Доминик Сильвен - Грязная война
– Да уж, – заметил Максим. – Каждый счел своим долгом высказаться.
– Ну и бедлам! Как хорошо было во времена Леона Зитрона [31], трех каналов по телевизору и огромных компьютеров величиной с целую лабораторию.
– Да, Леон Зитрон был неплох, – кивнул Бартельми, хотя сам родился в эпоху спутникового телевидения.
Облокотившись на стойку, Ингрид машинально теребила соломинку в свежевыжатом апельсиновом соке. Ее печальное лицо было открытой книгой. Лола видела ее сочувствие Саша. Не проходило дня, чтобы она не задавалась вопросом, нельзя ли что-то предпринять, чтобы поправить дело. Но кроме как найти убийцу Видаля, разыскать живую Антонию, понять, в какие безумные игры играют Грасьен и Фабер, и взорвать серверы всей планеты, выхода Лола не видела.
Даже Зигмунд чувствовал накалившуюся атмосферу. Он слишком часто приносил Лоле сапоги, терся о ноги Ингрид, требуя скорее внимания, чем ласки, как будто хотел сказать: “Ну что же вы ничего не делаете?”
Далматинцу трудно будет снова привыкнуть к уютному кабинету своего хозяина-психоаналитика.
Лола глянула на часы: 11.52. Если мир сходит с ума, это еще не повод забывать о еде и выпивке. Она повернулась к доске, висевшей над кофеваркой: салат из эндивия с орехами, фаршированная цесарка в собственном соку, бретонский фар с черносливом.
– Я возьму меню дня, – сказала Лола Максиму и направилась к своему персональному столику. – Ну и само собой, кувшинчик вашего дивного вина.
С тех пор как с нее сняли ортопедический воротник, Лола чувствовала, как к ней возвращается жизнь. Конечно, оставалась еще повязка на левой руке, но зато она больше не походила на Эриха Штрогейма из фильма “Великая иллюзия”. Лола уселась за стол, расстелила на коленях белую салфетку и жестом пригласила Ингрид и Бартельми к ней присоединиться. Они повиновались, но, на ее взгляд, недостаточно быстро.
– Сделайте одолжение, ребята, возьмите себя в руки! Если все плохо, это еще не значит, что надо скатиться в пучину маразма. По крайней мере, одно совершенно ясно: хуже, чем сейчас, быть уже не может.
– Легко сказать, – возразила Ингрид, хрустя корочкой багета.
Хлоя принесла вожделенный кувшинчик и плошку крупных блестящих зеленых оливок. Экс-комиссар их обожала. Официантка наполнила стаканы всем троим. Ингрид хотела отказаться, но Лола возразила, что настало время произнести тост.
– За что?
– За мужество майора Дюгена, девочка. Правда, все сейчас перевернуто с ног на голову. Новая перспектива. Что ж, прекрасно. Что смотришь?
– Я не понимаю, о чем ты?
– Неприятности, которые валятся на него как из рога изобилия, – главная удача его жизни.
Даже Бартельми посмотрел на нее скептически.
– Вообразите, что начало его работы в угрозыске прошло бы без конфликтов, – продолжала Лола, которой не терпелось убедить эту парочку. – Он бы раздулся от самомнения. Легкий путь расслабляет душу. Тот, кто приходит к финишу слишком быстро, называется карьеристом. Но тот, кто пересекает финишную прямую весь взмыленный, в синяках и ссадинах, зовется героем. А это ведь лучше, правда?
– То, что не убивает, закаляет. Понимаю, к чему вы клоните, шеф.
Вновь обретенный энтузиазм Бартельми не заражал Ингрид. Американка упрямо крутила ножку своего бокала. Неужели я потеряла дар убеждения, подумала Лола.
Максим указал на телевизор, недавно установленный рядом с тостером:
– Слушайте!
Все сгрудились у экрана. Журналист говорил на фоне красивого парижского здания. Потом замолчал и бросился к синему подъезду Оттуда выходил чернокожий гигант в серой ливрее, вооруженный зонтиком, защищая господина в темном костюме от ливня столь же яростного, как толпа журналистов. Он оттолкнул самого назойливого репортера. Послышались протесты. Шофер и хозяин уселись в “бентли”, и машина отъехала в сером мареве дождя. На заднем плане виднелся кусочек музея Орсе и краешек Сены.
На экране вновь возник журналист.
Копия пресловутых записных книжек адвоката Ришара Грасьена была анонимно выслана нашим коллегам из газеты “Канар аншене” вчера вечером. Другая была отправлена судье Сертису, судебному следователю по делу “Евросекьюритиз”. Луи Кандишар, ранее вынужденный отказаться от своих президентских амбиций, проходит по нему в качестве обвиняемого. По словам наших коллег из “Канар”, предвыборный штаб Кандишара в свое время получил около пятнадцати миллионов евро. Их обеспечила скрытая комиссия, полученная в ходе продажи военных вертолетов в одну африканскую страну. Ришар Грасьен хранит молчание. Тот, кого наши англосаксонские коллеги окрестили Мистером Африкой, всегда отличался образцовой сдержанностью в том, что касается его связей с африканскими лидерами и представителями наших правительственных организаций. Но сумеет ли господин Грасьен сохранять сдержанность и дальше? Напомним, что его правая рука, адвокат Флориан Видаль, недавно погиб в Коломбе при чудовищных обстоятельствах: он стал жертвой пытки с использованием горящей шины. Это преступление напоминает другое аналогичное убийство, совершенное неизвестными пять лет назад. Тогда погиб парижский полицейский африканского происхождения Туссен Киджо. Есть ли связь между двумя этими смертями?..
– Ну, вот, хоть один задает разумные вопросы, – проговорила Лола, ошарашенная ходом событий.
– А ты говорила, худшее позади, – осторожно сказала Ингрид.
♦
Вечером Марс навестил Саша. Радио без конца выплескивало сенсации. Главной стала история с Кандишаром, который снова попал на первые полосы газет.
– Я встретился с Андре Гюставом, начальником Фабера. Там все в шоке: никто не понимает, кто подбросил прессе эти чертовы записи. Это же как кассетная бомба. У меня плохая новость…
– Нашли Антонию? Она…
– Нет, Кандишар.
– В чем дело?
– Он пустил себе пулю в лоб, Саша. Мне сообщили из районного отделения полиции.
– Что вы собираетесь делать?
– Поехать на авеню Боске, в квартиру Кандишара. Ты едешь со мной.
– Вряд ли стоит, шеф.
– К черту формальности. Я лучше соображаю, когда ты рядом. Карль – хороший полицейский, но она зануда. Она меня не вдохновляет.
Менар, привлеченный в качестве шофера, тепло приветствовал своего начальника, что немало того удивило. Молодой лейтенант водрузил сирену на крышу “рено”, по которой катились струи дождя, и с наслаждением домчался до площади Инвалидов, изо всех сил давя на газ.
В большой квартире со множеством безделушек и портьер – резиденции, предоставленной бывшему министру благосклонными друзьями, – Матильда Кандишар напоминала призрак, который бродит по родовому гнезду. Домашний доктор дал ей успокоительное, и она кое-как пришла себя. Марс рассыпался в соболезнованиях.
– Он всегда хорошо к вам относился, Арно. Помните прием в саду Елисейского дворца? Вы тогда и подружились.
– Я помню, Матильда. Вы можете рассказать, что произошло?
– Когда я вернулась, то нашла его мертвым. В кабинете.
– Он оставил записку?
– Да, просил у меня прощения за свой поступок. Она подавила рыдание. Марс спросил, можно ли было предположить нечто подобное.
– Когда Луи сегодня утром смешали с грязью во всех СМИ, он очень тяжело это воспринял. Он считал, что уже расплатился сполна, понимаете? Он все потерял. У него оставалась только честь. Эти записные книжки просто сровняли его с землей. Это гнусно. И бессмысленно.
Они вошли в кабинет. Эксперт-криминалист посторонился. Верх черепа снесло. Кровь и мозговая жидкость разбрызгались по потолку, запачкав внушительную хрустальную люстру.
Франклин был на сто процентов убежден, что это самоубийство: Кандишар зажал охотничью винтовку коленями и выстрелил себе в рот; время смерти соответствовало показаниям жены.
– Зачем убивать себя, когда уже нечего терять? – спросил Марс.
– Кроме чести. Вот в чем все дело. Некоторым очень тяжело терять лицо, – ответил Саша Дюген.
– Ага, поэтому они берут и разносят его вдребезги, ясно, – заметил Менар.
– Тот, кто отправил журналистам эти записи, наверняка предвидел реакцию Кандишара.
– Поверь мне, Саша, мы это выясним.
– Вы не говорили, что были знакомы с бывшим министром.
– Я много с кем знаком. Даже слишком много с кем. Иногда это мешает спокойно думать. Спасибо, что поехал…
Саша вновь оказался на улице Пети-Мюск около полуночи. Он вытер пятно краски на полу, расставил книги на некрашеных этажерках и купил кое-какую мебель. Однако ему казалось, что он в какой-то чужой квартире. Он разделся и голым вышел на балкон. Подняв голову к небу, Саша подставил тело под струи дождя и стоял так, пока не замерз, а напряжение не улеглось. Затем он принял горячий душ, лег на кровать и включил Джерри Маллигана. Джаз Западного побережья всегда его успокаивал. Но в этот раз чары не действовали.
