Николас Блейк - Смертельный розыгрыш
— Надеюсь, вам лучше.
— К сожалению, я еще поживу. Во всяком случае, до виселицы.
— Не отчаивайтесь.
— Несчастная женщина!— Его глаза увлажнились.— Никак не могу осознать, что произошло. Я чувствую свою вину. Да ведь я и впрямь, черт возьми, виноват!
— Вы были лишь исполнителем чужой воли: кто-то вложил в ваши руки смертоносное орудие. Может, мое мнение и немногого стоит, Элвин, но я глубоко убежден, что вы не замышляли убийства.
Он долго пучил на меня глаза, затем потряс мою руку, смахнул слезинку и надтреснутым голосом произнес:
— Не знаю, мой друг, как вас… ваша поддержка особенно ценна для меня.
Я отвернулся. На давно не полотой клумбе желтели несколько роз. За ними безутешной Ниобеей[42] клонилась к ручью ива.
— Боюсь, что полиция придерживается другого мнения,— добавил он чуть погодя.
— Полиция не может предъявить обвинения, пока не установит, откуда была взята синильная кислота. Поэтому вам ничто не грозит. Надеюсь, вы не запасались кислотой?
Эта плоская шутка возымела неожиданный эффект.
— В том-то и весь ужас, Джон,— сказал он.— Кислоты я не покупал. Но, признаюсь вам по строжайшему секрету, у меня… У нас было несколько ампул с цианистым калием — их привез Берти, на память о войне; вы знаете, ему пришлось действовать в тылу врага, вместе с участниками Сопротивления.
— Понятно.
— Это ведь вещественное доказательство?
— На месте ли ампулы?
— Нет. Видите ли…— Лицо Элвина выдавало беспокойство.— Берти утопил их в ручье. После смерти Веры. Редкостный идиот. Я просто обомлел, когда узнал. Но он опасался, что у нас будет обыск, и если полиция их обнаружит, она обеими руками ухватится за эту улику.
— Вы сообщили полиции?
— Ну конечно же, нет! Тогда бы мне крышка. Они только и ждут случая, чтобы накрыть меня с поличным.— Элвин изобразил слабое подобие своей прежней озорной улыбки.— Я полагаю, дорогой друг, что вы не такой уж рьяный защитник так называемых общественных интересов.
— Я не сообщу в полицию. Если только…
— Если только?
— Если только мне не придется сделать это ради спасения вашей жизни.
Он недоуменно уставился на меня.
— Странный, должен я сказать, способ спасти мою жизнь.
Появилась глухая экономка: принесла чашки с дешевым чаем и печенье «Мария» на серебряном подносе эпохи Георгов[43].
— Кто-нибудь еще знает об этих ампулах?
— Понятия не имею. Погодите минутку. Сдается мне, Берти упоминал о них в разговоре с Пейсто_ ном — вскоре после того, как тот вступил во владение Замком; однажды вечером они ужинали у нас. Я сразу подумал тогда: «Ужасный мужлан».
— Ваш брат показал ампулы или сказал, где они спрятаны?
— Не помню,— хихикнул Элвин.— Когда мы получше познакомились с нашим Роналдом, Берти написал на коробочке с ампулами: «ЯД. ЗАПРЕЩАЕТСЯ ТРОГАТЬ ВСЕМ, КРОМЕ РОНАЛДА ПЕЙСТОНА». Но это так, между прочим. Не мог же он тайно прокрасться к нам в дом и утащить их?
— Кое-кто у нас в деревне свободно заходит в чужие дома в отсутствие их хозяев.
— Вы вспомнили об эпизоде с Аманом?[44] Я как раз собирался сказать вам…— Элвин запнулся в явном замешательстве.— Чертовски неприятная тема. Мы с Берти, вы знаете, не всегда ладим, но я чувствую себя ответственным за его… Я хочу сказать, за ним надо присматривать,— неуклюже заключил он.
— Потому что он такой бабник?— Я решил извлечь хоть какое-то рациональное зерно из Элвиновой болтовни. На его болезненно-сером лице появилось выражение облегчения.
— Вот-вот, старина. В сущности, он не такой уж испорченный человек. Но зачем ходить вокруг да около? В тот день, когда вы все поехали на морскую прогулку,— мы узнали об этом, сами понимаете, позднее,— произошел один забавный случай. Я вижу, Берти куда-то собирается. Я как раз хотел с ним потолковать, но ему не до меня. Только хлопнул себя по карману и говорит: «У меня дельце поприятнее, чем болтать с тобой». Ну, думаю, опять в загул. Смотрю, направляется по лужайке прямо к вашему дому. Вернулся злой как собака.
— Ну и что?
— У меня мелькнула одна глупая мыслишка. Может, он договорился о свидании с вашей женой, а она возьми да и улизни,— выпалил Элвин.
— А вам не пришло в голову, что в кармане у него лежала не записка о встрече, а кусок проволоки от кроличьего силка?
Элвин, ошеломленный, выкатил на меня глаза.
— Ну нет, дружище. Берти, конечно, малый диковатый, но чтобы он задушил щенка — никогда не поверю!
— Вы полагаете, это куда более мерзко, чем соблазнить мою жену?
— Это удар ниже пояса, Джон. Я только хотел сказать, что на такое он не способен.
— Со зла или из садистских побуждений, может, и не способен. Но если он ведет против вас кампанию…
— Я вас не понимаю,— чопорно произнес Элвин — его глаза глядели настороженно и выжидающе.
— За вашими розыгрышами последовали анонимные письма, всякие происшествия — хотели бы вы знать, кто стоит за всем этим?
— Само собой,— неуверенно подтвердил он.
— А вы не задумывались, с какой целью все это делалось?
— Задумывался. Откровенно признаться, я решил, что мои розыгрыши продолжил какой-то маньяк.
— Цель была опорочить вас, выставить кровожадным злодеем, способным на все, а значит, и на убийство Веры. И заметьте, все совершалось именно тогда, когда у вас не было алиби. А знать, когда именно у вас нет алиби, мог лишь один человек.
Элвин выпрямился в шезлонге. И заговорил резким, пронзительным голосом:
— Нет, нет, это чушь! Ну, зачем Берти стал бы?…
— Кто унаследовал бы деньги в случае вашей смерти?
— Но я же не собираюсь умирать!
— В случае, если вас повесили бы или засадили в Бродмур?
— Не говорите так. Вы всегда слишком строго судили Берти.
— Я не уверен, что он заслуживает снисхождения. Он по уши в долгах, он знает, что он ваш прямой наследник, но его ждало бы неминуемое разоблачение, убей он вас сам, своими руками. Вот он и постарался выставить вас убийцей.
Элвин ничего не ответил, только смахнул пот со лба. Я стал настойчиво его расспрашивать о затее с опрыскиванием духами. В конце концов он неохотно признал, что, возможно, упомянул об этом в разговоре с Берти. Нельзя было не восхититься его преданностью непутевому брату, но тот, конечно же, ее не заслуживал.
— Когда вы спохватились, что забыли бутоньерку, вы попросили Берти принести ее?
— Не совсем так. Я спустился с помоста, собираясь сходить за ней сам. Но Берти спросил меня, за чем я иду, и вызвался принести ее; я объяснил ему, где ее найти.
— Но когда он принес бутоньерку, вы почему-то не вдели ее сразу в петлицу.
— Не понимаю, к чему этот допрос,— недовольно пробурчал Элвин.
— Если бы вы сразу же вдели ее в петлицу, вы могли бы надышаться паров — вам стало бы худо. Ваше счастье, что вы этого не сделали.
— Я даже не подумал об этом.— Элвин снова вытер пот.— Не знаю, почему я замешкался. Похоже, меня спасло само провидение. Наверно, мне казалось, что публика будет заинтригована, если я отложу это на конец.
— А где вы раздобыли этот чехольчик с секретом?
— Купил на Холборне, в специальной лавке, где продаются всякие занятные штучки. Целый день на это убил.
Итак, Берти имел доступ к яду, у него были веские побудительные причины для убийства, вот он и вызвался сходить за чехольчиком, а если при подмене духов синильной кислотой на чехольчике и останутся отпечатки пальцев, ничего страшного, объяснить это — дело нетрудное. Однако в этих рассуждениях было одно слабое место. Для отравления использовалась чистая синильная кислота, а в этих ампулах обычно бывает производное чистой синильной кислоты — цианистый калий или что-то в этом роде. Годится ли он для распрыскивания?
— Забудьте об этом, старина, вы на ложном пути.— Слова Элвина причудливо перекликались с моими мыслями.— Я знаю, вы желаете мне добра. Но я знаю и своего брата. Задумай он меня убить, он просто схватил бы ружье и всадил в меня пулю. Его, без сомнения, сильно позабавило бы хитроумное обвинение, которое вы против него выдвинули.
— Вы собираетесь рассказать ему?— ужаснулся я.
— Я хотел бы лишь убедиться, ради своего душевного спокойствия, что вы заблуждаетесь. Но если вы возражаете…
— Категорически возражаю. Ради вашей собственной безопасности. Если он и правда хочет вашей смерти, а тут вдруг выяснится, что на помощь закона ему не приходится рассчитывать, он может предпринять новое покушение — более эффективное.
По лицу Элвина скользнула тень страха.
— Вздор, дружище,— промямлил он.
— К тому же,— развивал я свою мысль,— у вас нет никаких доказательств, что он уничтожил все ампулы,— только его слово. Самоубийство было бы истолковано как признание вами своей вины, а ему ничего не стоит инсценировать ваше самоубийство.
