Лев Гроссман - Кодекс
— Дальше мы будем искать то, ради чего пришли.
— А я узнаю это, когда увижу?
— Это ведь не зарытый клад. Книги никто не прятал, они просто потерялись. Обращайте внимание на шифры, ищите что-нибудь очевидное, вроде «неописанный Уэнт». Если книги здесь, мы найдем их.
Маргарет отошла и вернулась, везя алюминиевую лесенку на колесах. Эдвард нашел такую же в следующем проходе и влез на верхнюю ступеньку. Перед ним открылись ряды верхних полок, уходящие в тускло освещенную даль чуть ниже потолка. Каждую укрывала своя персональная пыль. Точно спящий город, занесенный снегом, погребенная под пеплом Помпея — похоже, к ним не притрагивались несколько десятилетий.
Большинство ящиков имели на себе надписи, и их можно было исключить сразу. То и дело приходилось слезать и с жутким скрежетом передвигать стремянку. Маргарет работала прямо напротив него, по ту сторону стеллажа, всего в нескольких дюймах. В просветах между книгами и коробками порой мелькала ее юбка или перламутровая пуговка жакета.
— Прямо «В поисках утраченного ковчега»[53], — сказал он и добавил неуклюже: — Со всеми этими ящиками.
Его голос сухо прошелестел среди полок. Ответа он не ждал, но Маргарет немного погодя все же отозвалась:
— Видите вон те красные баллоны у стенки? Это на случай пожара. Если срабатывают датчики дыма, двери автоматически запечатываются, и воздух в помещении заменяется инертным газом. В случае чего у нас будет тридцать секунд, чтобы добраться до выхода.
Холод проник уже сквозь одежду, и Эдвард чихнул.
— Гезундхайт, будьте здоровы, — с безупречным немецким произношением сказала Маргарет.
Она работала быстрее и скоро опередила его на две секции.
— Эдвард, — вдруг сказала она, — вот вы спрашивали, почему я пошла в науку. А вы сами как оказались в частном банке?
Ее голос мерцал среди стальных конструкций, как болотный огонек. Эдвард за работой уже успел позабыть, что она здесь.
— Как все люди оказываются.
— А как? Я не знаю.
У Эдварда зачесался лоб, и он почесал его тыльной стороной ладони — только она и осталась чистой.
— Можете не рассказывать, если не хотите.
— Да тут нечего особо рассказывать. Вырос я в Мэне. Отец работал инженером, мать — дизайнером-графиком. Она и сейчас работает. Ее коллекция фартуков и прихваток хорошо раскупается. Она очень здорово рисует овощи, перцы всякие, луковицы. Вы, может быть, даже видели.
Отец прошел курс менеджмента и маркетинга. Им просто не надо было, наверно, заниматься совместным бизнесом. В старших классах они послали меня в интернат, а потом разбежались — поспорили насчет патентов и авторских прав. Она хотела в суд на него подавать, но тут он умер. Несчастный случай во время дайвинга.
— Я сожалею.
— «Нелепый случай», так они говорили. — Эдвард прокашлялся. Собственное прошлое, пересказанное вслух, казалось чужим. — Но что ж тут такого нелепого, когда человек залезает с острогой в лавовую трубу на глубине ста метров? — Он помолчал, удивленный тем, с какой горечью это у него прозвучало. — Наверно, я до сих пор злюсь на него за такую неосторожность. В общем, она переехала в Калифорнию, а я поступил в Йель. Мы уже несколько лет как не виделись. После выпуска я, наверно, просто искал стабильности. Чтобы наверняка. Инвестиции показались мне самым верным делом из всех возможных. Почти все мои друзья занимались ими или чем-то похожим.
— Верных дел не существует в природе.
— Почему же — вот книги, к примеру.
За свою увертку он был вознагражден молчанием, и тишина стала еще глубже, чем раньше.
— Маргарет, — сказал Эдвард, — вы все еще думаете, что наш кодекс — фальшивка?
— Он был бы не первым в своем роде. История знает множество псевдодепиграфий.
— Псевдо?..
— Подделок. Литературных фальшивок. «Комар», выдаваемый за юношескую поэму Вергилия. «Письмо Аристея» — лжеистория написания Ветхого Завета[54]. «Путешествия сэра Джона Мандевиля»[55]. Анниус из Витербо, выдававший себя за вавилонского жреца[56]. «Книга Яшера» Якова Илива[57]. «Город света» так называемого Джакопо из Анконы[58].
В 1700-х публика сходила с ума по шотландскому барду третьего века Оссиану. Его объявляли кельтским Гомером, и он оказал огромное влияние на поэтов-романтиков. Впоследствии выяснилось, что знаменитый эпос сочинил известный ученый Джеймс Макферсон, выдававший себя за переводчика Оссиана.
Примерно в то же время бедный подросток из Бристоля, Томас Чаттертон, стал публиковать весьма изысканные стихи, написанные будто бы Томасом Роули, монахом пятнадцатого века. Юноша якобы нашел их в старом сундуке. Стихи, разумеется, были поддельными. Чаттертон понял, что его замысел не удался, и отравился в семнадцать лет. Китс написал о нем поэму «Эндимион».
Книгам не нужно быть настоящими, чтобы прославиться. Гервасий бы это понял. Какая разница, Роули сочинил эти стихи или кто-то другой? Главное, что это настоящая поэзия.
Послышался скрип — Маргарет тащила за собой стремянку, как большое упирающееся животное.
— Подозреваю, что в конечном счете «Странствие» окажется тем, что у библиографов называется «призрак». Книга документирована и аттестована в литературе, но на деле никогда не существовала.
Так, двигаясь параллельно, они проработали еще час. Сначала Эдвард из любопытства заглядывал почти во все проверяемые коробки, теперь ему хотелось одного — скорее убедиться, что они ему не нужны, и пройти дальше.
Маргарет, сложив руки, ждала его в конце своего ряда.
— Здесь все.
— Как все? — Он с трудом скрыл свое разочарование.
— На этом участке мы закончили.
Он машинально вытер черные от пыли руки о штаны.
— А много еще осталось?
Маргарет показала в темный угол, куда Эдвард раньше не смотрел. Там стояла сетчатая, не достающая до потолка загородка. В такие обычно сваливают вещи не настолько негодные, чтобы их выбросить, или слишком громоздкие, чтобы тащить их наверх: помятые полки и каталожные ящики, поврежденные журналы. Среди хлама высился стальной пресс средневекового вида.
Эдвард просунул сквозь сетку палец.
— Думаете, книги там? — уныло произнес он.
— Я знаю, что здесь их нет.
— Войти-то хоть туда можно?
На загородке висел большой замок. Маргарет отыскала в связке с Пикачу подходящий ключ, и хорошо смазанный механизм отворился без усилий.
Внутри все обстояло много хуже, чем казалось снаружи. В куче лежали старые швабры, упаковки из-под моющих средств и откровенный мусор — поломанные стулья, продырявленные глобусы, оторванные переплеты. Все это покрывал толстый слой жирной пыли. Эдвард осторожно обошел кучу по краю.
— Безнадега. — Он посмотрел на Маргарет, отчасти надеясь, что она согласится с ним, но она с поразительным энтузиазмом уже приступила к разборке завалов.
— Давайте расчистим путь к задней стенке, — сказала она. — Там лежит самое крупное.
Складывая мусор вдоль сетки, они вместе ворочали тяжелую мебель. Маргарет сломала ноготь и сунула палец в рот, ругаясь вполголоса. Вскоре они добрались до задних штабелей. Эдвард со скрежетом выдвинул один из ящиков помятой картотеки. Там лежали пожелтевшие неиспользованные бланки пятидесятых годов.
У него появилось тяжелое предчувствие. Похоже, они даром теряют время.
— Маргарет…
Она вскрыла картонную коробку, изрыгнувшую облако пыли на манер сеющего споры гриба-дождевика. Внутри обнаружились книжки в красных кожаных переплетах. Маргарет взглянула на корешки и отшвырнула коробку. Усталость как будто только прибавляла ей сил. Сгибом руки она отвела волосы с глаз.
— Пока все не то, — бодро заявила она, тяжело дыша.
Они словно перешли в параллельное измерение, где время способно растягиваться. Эдварду казалось, что они уже несколько суток пробыли в этом подвале. Холод и тишина оказывали на него свое действие. Страх и волнение, которые он чувствовал в самом начале, прошли бесследно. Он работал как во сне и потерял всякое понятие о времени. По его предположению, сейчас было два часа ночи. Он посмотрел на часы — половина одиннадцатого.
Пять минут он провозился, открывая стальной подставкой для книг старинный ларец, с виду китайский. Оказалось, что в нем лежат стеклянные негативы, каждый в обертке из папиросной бумаги. Он поднес один к свету, и пышногрудая блондинка со стрижкой в стиле двадцатых годов подмигнула ему. Она сидела на камне где-то у моря, морщась от солнца, обнажив одну бледную вялую грудь.
Эдвард хмуро взглянул на Маргарет. Она стояла перед большим черным кофром в половину ее роста и рассматривала ярлыки, свисающие с его ручки. Кофр усеивали поблекшие наклейки старых трансатлантических линий. В пыльном библиотечном подвале повеяло солнечными ваннами, палубными шезлонгами и морскими романами.
