Оса Ларссон - Солнечная буря
«Я вынесла прикосновение твоих рук к своему телу, когда ты молился за меня, — подумала она. — Так что меня не смутить тем, что ты стоишь слишком близко».
— Привет, Гуннар! — проговорила она легким тоном.
— Я ожидал, что ты появишься. Думал, придешь на одно из наших вечерних собраний, раз ты в городе.
Ребекка молчала. С одного из плакатов на них смотрел Виктор Страндгорд.
— Как тебе наш магазинчик? — продолжал Гуннар Исакссон, с гордостью оглядывая помещение. — В прошлом году мы его перестроили, сделали дверь в кафе, чтобы можно было посидеть и полистать книгу за чашкой кофе. Там внутри можно повесить пальто, если хочешь. Я предложил на полку для головных уборов повесить табличку «Оставь свой разум здесь».
Ребекка посмотрела на него. Сытая жизнь наложила отпечаток: живот вырос, появились дорогая рубашка, дорогой галстук, борода и волосы любовно ухожены.
— Что я думаю о магазине? — переспросила она. — Я думаю, что на эти деньги община могла бы пробуравить колодцы и отправить уличных детей в школу.
Гуннар Исакссон окинул ее высокомерным взглядом.
— Господь не занимается искусственным орошением, — громко ответил он, сделав ударение на слове «Господь». — В этом приходе открылся источник Его изобилия. Благодаря нашей молитве новые источники забьют по всей земле.
Он покосился на девушку за прилавком и с удовольствием отметил, что она его тоже слушает. Поставить Ребекку Мартинссон на место при свидетелях куда приятнее.
— Все это, — он обвел величественным жестом всю Хрустальную церковь, — всего лишь начало.
— Что за чушь? — сухо проговорила Ребекка. — Пусть бедняки сами молятся, чтобы им было даровано богатство, — ты это имеешь в виду? Разве не сказал Иисус: «Истинно говорю вам: так как вы не сделали этого одному из сих меньших, то не сделали Мне». А что будет с теми, кто оставил меньших без помощи? «И пойдут сии в муку вечную, а праведники в жизнь вечную».
Щеки Гуннара Исакссона побагровели. Он наклонился к ней, так что она ощутила на своем лице его дыхание, пахнущее ментолом и апельсином.
— А себя ты никак относишь к этим самым праведникам? — насмешливо прошептал он.
— Нет, — таким же шепотом ответила Ребекка. — Но, боюсь, тебе придется составить мне компанию в аду.
Прежде чем он успел что-либо сказать, она продолжала:
— Я смотрю, немалую долю материалов, которые вы здесь продаете, печатает «Виктори-Принт». Твоя жена совладелец этого торгового дома.
— Ну и что? — подозрительно спросил Гуннар Исакссон.
— Я навела справки в налоговом управлении: торговый дом получил от государства огромные деньги в компенсацию налога с оборота. Я не вижу этому никакого иного объяснения, кроме одного: недавно в компанию сделаны значительные инвестиции. Откуда такие деньги? Она хорошо зарабатывает — твоя жена? Насколько я помню, раньше она была учительницей средней школы, не так ли?
— Ты не имеешь права совать свой нос в дела «Виктори-Принт», — злобно прошипел Гуннар Исакссон.
— Решения по налогам являются открытым публичным документом, — громко ответила Ребекка. — Я хотела бы получить ответ на несколько вопросов. Откуда взялись деньги, которые инвестированы в «Виктори-Принт»? Что-то тревожило Виктора перед смертью? У него были отношения с кем-нибудь? Например, с кем-нибудь из мужчин, входящих в общину?
Гуннар Исакссон сделал шаг назад и посмотрел на нее с отвращением. Затем поднял палец и указал на дверь.
— Вон! — закричал он.
Девушка за прилавком подпрыгнула и с ужасом уставилась на них. Чаппи тоже вскочила и залаяла.
Гуннар Исакссон грозно шагнул к Ребекке, так что ей пришлось отступить.
— Не пытайся угрожать делам Господним и сынам Господа, — прорычал он. — Именем Христа я сровняю твои планы с землей. Ты слышишь, что я сказал? Вон!
Ребекка повернулась на каблуке и поспешным шагом покинула магазин. Сердце у нее отчаянно билось. Чаппи следовала за ней по пятам.
* * *Синий вечер окутал бабушкин двор. Ребекка сидела на финских санях и наблюдала за Ловой и Чаппи, игравшими в снегу. Сара лежала наверху в комнате и читала. Она даже не потрудилась ответить «нет», когда Ребекка предложила выйти погулять, молча закрыла дверь и плюхнулась на кровать.
— Посмотри на меня, Ребекка! — крикнула Лова.
Она стояла на коньке крыши погреба. Вот она развернулась и рухнула в снег спиной вперед. Высота была небольшая. Некоторое время она лежала в снегу, размахивая руками и ногами, чтобы сделать снежного ангелочка.
Они пробыли на улице почти час, построили полосу препятствий — через тоннель, прорытый в снежном валу, в сторону сарая, три круга вокруг березы, затем на крышу погреба, где надо было пройти, балансируя, по коньку, спрыгнуть в снег и вернуться на старт. На последнем этапе требовалось пробежать спиной вперед по глубокому снегу — так решила Лова. Сейчас она была занята тем, что размечала полосу сосновыми веточками. Впрочем, у нее возникли проблемы с Чаппи, которая сочла своим святым долгом хватать каждую веточку и уносить ее в какое-то тайное место, недоступное для наружного освещения.
— Я тебе сказала: прекрати! — сердито кричала Лова Чаппи, которая радостно убегала с очередной добычей в зубах.
— Послушай, а не пойти ли нам в дом попить какао с бутербродами? — попыталась Ребекка уже в третий раз.
Она устала, пока рыла ход сквозь снежный вал, однако сейчас перестала потеть и начала мерзнуть. Ей хотелось в дом. Снаружи по-прежнему падал снег.
Но Лова отчаянно протестовала: Ребекка должна засечь время, когда она будет преодолевать полосу препятствий.
— Ну, тогда давай сделаем это прямо сейчас. Ты вполне справишься и без веточек — ты же знаешь, где проходит полоса.
Бежать по снегу оказалось очень трудно. В конце концов получилось только два круга вокруг березы, а в конце Лова не стала бежать задом наперед, а дойдя до финиша, в полном изнеможении упала в объятия Ребекки.
— Мировой рекорд! — провозгласила Ребекка.
— А теперь твоя очередь.
— Ни за что. Ну, может быть, завтра. А теперь марш в дом!
— Чаппи! — позвала Лова, когда они двинулись к дому.
Однако собаки нигде не было видно.
— Иди в дом, — велела Ребекка, — я позову ее. И надевай сразу пижаму и носки! — крикнула она вслед девочке, когда та уже поднималась по лестнице.
Закрыв входную дверь, она снова позвала, прямо в темноту:
— Чаппи!
Казалось, ее голос разносится всего на несколько метров. Снегопад глушил все звуки, и когда она сама прислушалась, то различила лишь зловещую тишину. Ей пришлось сделать над собой усилие, чтобы еще раз позвать собаку. Жутковато было стоять вот так, на виду, в свете фонаря на крыльце, и звать, когда вокруг высился черный молчаливый лес.
— Чаппи, ко мне! Чаппи!
Проклятая собака. Ребекка сделала шаг вперед, собираясь сойти с крыльца и обойти двор, но остановилась.
«Прекрати, что за детский сад», — убеждала она себя, но все же не решалась ни спуститься с крыльца, ни крикнуть еще раз. Перед глазами у нее стояла бумажка, прилепленная к машине. Слово «кровь», написанное угловатыми буквами. Она подумала о Викторе, о детях, оставшихся в доме. Пятясь, поднялась по лестнице обратно на крыльцо. Не сумела заставить себя повернуться спиной к тому неизвестному, что могло подстерегать ее в темноте. Войдя в дверь, она заперла ее изнутри и побежала по лестнице на второй этаж.
В холле она тут же позвонила Сиввингу. Он пришел через пять минут.
— У нее наверняка течка, — сказал он. — Не думаю, чтобы она попала в беду. Скорее как раз наоборот.
— Но ведь на улице так холодно, — пробормотала Ребекка.
— Если она замерзнет, то прибежит домой.
— Ты, должно быть, прав, — вздохнула Ребекка. — Просто без нее как-то жутковато.
Она заколебалась на секунду и добавила:
— Я хочу тебе кое-что показать. Подожди здесь, в холле, я не хочу, чтобы девочки видели.
Она сбегала к машине и принесла бумажку, которую обнаружила под дворником.
Сиввинг прочел ее, нахмурив брови.
— Ты показывала это полиции?
— Нет. А что бы они предприняли?
— Не знаю. Дали бы тебе охрану или что-нибудь в этом духе.
Ребекка невесело засмеялась.
— Из-за этого? Да нет, у них нет таких возможностей. Но есть и еще кое-что.
Она рассказала об открытке в Библии Виктора.
— А вдруг человек, написавший эту открытку, действительно любил его?
— Ну и?
— «То, что мы сделали, не грех в глазах Господних». Даже не знаю — но ведь у Виктора никогда не было девушки. И я начинаю думать, что, может быть… Да, у меня возникла мысль, что, возможно, существовал человек, который любил его — запретной любовью. И именно этот человек теперь угрожает мне, потому что сам чувствует угрозу.
