так поступает, отправляя клиента к другому психотерапевту, а не просто называет человеку имя и номер телефона.
— Какое потрясающее чувство ответственности!
— Да! — В первый раз я видела ее разозленной. — Большинство врачей просто называют пациенту пару фамилий врачей на выбор. Они даже не удосуживаются позвонить этим врачам и узнать, свободны ли они и смогут ли принять еще одного пациента.
— Он просто образец медицинской этики, правда?
— Да, именно так! И это не шутки!
— Какие уж тут шутки! Многое из того, что произошло, похоже на пошлую мелодраму, но, к сожалению, это не шутки.
— Мне очень больно за ваших собак.
— А мне больно за Элейн. И за Донну Залевски тоже, хоть я ее и не знала.
Когда она протянула ко мне руку, мне на секунду показалось, что она меня схватит, но она всего лишь взяла карточки с рецептами и принялась нервно постукивать по их краям, пока они не легли ровной, аккуратной стопкой.
— Джоэл не виноват, — сказала она. — И вы знаете это лучше других. С ним все вели себя нечестно.
— С Кими тоже все вели себя нечестно, — парировала я.
— Какой идиот теперь дает собакам домашний сыр?
— Многие давали и теперь дают. Вы должны были это знать. Это, видите ли, как синекван. Он уже не в моде, но его все еще принимают. Ведь именно это лекарство было в шоколаде? Знаете, вы впервые попали впросак в кулинарии. Надо было избегать такого частого использования одного и того же ингредиента. Я думала, это один из основных принципов кулинарного искусства.
Конечно, она опять заплакала:
— Я бы никогда, никогда не причинила вреда собаке!
— До сих пор я вела себя по-честному, — сухо сказала я. — Я дала Джоэлу двадцать четыре часа. Знаете почему? Мне было жаль и вас, и его пациентов. Донна и Элейн, обе поступили с ним нечестно.
— Это могло случиться с кем угодно, — всхлипнула Келли. — С любым психотерапевтом-мужчиной. Да вообще с любым мужчиной!
— Я знаю. Но это произошло с Джоэлом.
— А что, по-вашему, мы должны были делать?
— Уехать. Начать с начала. Выйти из этого, насколько возможно, чистыми.
— Мы вовсе не грязные.
— Я этого и не говорю.
— Скрываться? Всю оставшуюся жизнь дрожать и надеяться, что не поймают? — Она бросила взгляд на собак. — А с ними что было бы?
Я ее сначала не поняла.
— А что было бы с ними? Уверяю вас, они бы не расстроились.
— Мы же должны были бы исчезнуть, испариться. Как преступники. А как бы мы смогли выставлять собак после этого? Как регистрировать их? Наша фамилия во всех каталогах. Как вязать Так, если известно, кто мы такие? Ее щенки, по-вашему, должны оставаться без родословной только потому, что мы не посмеем нигде назвать свою фамилию? — По щекам Келли катились крупные слезы.
Может быть, я уже упоминала, что я сама немножко сдвинутая на собаках. Я всегда это про себя знала, пока не услышала монолог Келли и не поняла ее до конца. В сравнении с ней я просто титан душевного здоровья! Конечно, я поверила ей тогда, хотя позже Рита объяснила мне, что Келли рыдала вовсе не о собаках. И не о том, что Нип и Так не смогли бы участвовать в выставках, а о потере того, что Рита назвала «признанной всеми легитимностью» своей жизни с Джоэлом. И еще: она плакала не о несчастных щенках, а о детях, которых не могла иметь сама. Возможно, мы с Ритой были правы обе, каждая по-своему. Во всяком случае, мы сошлись на том, что ее тип сумасшествия состоял в стирании всяческих границ между людьми и собаками.
— Собаки не расстроились бы, даже если бы им никогда больше не довелось участвовать в выставке, — сказала я Келли. — Собакам важно, что у них есть вы и Джоэл. Их совершенно не волнует, пытается ли Джоэл выдать себя за мужчину или нет.
Она вдруг перестала плакать и пристально посмотрела мне в глаза. Ее била нервная дрожь.
— Не понимаю, о чем вы говорите, — выдавила она.
— Собак обмануть нельзя. В таких вещах они разбираются. И Кими не была обманута, да и ваши собаки, я уверена, тоже. Но их это не заботит. Их не волнует, что естественно, а что неестественно. Им важно, чтобы их кормили, чтобы им было тепло и уютно в стае, к которой они принадлежат. Они-то не способны на обман. Им и в голову не придет выдавать себя не за то, что они есть. Они способны убить, но не способны совершить преступление.
— Мне нужно вынуть хлеб из духовки, — неожиданно бодро сказала Келли, — там уже образуется коричневая корочка, а Джоэл ее терпеть не может. И я еще не закончила с апельсинами.
До знакомства с Бейкерами, если бы меня спросили, кто более странен: женщина, выдающая себя за мужчину, или женщина, живущая с той, первой женщиной, — я бы дала неверный ответ. Теперь я поняла, что Келли гораздо ненормальнее Джоэла.
— Келли, послушайте! Я чуть было жизнью не расплатилась за свои попытки быть безупречно справедливой и чертовски либеральной. Я понимаю, что вся эта история началась с простого невезения Джоэла, вернее, с цепочки невезения. Если бы Донна Залевски обратилась не к Джоэлу, а к другому врачу, ничего такого не произошло бы. Или если бы она рассказала свою байку о совращении не Элейн, которая так жаждала в нее поверить. Но что было, то было, и это имеет реальные последствия. Две женщины убиты. Я больше не могу притворяться, что ничего не случилось.
Келли опять повторила мне то, что уже говорила сегодня:
— Мне очень больно за ваших собак. — И тут же перешла к обвинениям: — Вы не должны были давать собакам шоколад! Не надо было мне доверять вашему опыту. Я очень сожалею!
— Это бессмысленный разговор, — сказала я в основном самой себе. — И я больше не хочу его продолжать. Мы сейчас говорим о людях, а не о собаках. Я позову Джоэла, и мы позвоним в полицию. С меня хватит этой проклятой неопределенности во всем. Мы все расскажем начистоту. Другого выхода я не вижу.
— Зато я вижу! — Она сказала это с чувством превосходства. — Вы ведь такая же, как все! Вы тоже считаете меня самой отсталой женщиной в Кембридже. Но у меня бывают умные мысли! Вы еще удивитесь, какие умные!
— Я уверена, что вы умны. И вовсе не буду удивлена.
— Идите за Джоэлом, — велела она, как будто просто посылала меня позвать его к завтраку.
Она взяла нож с белой ручкой и принялась чистить апельсин.
Когда я слезла с табурета, собаки встрепенулись. Они тихо проводили меня до выхода. Наверняка была лестница внутри дома, ведущая в кабинет Джоэла, но искать мне не хотелось, а спрашивать Келли — тем более. Я чувствовала себя виноватой, что сразу не сказала Келли, что собаки выжили. Она продолжала думать, что убила Кими и Рауди. Я была готова вернуться и сказать ей, что они живы. Перед Нипом и Так я тоже была виновата: ведь я собиралась лишить их стаи.
Они не рычали. Возможно, они оба даже дали бы себя погладить, но я не стала. Это было бы нечестно и неблагородно: не мне их успокаивать и вселять напрасные надежды. Я вышла и по вымощенной кирпичом дорожке обогнула дом. Пока я разговаривала с Келли, на улице немного потеплело.
Дверь в приемную Джоэла оказалась заперта. Звонка я не обнаружила и стучала до тех пор, пока Джоэл не вышел. Он был, как всегда, в костюме, только ослабил узел галстука и расстегнул верхнюю пуговицу. Вид у него был утомленный и какой-то рассеянный.
— Пойдемте со мной, — сказала я.
— Еще пять минут! Я почти закончил дела. Вчера вечером я отменил прием и занимался всякой писаниной. Мне осталось составить выписку на одного больного. Я надеюсь, что на мои выписки обратят внимание врачи, у которых будут лечиться мои бывшие пациенты.
Я спустилась за ним в приемную.
— Келли в плохом состоянии, — сказала я.
— Пять минут… Мне нужно закончить… Я должен знать, что с этим я закончил.
— Она ведет себя очень странно.
— Так обычно выражается отказ принять неизбежное, — сказал он.
— Мы должны наконец покончить с этим! Я дала вам двадцать четыре часа, но это было вчера. Вы знаете, что я звонила вам вчера? Вы поняли, что я хотела вам сказать? Келли, во всяком случае, поняла.
— Я провел всю ночь здесь, — сказал он. — Келли спускалась ко мне несколько раз.
— Я оставила сообщение на вашем автоответчике.
— Здесь или дома?
— По тому номеру, который у вас для срочных звонков. Наверно, это домашний.
— Да, это там, наверху. Я еще не прослушивал его. Боже мой! Надеюсь, ни с кем из клиентов ничего не случилось?!
