Михаил Март - Полуночные кружева
— Я так ему и передам.
— Что показало вскрытие Алисы?
— Она умерла от яда. Ей сделали укол. Действие яда зависит от организма человека. Алиса могла прожить час, а могла и четыре часа. Но учитывая ее болезнь и снотворное в крови, она протянула недолго. Тот, кто делал укол, рассчитывал, что она умрет утром в присутствии медсестры. Смерть наступила около четырех часов утра. Значит, укол был сделан раньше. Точное время мы установить не можем. Профессор Гаврилович считает, что укол делал человек, хорошо разбирающийся в медицине и знающий толк в препаратах. Таких у нас двое. Это экономка Алисы Таня и доктор Фаина Меркулова. Если говорить о мотиве, то экономка ничего не выиграла от смерти своей хозяйки. Наоборот. Она потеряла работу. А по сути говоря, у нее даже дома своего нет. Что касается Фаины, то я не думаю, что заслуженный врач России готов умерщвлять людей. К тому же, если я не ошибаюсь, у нее с Алисой были равные права на наследство. У Фаины от вас дочь. Это правда?
— Абсолютная правда, и кандидатуру Фаины я даже не хочу рассматривать. Что касается Тани, то это смешно. У женщины обострено чувство справедливости. Надо искать третью кандидатуру на роль убийцы. Неторопливо, но настойчиво. Официальный подозреваемый у вас уже есть. Для отчета Скотленд-Ярду он сгодится.
После ухода следователя Гортинский вызвал секретаря.
— Позови-ка мне Риту. А то как-то несправедливо, что она еще не принята мной.
Рита пришла с подарком, но нес его Сергей. Это были каминные часы из черненого серебра с перламутровым циферблатом, в центре — прекрасная копия великого Бернини «Аполлон и Дафна». Бестаев едва удерживал тяжелый предмет в руках.
— Шедевр! — восхитился именинник. — Девятнадцатый век. Твоей щедрости нет предела, Рита!
— В отличие от остальных я приехала на день рождения, а не на похороны. Поздравляю тебя, мой милый. Дело не в годах. Для меня ты всегда самый молодой и красивый.
— О тебе и говорить не приходится. Ты все еще не утратила своей обворожительности. Поставь часы на камин, Сережа, и можешь быть свободным. Мне есть что обсудить с женой.
Сергей выполнил поручение и удалился.
Этажом ниже запертая на все замки, словно в клетке, маялась Таня. В какой-то момент она услышала знакомый звук и, подбежав к стене, открыла картину-дверь. Вверх поднимался кухонный лифт. Когда он поравнялся с ее комнатой, Таня нажала кнопку «стоп». Лифт остановился. На полке стоял знакомый поднос с виски, двумя стаканами и оливками. Таня сняла поднос и, приложив немало усилий, втиснулась в кабину лифта. Согнувшись в три погибели, медсестра поставила поднос на колени и нажала на кнопку «Пуск». Лифт тронулся. Когда он остановился, Таня не шелохнулась. Она услышала за дверцей женский голос и не решилась выйти.
По прибытии лифта в кабинете хозяина раздался короткий звоночек. Гортинский подошел к стене, потянул на себя картину и увидел… скрюченную женщину с подносом на коленях. Он оглянулся. Рита прохаживалась по комнате, разглядывая библиотеку. Гортинский поднес указательный палец к губам. Мол, сиди тихо, взял у Тани поднос и закрыл дверцу.
Разговора Таня не слышала, сколько прошло времени не знала, так как сидела в полной темноте. Но то, что у нее затекли ноги, спина и шея, она ощущала очень хорошо. Напряжение росло, как у сжатой пружины, которой требовалось распрямиться.
Наконец дверца открылась, и хозяин помог девушке выбраться на свободу.
— Вот что значит молодость и целеустремленность, — рассмеялся Гортинский. — Зачем вас понесло в кухонный лифт?
— За тем, что Сергей Бестаев запер меня в комнате и велел превратиться в мышь, иначе грозился оторвать мне голову.
— Бог мой, какие страсти-мордасти. Соскучились в одиночестве?
— Нет, я не скучала. У вас большая библиотека. Особенно мне понравилась комедия Бена Джонсона «Вольпоне, или Хитрый лис». Сюжет у него украли? Вольпоне с помощью своего секретаря разнес весть по всему городу, будто он умер. Хотел подшутить над родственниками, а потом внезапно ожил. Правда, финал у комедии печальный. Вольпоне и его секретарь угодили в тюрьму.
— Мне тюрьма не грозит. Почему вы пришли без подарка? У меня сегодня юбилей. Или вы решили подарить себя? Я не откажусь. Вы чертовски обаятельны, а ваши ножки из-под задранной юбки в лифте меня очень впечатлили.
— Я пришла подарить вам жизнь. Не знаю, сколько вы проживете, но я хочу, чтобы вы умерли естественной смертью, а не от рук убийцы. И сделает он это сегодня. В день вашего юбилея.
— И вы знаете имя убийцы?
— Да. Это ваш секретарь Сергей Бестаев. Это он убил Алису, пока я спала в машине. Он пригласил меня в ресторан для алиби и, вероятно, подсыпал снотворного в шампанское.
— А почему вы о своих подозрениях не рассказали следователю?
— Мне нужны были доказательства, и я их нашла. Во-первых, в комнате Сергея в тумбочке лежит упаковка одноразовых шприцев. Во-вторых, в кармане брюк я нашла свернутые в трубочку однодолларовые купюры. Точно такие же пропали из сумочки Алисы.
— И вы обо всем этом рассказали Сергею прямо в лоб?
— Да. И он обещал меня не трогать, если я буду молчать. И наконец, третье, самое главное, о чем я ему не сказала. Я нашла у него паспорт с его фотографией на имя Зиновия Марковича Гельфанда. Вот это имя он и впишет в завещание. А Сергей Бестаев бесследно исчезнет.
— Гельфанд — это тот парень, который должен был стать моим секретарем. Но вместо него приехал Сережа.
— Значит, Гельфанда никто уже никогда не найдет.
— Надо быть идиотом, чтобы стащить кучку долларов из сумочки жертвы.
— Ну почему же. Он хотел представить картину как банальное ограбление. Просто деньги надо было спустить в унитаз.
— Вы сделали для меня любопытное открытие, Танюша. Но на кой черт вам нужно спасать мою шкуру?
— Вы же обещали жениться на мне, — Таня улыбнулась. — А если серьезно… вы не думаете, что у человека может быть душа, совесть и что-то более ценное, чем деньги?
— Понятно, — кивнул Гортинский. — Как говорят цензоры: «Кто-то должен зачитывать мораль». Только не в моем доме и не в нашем окружении. Здесь нет и никогда не было никакой морали. Я всю жизнь пытался ее найти, но даже на ее след не наткнулся. В итоге смирился с тем, что можно найти свое обаяние и в пороке. Даже если он до отвратительности мерзок. И кто вы такая, чтобы всех судить? Как выкрикнул в отчаянии Чацкий: «А судьи кто?»
— Еще существуют чувства, — Таня покраснела.
— Любовь, например. — Гортинский подошел к зеркалу и начал критически себя осматривать.
— У вас даже слово «любовь» звучит как месть. Если бы люди верили в любовь, то вся жизнь выглядела бы по-другому.
— Я не во что не верю. В тот час, когда господь меня покарает, я уверую в него по-настоящему.
— Это богохульство.
— У вас мозгов меньше, чем у бабочки. Как все просто! Помолился, причастился и грехи твои прощены. Опять господь приласкал нас. Разве это справедливо? Только перед лицом ужаса душа и очищается! Как сказал великий Эйнштейн: «Две вещи действительно бесконечны: Вселенная и человеческая глупость. Впрочем, на счет Вселенной я не уверен». Вы даже собственную шею спасти не можете. Вместо того чтобы рассказать все следователю, вы посчитали безнравственным признаться в своих подозрениях представителю закона, а обрушились на убийцу, выложив ему все подробности с уликами.
— Он же не знает, что я здесь. Он думает, что я сижу взаперти. Но разве я могла сидеть на месте, когда другому человеку грозит смерть.
— Это и есть история человечества. Одни сидят и наблюдают, как убивают других. Вспомните гладиаторские бои в Колизее. Вы думаете, за тысячу лет что-то изменилось? Кто вы такая, чтобы пытаться переписать историю. У вас нет причин помогать мне. Вам не приходило в голову, что ваша доброта выглядит плевком в лицо убийце и подталкивает его к новым злодеяниям.
— Иногда приходится идти на риск.
— Глупости! — Гортинский походил по комнате и остановился у подаренных ему часов. — Апокалипсис неизбежен. Всевышний нас предупредил: либо ты живи во благо, либо умри. Когда зло победит, миру настанет конец. Мы уже стоим на краю пропасти. И умру не только я, а все, просто я буду первым. Вот прямой намек на то, что мое время истекло, — Гортинский указал на каминные часы. — Люди не умеют ценить время. Даже здесь они выбирают, где побольше, а не где получше. Молятся, чтобы прожить сотню унылых лет. И кричат о несправедливости, если проживут пятьдесят. Количеству — да, качеству — нет. Мой городок, в котором я живу, прекрасен и обаятелен. Москва огромна и пугающа. Кому она нужна? Всем! Бывают хорошие времена, а бывают плохие. Не все ли равно часам, какое время отмерять? Нет, мы пытаемся остановить время, когда нам хорошо, и растягиваем удовольствие, будто дегустируем чудное вино. Но когда нам плохо, мы начинаем спешить, словно на пожар. Мелкий люд — лопухи. Глотают время, как пельмени. Сто лет и тысяча кастрюль вареных пельменей и сосисок. Им этого хватает. — Гортинский подошел к Тане и взял ее за руку. — Если я вам скажу, что сегодняшний день моей жизни окажется полнее и счастливее десятка лет всех олухов со всего света, вы поймете, о чем я говорю?
