Джеймс Чейз - Ева
– Садитесь, мистер Фарстон, – сказал он, махнув рукой в сторону стоящего напротив кресла.
Я почувствовал, как у меня забилось сердце и пересохло во рту от волнения. Это разозлило меня, но я безуспешно пытался взять себя в руки. Я сел, положил нога на ногу и, стараясь казаться спокойным, посмотрел на хозяина кабинета. Какое-то время Голд смотрел в пространство и молча курил сигарету, выпуская в потолок тонкие струйки дыма. Потом Голд поднял голову – и его сонные табачного цвета глаза встретились с моими.
– Я извещен, мистер Фарстон, – начал он, и в его низком голосе прозвучала ледяная вежливость, – что Кэрол и вы сегодня днем намерены обвенчаться.
Я вытащил портсигар, выбрал сигарету, постучал по ней большим пальцем, закурил и только потом ответил:
– Именно так. – И положил портсигар в карман.
– Вы считаете это разумным? – Голд вопросительно поднял брови.
– Позвольте нам самим разобраться в этом, мистер Голд.
– Разбирайтесь, – сказал он, – но я давно знаю Кэрол и не хочу, чтобы она была несчастлива.
– Мне понятны ваши переживания, – сказал я, испытывая одновременно страх и злобу. – Могу уверить вас, что Кэрол будет очень счастлива. – Я набрал в легкие воздух и продолжал слишком торопливо, чтобы слова мои звучали убедительно: – Уверяю вас, что со мной она будет гораздо счастливее, чем с человеком, который вдвое старше ее, пожелай она выйти за него.
Он посмотрел на меня.
– Интересно, – сказал он, щелчком сбросив пепел с сигареты в пепельницу, стоящую рядом с коробкой для сигар. – К сожалению, я очень занят, мистер Фарстон, поэтому простите меня за непродолжительность нашей встречи, давайте перейдем сразу к делу.
Я посмотрел на Голда. Он был похож на огромного старого льва, морщинистое лицо старика было холодным и непроницаемым. Да, Кэрол не зря боится его. Он так уверен в своей власти, что может позволить себе быть вежливым и спокойным.
– Время и мне очень дорого, мистер Голд, – огрызнулся я. – Меня ждет Кэрол.
Он сложил кончики пальцев и с сонным безразличием посмотрел на меня.
– Мне совершенно непонятно, как Кэрол могла полюбить такое ничтожество, как вы, – сказал он с обезоруживающей откровенностью.
– Вы решили свести со мной свои личные счеты? – Я почувствовал, как кровь бросилась мне в лицо.
– Думаю, что да. Может быть, вам угодно знать, почему я считаю вас ничтожеством? Сейчас объясню. У вас нет будущего. Вам повезло только благодаря какой-то нелепой случайности и удачному стечению обстоятельств. Вы стали известны и стали зарабатывать гораздо больше, чем когда-либо считали возможным. Этим вы удовлетворились и успокоились, решив, что всего уже достигли. Как писатель вы закончились очень скоро. Больше вы ничего не создадите. Будущего вы боитесь. В прошлом же только первая пьеса – самая большая ваша удача, а романы – это уже дань сенсации: пьеса сделала вас известным и, естественно, что когда ваши романы вышли в свет, их стали раскупать. Я часто задумывался над тем, как вам удалось написать такую пьесу. Понимаете, мистер Фарстон, когда я узнал, что Кэрол любит вас, я счел своим долгом навести о вас справки.
– Я не намерен выслушивать ваши рассуждения, – прошипел я сквозь зубы. – Моя личная жизнь касается только меня одного, мистер Голд.
– Это было бы так, если бы вы не пытались связать ее с жизнью Кэрол, – спокойно возразил он. – Если же вы настолько глупы, что пошли на это, то запомните – личной жизни для вас больше не существует. – Он долго рассматривал свою сигару, а потом перевел глаза на меня. – Вы не только бездарный писатель без будущего, мистер Фарстон, но, и к тому же, вы чрезвычайно неприятный человек. Я не могу, конечно, помешать вам жениться на Кэрол, но предупреждаю: я буду следить за соблюдением ее интересов.
Я вскочил.
– Это уже слишком! – возмущенно воскликнул я. – Вы хотите, чтобы Кэрол досталась вам, и ведете себя подобным образом только потому, что я отбил ее у вас. Я обойдусь и без вас, мистер Голд. Мне не нужны ваши 50 тысяч долларов. Идите к черту вместе с вашей киностудией.
Старик равнодушно посмотрел на меня.
– Держитесь подальше от этой Марлоу, мистер Фарстон, иначе нам придется продолжить этот разговор.
Я уставился на Голда.
– О чем это вы?
– Не будем терять времени. Мне известно, что вы вели себя как последний дурак в отношении этой женщины. Вначале я решил, что такое могло придти в голову тому, кому наскучили приличные женщины или кто страдает каким-то физическим недостатком, в результате чего обыкновенные женщины не могут удовлетворять его. Но вы не относитесь ни к первой, ни ко второй категориям. Вы настолько глупы и слабохарактерны, что позволили этой женщине увлечь вас. Неужели вам не ясно, что это самый яркий пример того, что вы – безвольный дегенерат? Когда мне рассказали о вашем пристрастии к проститутке, мистер Фарстон, для меня это не было новостью. Я и раньше считал вас способным именно к таким поступкам.
– Прекрасно, – сказал я, взбешенный тем, что он разнюхал обо мне так много, – я выслушал вас. Надеюсь, вы получили удовольствие и вдоволь насладились вашей лекцией. Теперь я ухожу. Я женюсь на Кэрол. Вспоминайте обо мне сегодняшней ночью, мистер Рекс Голд и твердите одно и то же, как попугай: «На его месте мог бы быть я».
– Да, я буду вспоминать вас. Без всякого сомнения, буду, – ответил Голд. Его толстые губы сжали сигару. – Я буду думать о вас обоих. Мне этого не избежать. И обещаю вам только одно: если Кэрол будет несчастна по вашей вине, вы пожалеете об этом, мистер Фарстон.
Мы уставились друг на друга, но я не выдержал его взгляда и отвернулся. Когда я выходил из кабинета, колени у меня дрожали, меня подташнивало, и я испытывал какой-то непонятный страх. Мне казалось, что я никогда не выберусь из этого бесконечно длинного коридора на залитую солнцем улицу, где меня ждала Кэрол.
Я печатаю эти строки, склонившись над пишущей машинкой, стоящей на покрытом густым слоем пыли столе в маленькой комнатушке, в которой так сыро, что отстают от стен обои. Вспоминая прошлое, я прихожу к выводу, что первые четыре дня, проведенные с Кэрол после бракосочетания, были самыми счастливыми в моей жизни. Моя жена была мне не только добрым другом, не только вселяла в меня веру в будущее, она была не только умным и интересным собеседником, в обществе которого я не знал, что такое скука, но она была женщиной, которая полностью удовлетворяла меня и духовно, и физически.
Мы вставали около десяти утра и завтракали на веранде, наслаждаясь зрелищем долины, простирающейся под нами, насколько хватало глаз, и похожей на естественный ковер. Справа сверкала спокойная поверхность озера Биг-Биэ-Лейк, в которой отражались лениво передвигающиеся по ясному голубому небу белые тучки, похожие на шарики взбитых сливок. После завтрака мы переодевались и ехали на озеро, где Кэрол плавала в белом простеньком купальнике, а я загорал, растянувшись в лодке с удочкой в руках, и наблюдал за Кэрол. Когда солнце начинало припекать, я нырял с лодки, подплывал к Кэрол, и мы резвились в воде, плавали наперегонки и вели себя, как дети, которых первый раз в жизни отпустили на каникулы. Потом мы садились в машину и возвращались домой завтракать. Рассел приносил нам завтрак на веранду. Мы ели, говорили, смотрели на прекрасный вид и снова говорили. Потом уходили далеко в лес, мягко ступая по усыпанной хвойными иглами земле, словно по мягкому, пушистому ковру. Сквозь густые кроны деревьев над нашими головами пробивались солнечные блики, образуя диковинные узоры на траве. По вечерам мы слушали граммофон. Я ощущал огромную радость оттого, что Кэрол рядом, что мы одни. Она любила лежать на широкой кушетке, которую мы поставили на веранде, и наблюдать за движущейся в небе луной и похожими на бриллиантовую россыпь звездами. Из гостиной доносились тихие звуки музыки. Я рассказывал Кэрол о своей жизни, естественно, ни словом не обмолвившись ни о Джоне Коулсоне, ни о Еве. Я рассказал о перенаселенном доме в Лонг-Биче, о том, что я всегда мечтал стать писателем, и о борьбе за существование, которую я вел, работая незаметным клерком на заводе. Я должен был кое-что привирать, чтобы мой рассказ звучал правдоподобно, но так как я давным-давно привык к мысли о том, что пьеса Коулсона написана мной, мне не трудно было убедить Кэрол, что именно я ее написал. В нашей большой, просторной спальне мы всегда держали окна открытыми с раздвинутыми шторами. Лунный свет оставлял на белом ковре серебристую дорожку, а я лежал в кровати, обнимая Кэрол. Потом она засыпала, положив голову мне на плечо. Рука ее лежала на моей груди. Моя жена всегда спала спокойно, как ребенок, и не шевелилась до самого утра, пока ее не будило солнце. Держа ее в объятиях, прислушиваясь к ее мирному дыханию и вспоминая о том, как мы провели день, я чувствовал себя вполне счастливым и удовлетворенным. И все же, несмотря на то, что я испытывал блаженное состояние радости и покоя, что-то тревожило меня. Откуда-то из глубины моего подсознания временами всплывали какие-то воспоминания. Все чаще у меня стало появляться чувство физической неудовлетворенности. Вначале оно было смутным и неопределенным, потом стало становиться все сильнее, и я понял, что моя близость с Евой не прошла бесследно, более того, она оставила неизгладимый след. Когда Кэрол была рядом, желание поехать к Еве не особенно тревожило меня. Любовь Кэрол, ее доброта и незаурядность были достаточно сильным противоядием против Евы, тем более что Ева была далеко и влияние ее на мое сознание было пассивным. Но стоило Кэрол задержаться в саду и на какое-то время оставить меня в одиночестве, как у меня появлялось желание позвонить Еве, снова услышать ее голос, и я боролся с собой, пытаясь прогнать искушение. Вам, наверное, непонятно, почему я не мог выбросить Еву из головы. Я уже говорил, что большинство мужчин ведет двойную жизнь – нормальную и тайную, – приспосабливает свое мышление и к одному, и к другому образу жизни. Если быть честным до конца, очень скоро я пришел к выводу, что Кэрол удовлетворяет только мои духовные запросы. Для того чтобы чувствовать себя полностью удовлетворенным физически, мне было необходимо испытывать развращающее влияние Евы. Не думайте, что я не пытался бороться с этим наваждением. Первые четыре дня и четыре ночи я даже не вспоминал о Еве, но потом понял, что не могу забыть ее. Становилось очевидным, что моя возвышенная любовь к Кэрол продлится недолго: мне не устоять против искуса, которым была Ева. Четвертый день нашей жизни с Кэрол совершенно неожиданно все в корне изменил. Ночь была великолепна. Огромная луна сияла над горами, освещая их и серебря поверхность озера, делая его похожим на отполированное зеркало. День был очень жарким, и спать даже на веранде было очень душно. Кэрол предложила выкупаться ночью, и мы поехали на озеро. Мы провели в теплой воде больше часа, и когда мы вернулись во Фри-Пойнт, часы показывали 1.15 ночи. Когда мы раздевались в спальне, зазвонил телефон. Я и жена замерли и с удивлением посмотрели друг на друга. Тишина ночи была нарушена нетерпеливым, пронзительным звонком. Внезапно у меня перехватило горло от волнения. Я стал задыхаться.
