Юлия Волкова - Выбери меня
20. Кто ты?
— Да, — трагическим тоном произнес майор Мелешко, вертя измочаленный парик, который кому-то представлялся «гнездом», а кому-то — «кикой» и «Эйфелевой башней». — Теперь ни одна собака след не возьмет. Я это даже своим носом чую. Подвалом пахнет и клеем «Момент». Первушкин, ты где его нашел?
— Это не я нашел, — хмуро пробормотал Валька. — Это другие. А когда я увидел, сразу понял, что это прическа той тетки. И решил забрать. На всякий случай.
— А где эти «другие» парик нашли? — печально вздохнул Мелешко.
— В мужском туалете, — ответил Первушкин.
— Зачем ты вообще приволок на передачу этих оборвышей?! — внезапно рассердился Андрей.
— Я их не приводил. Нас ассистентки затащили. Мы с пацанами спокойно стояли на улице, мне у них кое-что выяснить надо было, — с обидой пояснил юный сыщик. — А что — нельзя было? Прикольно же на свой фейс в ящике посмотреть.
— Сыщику нельзя светить свой фейс в ящике, — назидательно проговорил Мелешко.
— Значит, вам тоже нельзя, — ухмыльнулся Первушкин.
— Учись разговаривать со старшими! — возмутился майор. И задумчиво добавил: — Может быть, все-таки вызвать собаку?
Саша Барсукова рассмеялась.
— Никогда не слышала, чтобы свидетеля с собаками разыскивали. Что-то новенькое в оперативно-разыскной практике.
— Веселишься? — искренне огорчился Андрей.
— Да, куда как весело! — воскликнула она, оглядывая пустые ряды кресел павильона. — Можно сказать, ты нам съемку сорвал. После такого бедлама теперь не только свидетелей — зрителей придется с собаками разыскивать. Да и спонсоров тоже. По-моему, Полуянов с Чутким ушли злые, как черти.
— Да и бог-то с ними! — хмыкнул Андрей. — Другие придут. Мало, что ли, желающих! Мы как — «крупняк» смотреть будем? Или он еще не готов?
— Все на пленке, Андрей, — устало проговорила Саша. — Пойдем в монтажку, полюбуемся…
— А мне с вами можно? — встрепенулся Первушкин.
— Не заработал, — строго сказал Мелешко.
— Да ладно тебе, Андрей, — вздохнула телеведущая. — Пусть парень расширяет кругозор, наверное, он еще никогда на телестудии не был.
— Не был, — радостно подтвердил Первушкин.
Они сидели в монтажке второй час и рассматривали кадры бесследно исчезнувшей дамочки, в том числе и кадры «скрытой съемки Сташевского» — в своем роде ноу-хау. При таком роде съемки не требуется устанавливать и маскировать дополнительные камеры — просто несколько камер изображаются не работающими. Перед съемкой зрителей предупреждают, что работают только те аппараты, над объективами которых загорается красный огонек. Перед такими камерами неподготовленный народ начинает вести себя неестественно: смущается, бледнеет, краснеет. Понятно, что проку от этого мало. Вот Сташевский и придумал на некоторых камерах избавиться от красных огоньков. В студии работают все камеры, а народ думает, что только некоторые. Поэтому ведет себя перед «неработающими» камерами гораздо естественнее. Техники, выслушав пожелание режиссера, схватились за головы и объяснили, что придется напрочь перемонтировать аппаратуру. А это вам не стены перекрасить в павильоне. Услышав слово «перекрасить», Сташевский ухмыльнулся и приказал просто заклеить «глазки» плотным слоем черной изоленты. Техники подивились такому изящному и почти бесплатному техническому решению, где-то даже оскорбились варварству дилетанта, но распоряжение выполнили. А Сташевский после этого получил возможность ловить дивные моменты зрительской естественности. Правда, потом ему кто-то сказал, что в Америке давно выпускают камеры без «глазков» — специально для ток- и реалити-шоу. И стоят они дороже, нежели камеры с «глазками». Но Данила все равно гордился, ведь изоленту он изобрел сам, без подсказки какого-нибудь американского гения.
Надежда или как там ее звали на самом деле вела себя точно так же, как и прочие зрители: выпучивала глаза и надувала щеки перед камерами с «глазками» и совершенно игнорировала те, что без «глазков». Поэтому о ее внутренней жизни во время съемок можно было сказать много интересного. Во-первых, она здорово нервничала. Гораздо больше других зрителей. Но если прочие участники программы нервничали в любом случае, то «баба с кикой» брала себя в железные руки, когда на нее направлялась «работающая» камера, и нервозность переставала быть заметной. Саша поделилась своим наблюдением с присутствующими.
— И что это означает? — спросил Мелешко.
— Это означает, что она действительно профессионал, — ответила телеведущая. — Опытные артисты умеют справляться с волнением сразу после команды «Мотор!». Это у них сродни рефлексу собаки Павлова. Пока команды нет, у них могут и руки дрожать от волнения, и ноги отниматься — они же живые люди! Но вот команда прозвучала, и все: в кадре никаких эмоций, не относящихся к роли.
— Согласен, — кивнул Лапшин. — Возможно, она актриса. А может — телеведущая.
— Нет такой ведущей, — авторитетно заявила Миловская.
— Откуда ты знаешь? — возразил Сашка. — В Москве и Питере нет. А в каком-нибудь Мухосранске есть. Или в штате Алабама. На эмигрантском канале.
— Значит, артистка, — подвел первый итог Андрей.
— И не спецагент она, — важно добавил Первушкин. — Те не волнуются.
— И то слава Богу! — проворчала Миловская. — Значит, актриса, которую наняли, чтобы Полуянова дискредитировать. Только зачем? Знали же, что мы можем вырезать все что угодно.
— Нет, не наняли, — сказала Саша. — Если бы наняли, она бы больше шумела.
— Интересно все-таки мужчина она или женщина, — задумчиво проговорил Сташевский. — По голосу — вроде мужик. А по всем манерам — баба. И в обычной камере, и в «скрытой».
— Извечный схоластический вопрос, — хмыкнул Мелешко. — Как бабу от мужика отличить. Средневековые школяры кино не ведали, но отвечали единственно правильно: на ощупь. Если оскорбил чей-то слух, прошу простить.
— Ты свое знание схоластики еще бы возле туалета применял, — фыркнула Саша. — То-то народ бы наш телевизионный повеселился. Андрей, ты опер или средневековый школяр?
— А что такое? — насторожился Мелешко.
— Мы-то живем не в средневековье. У тебя есть парик. Если эта Надежда не абсолютно лысая или лысый, внутри парика должны остаться волосы. Любой криминалист в состоянии отличить женский волос от мужского.
— Я обязательно воспользуюсь твоим советом, — буркнул Андрей. — Только напрасно ты думаешь, что мне это самому в голову не пришло.
— Не ссорьтесь! — приказала Миловская. — Мы смотрим кино. Давайте еще подумаем, что мы можем сказать об этой загадочной фигуре.
Присутствующие притихли. Сташевский опять включил прокрутку по всем шести мониторам монтажки. Снова замелькало лицо «Надежды», приглушенно зазвучал ее голос.
— Она ненавидит Полуянова искренне, — через некоторое время сказал Лапшин. — Она не играет, это я вам как актер заявляю. При «выключенной» камере она его еще больше ненавидит. Следовательно, она — или он — действует по собственной инициативе. Но чего она добивается? Ей просто хотелось выплеснуть свою ненависть в лицо Полуянову в присутствии множества зрителей?
— Такие люди существуют, — вздохнула Миловская. — Это определенного рода психопатия, кажется.
— Стало быть, психопатия… — протянул Мелешко. — Эх, пора разговаривать с самим Полуяновым. Искать психопатов в его окружении. Мне очень жаль, господа, что я некоторым образом испортил вам трудовые будни. Я, право, не хотел…
— Но почему эта тетка не дождалась конца съемок? — спросил Сташевский. — Боялась, что люди Полуянова начнут ее преследовать? Ведь о том, что в зале оперативный работник, никто, кроме нас, не знал.
— В зале была еще и Саша, — сказала Миловская. — Все знают, что ее специальность — криминал. Возможно, наша дама побоялась дальнейших расспросов за кадром.
— Если она хотела донести компромат на Полуянова до слуха граждан, то какой смысл отказываться от дальнейших расспросов? — не согласился Лапшин. — Напротив, чем больше гадости будет высказано, тем лучше.
— Но ведь тогда бы ее спросили, откуда информация, — возразила Миловская. — А на этот вопрос она точно не собиралась отвечать. Правда, Саша?
Саша внимательно смотрела на один из мониторов.
— Что ты там разглядываешь? — позвал ее Мелешко.
Оторвав взгляд от монитора, Саша обвела им присутствующих и тихо сказала:
— Андрей, у тебя случайно нет с собой фотографии покойного Костенко?
— Случайно есть, — бодро отозвался майор и полез в барсетку.
Девушка взяла фотографию, долго на нее смотрела, а потом снова стала смотреть на монитор. Все молча ждали, что будет дальше.
— Может быть, я сошла с ума, — наконец проговорила она хриплым голосом, — но мне кажется, что «баба с кикой» и Юрий Костенко — одно и то же лицо.
